Как заставить себя отложить эту чёртову газету?
Она жжёт пальцы, но нет сил бросить ее. Действительность распухает, перекашивается. Ли садится рядом; я сходила с ума по ее гладкому личику, но сейчас я вижу лишь равнодушные глаза, идеальные зубы перемалывают жвачку.
- Что там? - Она указывает глазами на газету.
Бессмысленно. Наверняка, если включить телевизор, этим ужасом уже захлебываются все крупные телеканалы. И я захлебнусь сейчас. Что-то поднимается со дна меня самой. Но ей все равно. Она не читает газет и не смотрит телевизор. Хотя если она выходила в сеть... Даже чертов Инстаграм уже полон...
Я вскакиваю из-за стола и бегу в ванную. Меня сгибает над умывальником; сухие спазмы выкручивают наизнанку. Вдруг я понимаю: я плачу. Я плачу.
Я не плакала уже так давно. Чтобы вот так, навзрыд. Мне незачем. Я ничего не теряю, ничего не обретаю. Меня давно уже ничто не трогает так, чтобы улыбнуться сквозь слезы.
Грани стираются со временем, так же, как и воспоминания.
Мне было это на руку. Я убедила себя в том, что выше всего этого. Что могу заменить тепло и энергию одного человека десятками других, не годящихся ему и в подметки. Что могу просто спать с красивым телом, не зависеть от пола, отрицать условности и правила, не привязываться.
Мне весело; я окружена пестрой публикой. Несколькими действительно хорошими друзьями.
А внутри - вакуум. Он поглощает меня саму. Заставляет гнать куда-то, хвататься за все подряд. Я кричу, рву глотку за все, что мне более или менее интересно. Хотя... Интересно - это колоссальное преувеличение. Мне ничего не интересно.
Мне больше неинтересна и я сама.
Я смотрю в зеркало. Оно отражает опухшее, бледное лицо, взлохмаченные короткие волосы. Внезапно я словно вижу темную, блестящую волну на своём плече, чувствую лёгкое прикосновение пальцев, отводящих ее в сторону. Пальцы сменяются горячими губами. В них - вся нежность этого мира.
Желудок скручивает спазмом, и меня шумно рвёт.
Ли стучит в дверь. Я сажусь на ледяной пол и вытираю лицо туалетной бумагой. Стук усиливается; она все же прочитала газету.
- Эй... Что ты там... Ты в порядке?
С чего я решила, что эта кукла обладает человеческими чувствами?
Я встаю на ноги; меня качает, и я понимаю, что должна делать что-то. Умываюсь, просто чтобы не упасть в обморок. Рывком распахиваю дверь в ванной, едва не ударив Ли. Она отшатывается, но я уже роюсь в своём драном рюкзаке, нахожу телефон. Он выключен. Пальцы дрожат, я едва могу нащупать кнопку и включить его. Экран вспыхивает и десятки сообщений и пропущенных звонков бросаются на меня. Оставьте меня в покое... Краем глаза я отмечаю, что звонили даже те, кто клялся и имени его вслух не произносить. Пошли вы все...
Я набираю один номер. Там мне помогут.
Один гудок... второй... Боже... Давай, ну давай же...
- Мама! - кричу я хрипло, сомневаясь, что она узнает меня. Горло надорвано, я заикаюсь.
- Детка, ну где же ты! - От нежности и непролитых слез ее голос тоже дрожит. - Я звоню уже два часа.
- Телефон... выключила... Мама... что делать?! - Я выкрикиваю это, вытирая лицо рукавом. Ли подошла и с ужасом смотрит на меня. Смотри... смотри сколько тебе влезет...
- Я смогу быть там через четыре часа. - Мамин голос успокаивает, но я плачу все сильнее. - Пусть кто-то отвезёт тебя. Не садись за руль. Не хватало еще...
Ее напускное спокойствие трескается, как ледяная корка. - Милая, это так страшно... Но надо надеяться... Я буду молиться за него...
- Спасибо... Встретимся там...
Я роняю телефон. - Ты отвезёшь меня?
Ли смотрит на меня. Она больше не жуёт жвачку, иначе я ударила бы ее.
- У меня сьемка через полтора часа, - говорит она.
Я поднимаю с пола телефон и обхожу ее. Бросаю в рюкзак паспорт, какие-то вещи.
- Я все понимаю, но... - начинает она, но я сгребаю в кулак толстовку на ее шее.
- Молчи. Поняла? Ты ни хрена не знаешь и знать не можешь...
В ее невероятно красивых, стеклянных глазах отражается ужас. Она выдирает толстовку из моих пальцев и отходит.
