Творчество

Глава 6. Любить с открытыми глазами




Через некоторое время я действительно поверила в то, что он когда-то, слишком скоро, чем я могла себе представить, уйдет от меня. Когда-то. Было так легко обманываться, называя это реальное время нереальным далеким «когда-то». Я отодвигала мысли об этом «когда-то» руками, жмурила глаза и отворачивалась. Будто мне снова четыре года, и я верю, что, если закрыть глаза руками, то меня совсем не видно. Что эта катастрофа промчится мимо, не заметив, упустив нас из вида.

Но время – это та сила, которую невозможно подчинить. Оно не принимает жертв, не поддается уговорам и равнодушно к вашей боли, оно не слышит криков и молча поступает так, как запланировало.

Я пыталась сравнить сложившуюся ситуацию с чем-то другим, но не могла найти аналогии. Да и существует ли она? Что можно сравнить с тем чувством, которое живет внутри тебя, когда любимый человек медленно умирает рядом? Ничего.

Я любила его, одновременно ненавидя то, что в нем сидит. Я ловила себя на мысли, что хочу привязать его к стулу, заставить широко открыть рот, засунуть туда свою руку и вырвать то, что вынудит его уйти, с корнем. Чудовищная картинка.

Я совершенно точно знала, что схожу с ума. Но ни минуты, ни секунды не думала о том, чтобы уйти. Этого решения просто не существовало в нашей вселенной. Не было такого слова.

- Что ты сделала? – Его глаза недоверчиво сузились.

- Я сказала. Я уволилась.

- Адели. Ты издеваешься надо мной? – Он отскочил от меня, будто я было его самым страшным кошмаром, и вцепился себе в волосы, метаясь по комнате, не находя места. Я знала, что он не обрадуется, если я начну вычеркивать всё подряд из своей жизни. Он боялся за меня. Так же, как и я за него.

- Я просто хочу проводить больше времени вместе. Это нормально, Роберт. Особенно, когда времени нет.

- Ты перестала встречаться с Сэм. Ты ни с кем не созваниваешься и никуда не ходишь без меня. И теперь ты уволилась с работы. Ну и что у тебя останется потом? Ты хочешь сдохнуть вслед за мной?!

- Я смогу найти новую работу. Потом.

- Мы оба знаем, что ты не станешь ее искать. Мы оба знаем, чем ты будешь заниматься! Ничем! – Он кричал на меня, и горящие пятна расползались по его щекам.

- Ну значит, я сдохну вслед за тобой! – Я кричала в ответ и бледнела.

Схватив бутылку нашего обычного красного вина, он яростно швырнул ее высоко в стену. Осколки почти долетели до моей спины, и я почувствовала, как маленькие красные капельки упали мне на шею и плечи. Красивое кровавое пятно сползало вниз, слизывая со стены рисунок, который нам подарила маленькая девочка. Ежики без иголок. Или все-таки с иголками? Бумага медленно темнела, а потом упала мне в ноги.

- К чему столько жестокости? – Он кусал кубы и качал головой.

- Прости. Я не хотела этого говорить.

- Адели. – Он сел на пол там, где стоял, и спрятал лицо в ладонях.

И в такие моменты я всегда садилась перед ним, обхватывая его ногами, вжимаясь в его тело изо всех сил, пытаясь стать единым целым, чтобы потом не пришлось расставаться. Случалось так, что мы засыпали на полу, полностью одетые и переплетенные. Испуганные, измученные, но рядом друг с другом.

Утро Рождества. Туманное и пасмурное. Самую малость припорошенное мелким снегом.

Его нет в постели, а на часах едва ли десять утра. «Где ты? Где ты? Где ты!» – посылаю я мысленный панический сигнал.

Я только успела натянуть на совершенно голое тело растянутую майку, забрызганную вином, и смыть с лица сонную пленку пота. Когда он открыл дверь и вошел.

- Доброе утро. – Он смотрит на мои голые ноги, как будто в первый раз видит.

- Где ты был?

- Ходил за твоим рождественским подарком. – Он улыбается и показывает взглядом на большую сумку, ручки которой зажимает в обветренном покрасневшем кулаке.

Я улыбаюсь и закусываю губу.

Черная дорожная сумка на молнии лежит передо мной, а внутри мой рождественский подарок. И я совершенно не представляю, что там может быть.

- Я не жду, что ты станцуешь от радости. Но. Обойдемся без истерик? – Это заставляет меня насторожиться.

- Роберт, что там?

- Просто открой, Адели. Я люблю тебя.

Мои руки никак не могут поймать язычок молнии, но через некоторое время справляются с этим. Края сумки расходятся в стороны… плотно упакованные пачки сто долларовых купюр смотрят на меня. И я не могу решить, как посмотреть на них в ответ.

- Даришь мне деньги?

- Тут миллион. На твоем счету еще десять. У них не было столько наличных.

- Ты даришь мне деньги. – Тупая мысль глухо бьется в сознании.

- Нет. Я дарю тебе возможность начать новую жизнь, когда эта подойдет к концу.

- Что ж. Спасибо. – Моя новая жизнь стоит одиннадцать миллионов долларов. Дорогая, но совершенно нежеланная. Кто-то чертовски глупо переплатил.

- Не будь такой сегодня. Ты же знаешь… моя мать и сестры – этого уже более, чем достаточно. Сегодня ты должна быть на моей стороне. Адели?

- Твой подарок ждет тебя под кроватью. – Я обняла его, отодвигая ногой сумку к стене.
Неаккуратно скидывая кроссовки, он идет к кровати, приседает на корточки и заглядывает внутрь. Смешно приоткрыв рот, шарит рукой по полу, пододвигая к себе небольшую круглую коробку. Недоверчиво подбрасывает ее в руках. Очень легкая.

- Не представляю, что там может быть.

- Просто открой. Я не жду, что ты станцуешь от счастья. Но. Обойдемся без истерик?
Но он меня уже не слышит. Перебирает пальцами наши фотографии… которые мы делали в безумном количестве, которые я сохранила. Фотографии маленькие, сделанные в специальной будке, ужасно смешные, неожиданные, в движении, беззаботные и счастливые. Такими мы были. Так мы жили.

- Я подумала, что ты бы захотел забрать их с собой, когда… туда. – Замираю, произнося последние слова. А он все перебирает фото, завороженный, впитывая наши случайные, безотчетные улыбки.

- Это то, что нужно. Я хочу, чтобы ими засыпали все пространство. Каждый квадратный сантиметр. Мы сделаем еще много-много снимков, и все они будут потом со мной.

Я представляю эту картинку: его лежащего, худого и с закрытыми глазами, обездвиженного, навсегда ушедшего и утопающего в наших счастливых улыбках. И ничего не могу с собой поделать… плачу, тихо скуля.

Господи, ну, почему с нами? Ну, почему он?

- Пожалуйста, Адели. Пожалуйста.

Заставляю тело расслабиться, глубоко вдыхаю и выдыхаю. Считаю до десяти и обратно.

- Всё. Повеселимся сегодня. Это ведь Рождество. – Пытаюсь улыбаться, но кожа щек скованна высохшим солоноватым раствором.

У нас еще есть время до семейного ужина, и мы забираемся под теплое одеяло, прижимаясь друг к другу. Слышу его сердце. Бьется сильно и уверенно, как будто не подозревает, что скоро остановится. Страшно. Мучительно страшно.

- Моя любимая. Единственная… первая и последняя. Помнишь, я говорил тебе, что считал свою жизнь несправедливой? Но теперь нет. Кто-то дал мне взамен тебя. И оно стоит того. Всего стоит.

- Не говори так.

Надеваю черное короткое платье, полупрозрачные черные колготки и полусапожки на каблуке. Не могу оценить свое отражение в зеркале, потому что наши зеркала для этого слишком малы. Но это меня не беспокоит. И это первое Рождество, когда мне все равно, как я выгляжу и куда пойду. И это первое Рождество, когда я сбрасываю все звонки, сухо отвечая на поздравления смсками. Наше первое Рождество.

- Такая красивая. – Его руки обхватывают меня за талию так крепко, что, если бы это был не он, мне было бы больно. Запах туалетной воды медленно ползет в нос.

- Спасибо.

Разворачиваюсь в его руках и всматриваюсь в глаза. Ищу изменения, но все по-прежнему. Кажется, что он не меняется, никаких внешних признаков, но я знаю, насколько это обманчивое ощущение. Ничто не стоит на месте, никогда. На его лице нет ни единого намека на страшную болезнь, может быть, только синяки под глазами и впалые щеки. Но когда это было поводом для беспокойств? Это лишь современный ритм жизни. Оборачиваюсь и теперь смотрю на свое лицо – все то же, круги под глазами и впалые щеки. Снова хочется плакать. От осознания того, насколько мы вместе и все равно далеко друг от друга. Движемся в разных направлениях: он вниз, но я должна вверх. А без него не получается. И, быть может, я не слишком горячилась, говоря, что сдохну вслед за ним.