Я вылетаю из дома под аккомпанемент постоянно звонящего телефона.
Никто ничего не забыл, я это прекрасно понимаю. Но вся эта грязь отступает перед тем, что произошло только что.
Я вклиниваюсь в секундную паузу между двумя звонками и сама набираю номер.
- Джей, умоляю, отвези меня туда, - хриплю я, не дожидаясь его приветствия.
Джей - новый друг из новой жизни, но его бы с распростертыми объятиями приняли бы и в старой. Точнее, с иронично изогнутой бровью и обменом дурацкими шуточками. В солнечное сплетение снова впивается волна боли.
- Я звонил тебе все утро. Где ты? - Громогласный Джей еле слышно выдыхает в трубку. Он - хороший человек, внимательный и полный сострадания, о чем знают далеко не все. Не каждый дает себе труд заглянуть под пеструю, местами отталкивающую оболочку.
- Я... я ещё возле дома. Мама тоже едет, - сказала я невпопад.
- Подождёшь пятнадцать минут?
- Спасибо. - Я не сажусь, а падаю на край помпезной клумбы, бросаю рядом рюкзак.
Солнце пригревает; в звенящем воздухе разлит покой и запах цветов. Эта атмосфера - то, ради чего я возвращаюсь сюда. Здесь я немного успокаиваюсь, приостанавливаю бешеную гонку за тем, чего априори быть уже не может. За тем, что казалось мне слишком земным когда-то. Устоявшимся, постоянным.
С одной стороны, мне хотелось какой-то константы в совершенно фальшивом, бешено вращавшемся мире вокруг нас. Некто дал мне эту константу. Глаза, руки, крепкое плечо. Шутки, сострадание, любовь, способность найти что-то положительное в любой ситуации. Мгновенно каменеющую челюсть и желание сразиться с каждым, кто посмел бы косо взглянуть на меня.
«И это все?» - въедливо спросил внутренний голос тогда, когда своё собственное дыхание можно было уже спутать с его; когда я с закрытыми глазами могла предсказать малейшую модуляцию голоса, малейшее движение изменчивого лица. Каждая родинка на теле, каждая реакция - словно мои собственные. Это я ласково заглядываю в глаза сама себе, прошу у себя самой ещё больше любви, определённости, строю планы на будущее.
Это мои глаза смотрят на меня с болью, яростью, полнейшим непониманием. Я словно раздваиваюсь. Мне плохо, я чувствую каждой клеткой бьющее мне навстречу отчаяние - и я же на волне запретной эйфории. Эйфория быстро проходит, и я остаюсь одна. Точнее, остаётся половина меня.
Я ношу с собой зияющую дыру. Со временем я понимаю, что в эту дыру утекают мои силы, моя жизнь. Ее нужно заполнить, иначе мне конец.
Словно в детской игре, я начинаю заталкивать в эту дыру без разбора каждого, кто изъявляет желание быть рядом. Вот только круглое плохо помещается в квадратное. Остаются щели, в которых свистит ледяной ветер, отнимающий у меня меня саму.
Человек - странное животное, и приучается жить в любых условиях. Я привыкла к тому, что должна постоянно иметь кого-то рядом, лишь бы не думать, не вспоминать. Мне даже казалось, что у меня получается.
Я утроила усилия, подумав о том, что если откажусь от самой себя, изменюсь полностью, то и дыра изменит свою форму. И кто-то из тех, кто ходит за мной по пятам, вдруг станет этой половиной, и не станет этой сосущей пустоты.
Что же, мне удалось. Я вижу старые фотографии и понимаю, насколько же, мать твою, я преуспела в потере самой себя.
Мной восхищаются, но не те и не так. Я постоянно в образе; он прикипел ко мне намертво, но я бы содрала его сейчас прямо с кожей, если бы был хоть малейший шанс...
Машина Джея у ворот; он сигналит, я вскакиваю, едва не падая.
Он качает головой; в его густо подведённых глазах стоят слезы.
- Спасибо, - снова выдавливаю я; он мотает головой и вдавливает в пол педаль газа.
В дороге я даю себе волю и давлюсь рыданиями. Я настолько привыкла молчать, игнорировать, или делать вид, что игнорирую. Избегать, тщательно и планомерно. Я плачу и не могу остановиться, смывая с себя все, что было.
Это снова я. Пустота снова заполнена. Это я чувствую оглушающую, невероятную боль в сломанных костях. Это я не могу больше дышать. Это я теряю сознание, погружаясь в спасительный мрак.
- Приехали. - Джей останавливает машину.