- Такси внизу.

- Ты взял подарки?

- Да, Адели.

- Клэр, Виктория, Лиззи, Ричард.

- Верно. Будет кто-то еще, но это неважно. Мы просто поужинаем, не задержимся слишком долго. – Большим пальцем гладит мою впадинку под горлом.

- Повеселимся. Сегодня Рождество. – Говорю я больше для себя, чем для него.

Он смешно поджимает губы и касается своим носом моего. Почему его забирают? Возможно, я была недостаточно хорошей и не заслужила его на более долгий срок? Теперь злюсь на себя. Если бы можно было прожить заново жизнь, я стала бы настолько хорошей и заслуживающей, насколько это вообще возможно.

Мы едем долго, слушая веселые рождественские песенки по радио. Люди на улицах все красивые и счастливые, смеются и обнимают друг друга. И не видно никого, кто мог бы чувствовать то же, что и мы. И кажется, что мы такие одни на Земле.

Красивая нарядная гостиная, цветастые подарки под живой маленькой елкой и большой праздничный стол.

Клэр обнимает меня крепко, зажимая в объятиях дольше, чем этому учит этикет. Обхватывает руками лицо своего единственного сына и всматривается ему в глаза, как недавно делала я. Сосредоточенно исследует каждую деталь, делает зарубку в памяти и выпускает его из рук.

- Он так долго прятал тебя от нас.

- Мы не так давно знакомы. – Улыбаюсь. И пытаюсь продолжать улыбаться, когда его сестры и отец выходят. Все в черном. И мы в черном. Мурашки бегут вверх по рукам, потому что это слишком похоже на поминки.

Все обнимают друг друга, за столом уже сидят люди. И скоро мы присоединяемся к ним. Немного расслабляюсь, потому что некоторым удается быть веселыми и поддерживать разговор.

- Детка, как вы познакомились? – Все смотрят на меня. Захватывает дыхание.

- На автобусной остановке. Я возвращалась с работы и…

- Он красиво за тобой ухаживал? – Глаза светятся неподдельным интересом, и я собираюсь солгать ей, ложь во благо. Если такая бывает.

- Мам, я не ухаживал. Мы сразу начали жить вместе. – Клэр некоторое время выглядит растерянной, но потом улыбается.

- Девушки всегда доставались тебе слишком просто. Боюсь, ты не ценишь их так, как следует.

- Мама. Я. Ценю.

Его сестры легко посмеиваются, и я даже рада, что из нашей истории получилось маленькое развлечение для них. Отец молчит, но в нужные моменты улыбается и не забывает жевать свой не прожаренный стэйк. Есть еще Рут, Дэви, Кортни и Сюзан – они ведут себя как надо. Как должны все мы. Подшучивают друг над другом, рассказывают забавные истории, много пьют и столько же смеются.

Роберт оборачивается ко мне, улыбаясь, зовет мои губы, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, совсем чуть-чуть. И он смотрит на меня, и я бы думала, что он вдрызг пьян, если бы не знала, что он не пил.

Кто-то громко роняет вилку на тарелку, и я отрываю взгляд от его глаз. Клэр плачет, шепча: - Бедные дети. Мои бедные дети…

И за столом стоит такая тишина, что это кажется криком.

Роберт подскакивает на месте, пихая стул, и тот опрокидывается назад с глухим стуком. Я успеваю схватить его за несколько пальцев. Сжимаю их, и он поворачивает голову ко мне. Губами произношу: «Пожалуйста» - всего один раз. Он долго смотрит на меня злым, метающимся взглядом, через время успокаивается. Подбирает стул и садится обратно, залпом приговаривая бокал с шампанским.

Всех сковывает такая неудобная тишина. И я знаю, что не удержу его снова.

Его отец нарушает тишину: - Адели, ты француженка?

- Нет, моей маме ужасно нравился французский, поэтому я ношу такое имя. Меня многие спрашивают… неужели похожа?

- Да. Француженки так трогательно красивы… совсем не так, как самоуверенные соблазнительные американки или прохладные, циничные англичанки.

- Папа! – Лиззи шутливо бьет его по руке.

- Прости, крошка, но это так. – И многие смеются. И я тоже.