Я бегу. Расталкиваю всех тех, кто может мне помешать.
Мягкие руки перехватывают меня, обнимают. - Подожди, дорогая.
Я останавливаюсь, как вкопанная.
Она должна ненавидеть меня. Но в ее глазах - ничего, кроме любви и яростной, неистребимой надежды. Больше не остаётся ничего.
- Почему... как...
Она гладит меня по волосам, и мне становится мучительно стыдно.
- Спешил... Он всегда спешит... - Она улыбается так знакомо, одним углом рта, а я зажимаю рот руками, чтобы не завыть.
Меня передают в другие обьятия. Мама здесь.
- Все, тише. Мы с вами, держитесь, ради бога. Ради него.
Словно на сцене, передо мной все те, кто не хочет помнить ошибок и предательства. Это те, кто помнят любовь. Помнят ироничное «наши дети». Кто не хочет больше задумываться о том, что было. Кто молится об одном - о сохранении жизни. Любой ценой, господи...
Я не замечаю, как проваливаюсь в сон. Я вижу искрящиеся весельем глаза. Слышу нежный шепот... «Просыпайся, соня... «
Тёплые губы на моем лице... «Зачем... почему, я не понимаю... Ты несчастлива со мной? Я не могу... прости...»
Я рывком открываю глаза и бью кулаком в пол, чтобы не кричать. На меня все равно никто не обращает внимания. Все взгляды прикованы к двери в конце гулкого коридора.
Сжатые на коленях руки... Беззвучно движущиеся губы... Возьми, что хочешь, только не допусти...
Пустоты больше не будет. Даже если он никогда ни о чем не узнает. Он будет - это единственное, что имеет значение. Я смогу вернуться в свою жизнь.
Я знаю, что внизу беснуются толпы, питающиеся трагедией. Им важно узнать все - насколько больно, насколько страшно. Пусть только попробуют... Стервятники не доберутся сюда.
Тишина становится гуще. Время утекает сквозь пальцы; все явственнее проступает мука на лицах ожидающих. Безумно хочется закурить, но я боюсь разжать пальцы, сменить позу. Боюсь даже вздохнуть.
Дверь в конце коридора открывается. Я не слышу, что говорит измученный врач его родителям. Я вижу лишь ее лицо, расцветающее неповторимой улыбкой. Она скоро увидит такую же нежную улыбку. Все будет хорошо.
Я хочу увидеть его. Мне кажется, что я, наконец, смогу вздохнуть полной грудью, просто если увижу его. Но мне нет здесь места.
Я тихонько поднимаюсь. Потом я позвоню маме и поговорю с ней. Она тоже не поняла тогда произошедшего. Быть может, теперь я смогу объяснить ей что-то.
Я знаю, что он там. За той дверью. Почему именно сейчас я так близко к нему? Почему хочу быть ещё ближе? Я хочу забрать себе всю его боль, все, что терзает его сейчас. Просить, умолять простить меня. Я усвоила урок.
- Можешь вывести меня служебным выходом? - прошу я своего брата, запоздало поняв, что меня видели и по приезде сюда.
- Хорошо. - Он поднимается и идёт со мной в противоположную надежде сторону.
Подробности я узнаю от мамы и из газет.
Он ещё в больнице, но стремительно идёт на поправку. С ним - семья, оберегающая его от назойливых толп. Так правильно.
Я счастлива. Я теперь одна, но пустоты больше нет. Я вижусь лишь с Джеем; он - прекрасный друг, и я не могу потерять его. Пусть недоумевают; мне плевать.
Телефон звонит. Это мой брат. Я чаще созваниваюсь с ним, да и он не столь угрюм, как раньше.
- Ты где?
- В больнице.
- Как там...
- Все хорошо.
- Я рада, - говорю я. Мне так тепло.
- Послушай... - начинает брат фразу. Не знаю, почему, но сердце на секунду останавливается.
- Что?
- Он хочет видеть тебя. Он знает, что ты была там и просил меня поговорить с тобой. Приезжай, пожалуйста.
- Я приеду, - говорю я тихо и смотрю в окно.
И я держу слово.
Я приезжаю и долго курю в холле, не решаясь даже взглянуть в сторону той лестницы, по которой я взлетела ещё недавно, не раздумывая.
То, что казалось сложным, почти невыполнимым - предстать перед родными после всего произошедшего между нами, сменилось задачей куда более сложной. Конечно, он знает, во что я превратилась. Во мне не осталось ничего из того, что он любил. Я знаю, что его чувства не были поверхностными, он видел во мне что-то, что было неуловимым и для меня самой, но всему есть границы.
Что я скажу ему... Зачем он просил о встрече... Как я выстою, выдержу...
Затушив последнюю сигарету, я поднимаюсь наверх. Захожу в туалет для посетителей, умываюсь, полощу рот. Приглаживаю влажными руками волосы. Я готова... Черта с два...
У палаты пусто. Из-за двери тоже не доносится ни звука. Трусливая и малодушная часть меня надеялась, что кто-то из семьи будет здесь. Они бы мягко дали мне понять, что мне нечего делать здесь. Я бы согласилась с этим и спаслась бы бегством от собственной совести. И все же...
Я хочу видеть его. Мою вторую половину, которую мне однажды так тяжело стало носить с собой. Без которой, как мне казалось, будет легче и увлекательнее.
Я не выдерживала этой интенсивности. Мне становилось страшно, потому что я ощущала начинавшуюся зависимость от этого ищущего взгляда, от руки в моей, от мимолётных поцелуев в любой обстановке. И я вцеплялась все сильнее, презирая саму себя за эту слабость. Неужели это я? Неужели это конец? «К концу года нужно будет задуматься о продаже этого дома. Здесь слишком мало места».
«Посмотри на меня, пожалуйста. Ты думаешь о будущем? О нас?»
«Я понимаю, мы оба страшно заняты, но я хочу, чтобы ты была моей. Перед всеми, перед богом. Я идиот, но мне необходимо это. Я так люблю тебя».
Все правильно, все красиво. Я смотрела в эти бездонные глаза и все острее чувствовала, что он ошибается. Что он видит во мне? Во мне нет и половины того тепла и оглушающей нежности, которые он дарит мне так щедро. Я сжимаюсь от проявлений чувств, я не знаю и не хочу знать, что будет в будущем.
«Почему ты не поговорила со мной? Почему ни разу не дала понять, что все это слишком? Что ты несчастлива? Зачем же так... наотмашь... Прости... Я не могу больше...»
Конечно, мне больно. Я предала саму себя. Это я себе нанесла удар и должна смотреть, как часть меня корчится в судорогах.
Я купила себе всплеск эмоций и адреналина. Цена - искажённое страданием родное лицо. Изломанное настоящее и втоптанное в грязь прошлое. И никакого будущего, которого я так опасалась.
- Войдите.
Голос звучит тихо, но уверенно. Я открываю дверь и вхожу.
- Привет.
- Привет.
Я смотрю на него. Как давно я не видела его так близко. Он повзрослел; прибавилось четкости во всем. Во взгляде, все столь же пронзительном. В лице, ещё бледном, но спокойном.
- Как ты? - еле выговариваю я.
- Жить буду. - Левый уголок губ приподнимается; это - как возращение домой.
Я молча качаю головой.
- Значит, так нужно было, - отвечает он на мои невысказанные мысли.
- Ты думаешь? - Я словно продолжаю давно начатый разговор.
- Да. - Он смотрит в упор. - Я так думаю.
Внезапно он опускает глаза. - А как думаешь ты?
Плотину прорывает. Я словно наблюдаю за собой со стороны без малейшей возможности вмешаться, остановиться.
- Я люблю тебя, ни на секунду не переставала любить, все эти годы. Я жила по-другому... Это не сработало... Неужели для этого нужно было...
Он с трудом встаёт, но уверенно держится на ногах. Подходит ко мне. Я знаю, что он видит, и мне снова стыдно.
- Прости. Забудь все, что я наговорила, это...
- Я люблю тебя. С меня хватит. С нас хватит, слышишь? Все это, - он морщится, качает головой, и я без слов понимаю, что он имеет в виду. - От боли, от обиды. Но не от равнодушия. Никогда. Ты сможешь простить меня?
Я снова молча киваю. Как же хорошо снова дышать... Я словно слышу щелчки встающих на место деталей, составляющих сложный механизм.
Он улыбается, а затем приближает лицо у моему. В глазах - вопрос.
Я целую его, молясь о том, чтобы мой ответ был верным.
Он тихонько стонет, сильнее прижимая меня к себе, затем отстраняется.
- Грянет буря, понимаешь? - Его глаза смеются.
- Мне все равно.
- Мне тоже. Ты здесь, со мной.
- Мне нужно многое объяснить тебе, - говорю я.
- У нас будет время. Не бойся меня.
Я едва нахожу силы, чтобы вернуться домой. Выхожу на террасу, в мягкие июльские сумерки. Впервые за очень долгое время я наслаждаюсь одиночеством. Ведь я знаю, что ждёт меня завтра.
Источник: http://www.only-r.com/forum/39-570-1