- Пригласи в следующий раз свою маму, хорошо?

- Она умерла.

- Прости… это…

- Все нормально. Она умерла давно, и вы не могли знать об этом. Нормально.

Так или иначе, разговор не ладился. Мы постоянно натыкались на острые углы, в какую бы сторону не двигались, поэтому безопасно топтались на месте.

На улице было уже совсем темно, когда Роберт поднялся с места.

- Спасибо за ужин, мама. Я всех вас очень люблю, но нам пора.

И никто не стал с ним спорить, потому что для него все это было очень сложно. Чувствовать себя причиной семейного горя, испытывать на себе печальные застывшие взгляды, молчать весь вечер, чтобы излишний раз случайно не вызвать порыв жалости.

- Конечно, дорогой. Заглядывайте к нам почаще. – Клэр сжимает его ладонь.

Все прощались так, будто бы, возможно, видят его в последний раз. И я их понимала, потому что, когда мы ложились спать, я боялась заснуть, а утром боялась открыть глаза. Это было бомбой замедленного действия. Для меня: атомной бомбой замедленного действия.

Уже в такси он обхватил руками мое лицо, гладя большими пальцами щеки.

- Бывало и хуже. Сегодня даже не пригодился валокордин. – Он улыбнулся.

- Они очень любят тебя.

- Я знаю. Я тоже.

Мы целовались так отчаянно, вдыхая друг в друга запах алкоголя. Я была уже сверху него, прижимая к спинке сидения. Его руки сжимали мои бедра, оставляя зацепки на колготках, и я нуждалась в нем сейчас. Меня бы не остановили даже удивленные глаза водителя, подглядывающие за нами в зеркало заднего вида… но мы приехали.

Наперегонки к подъездной двери, бегом по ступенькам…

Наша дверь так близко, но внезапно становится так далеко, когда он падает на руки, тяжело дыша. В темноте я вижу темные пятна и по запаху могу определить, что это кровь. Все вокруг раскачивается, падает и рушится. Он кашляет в руку, и с нее начинает капать. Везде темно. Внутри темно. Обхватываю его голову руками, падая на жесткий холодный кафель. Его тело сначала сильно напряженно, а потом становится вялым и обмякшим. И это так сильно пугает меня. Дьявольски пугает.

Шарю руками по его карманам, нахожу мобильный.

Скорая помощь приезжает, когда рукава моего платья уже насквозь промокли в его крови.

Я не могу даже заплакать, потому что внутри меня ничего нет.

Умоляю его, хрипя, не закрывать глаз, и он не закрывает. Смотрит на меня пьяно, вращая зрачками, будто мое изображение ускользает от него. Снова, снова, снова.

Пожалуйста, помогите. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

Нас выписали через три недели. Все это время мы спали на высокой больничной койке вдвоем, он весь пах лекарствами. Я могла бы спать на соседней пустой кровати… или нет, не могла бы. Я не могла его отпустить и не отпустила. Мы снова были в порядке.

Дома все стало по-прежнему. Мы также громко ругались и тихо мирились. Балансировали на грани и падали друг другу в руки. Любили. Так сильно.

Каждый день я снова и снова заглядывала в его глаза. И продолжала понемногу сходить с ума. Но здесь было то счастье, которое только могло со мной случиться. Единственное. То, которое не выбирают. Такая была у меня судьба.

И так пришла весна.

_______________________

От автора: Что я могу сказать, держите свою кривую и косую шестую главу.)) Конец близок.
На самом деле, по авторскому грандиозному плану, в этой главе мы должны были узнать, что за болезнь вмешалась в судьбу главных героев. Ради этого мне пришлось звонить бывшей однокласснице, с которой я не общалась уже более двух лет, и просить позвать к трубке ее отца - он имеет некоторое отношение к медицине. В итоге, мы выяснили, что для этого случая подходит две болезни или даже две с половиной (страшно представить, что теперь думает обо мне их семейство). Ну да ладно. Смысл в том, что я отказалась использовать их, из-за некоторых инцидентов, которые коснулись этой истории. Чтобы окончательно очистить свою совесть, говорю: этот Роберт Паттинсон болен нереальной, несуществующей болезнью, полностью мной выдуманной, и пусть она называется Синдром Коварного Автора. Вот и всё, что я хотела сказать.
Спасибо. Очень надеюсь услышать вас на форуме! smile

---

Источник: http://www.only-r.com/forum/38-589-1

---