Творчество

Одно слово, убившее душу: «Изменила». А потом всего лишь один разящий удар шпаги. Один удар на запрещенной его Величеством дуэли. И вокруг мертвой души стал рушится мертвый, придуманный мир. У него была возлюбленная — ее образ растворился в чужих объятиях. У него были друзья, но они не смогли или не захотели помочь ему. У него был отчим, которого он считал своим вторым отцом — и тот поспешил отвернуться от него, чтобы не повредить своей карьере и заодно прибрать к рукам хоть кусочек ставшего ничейным состояния. Он был одним из самых блестящих молодых офицеров, завидным женихом, впереди были великолепная карьера и успех. А сейчас на него поторопились повесить и его, и чужие грехи, обвинив не только в убийстве на дуэли, но и в предательстве и даже шпионаже. И самым светлым пятном в его будущем мог с натяжкой считаться только костер Святой Инквизиции, поскольку государственная измена слишком часто соседствует с ересью, по мнению многих его противников.
В темной сырой камере их было всего двое - отступник от веры и духовник, посланный для последнего увещевания. Но разговор мало походил на исповедь, да и слишком изысканные светские манеры были у человека в монашеском плаще.
- Вы предлагаете служить вашему Ордену, служить во имя Господа, а соблазняет так, как будто подразумеваете службу дьяволу, - голос пленника звучал устало, но не безжизненно, можно было даже расслышать легкую насмешку, хотя на изможденном лице, красоту которого не пощадил королевский палач, улыбку заметить было невозможно.
- Любое произнесенное слово есть ложь, - философски заметил монах. - Когда мы прославляем в молитвах имя Господа, неизвестно, кто больше радуется нашим неискренним мольбам и обещаниям - бог или дьявол. Не верят оба.
- Необычная точка зрения у служителя церкви. Но меня не учили смирению.
- Знаю, - старческие руки привычно перебирали четки, а на пальце тускло поблескивал темно-алый перстень. - Только мое предложение — это не путь к смирению, это путь к власти. Я стар, мне нужен приемник. А у тебя не осталось ничего — ни будущего, ни прошлого, ни даже имени и внешности. Хороший повод начать все с чистого листа.
- Стать тенью тени — это путь к власти? Это может заинтересовать многих из здешних обитателей. Только не меня, - молодой человек равнодушно отвернулся.
- Сказать «нет» ты успеешь всегда. Почему бы для начала тебе не поприсутствовать на собственной казни?
- А ее могут начать без меня? - теперь сарказм звучал достаточно явственно. Даже лицо, напоминающее кровавую маску ужаса, дернулось в улыбке. - Не знал, что можно отказаться от этого развлечения.
- А зрители никогда не стоят рядом с помостом. Смерть настолько же завораживает издали, насколько вблизи отвратительна. Так что если под твоим именем сгорит чье-то тело, вряд ли кто это заметит. Да и лицо преступника обычно закрыто, не каждому хочется любоваться на подобное, - старческие пальцы достаточно ощутимо ткнули в распухший багровый рубец на щеке пленника, так, что тот болезненно охнул.
- Зачем вам это?
- Не из человеколюбия! - суховатый смех непонятным образом завораживал, хотя назвать его приятным было сложно. - Я мудр, но, к сожалению, уже стар. Ты молод, безрассуден, но в тебе есть твердость, многие знания, которые ты никак не можешь применить из-за главного недостатка — излишнего благородства, и отсутствия навыков. Мне не нужно знать то, что в твоей голове. Уверяю, я бы смог это забрать. Твоя стойкость и упрямство тебе бы не могли: то, что с тобой сотворили до меня, показалось бы тебе цветочками по сравнению с моими методами, уверяю , - быстрое движение руки — и пленник еле сдержал крик от пронзившей все тело острой боли.- Это только начало. Но... Я знаю, что мне надо, ты можешь это сделать. Все просто.
- А если я откажусь? - после некоторого молчания спросил молодой человек. Он уже отдышался, и в его глазах не появилось страха.
- Ну что же, страдание поощряется любой церковью и любой верой, - хладнокровно пожал плечами странный монах. - Скажешь о своем решении завтра.
Утром за ним пришли, бросив к ногам не слишком новый монашеский плащ. Бесформенное темное одеяние скрыло не только изувеченное тело в лохмотьях одежды, но и капюшон надежно закрыл то, что осталось от некогда прекрасного лица, которым грезили многие дамы высшего света .
Солнечный свет, увиденный им впервые за последние месяцы, резал глаза, и он натянул капюшон еще ниже. Бежать смысла не было, его вывели вместе с несколькими священнослужителями напротив помоста, но с другой стороны от знатной публики. Прекрасно сознавая свое состояние, он понимал, что не пробежит и нескольких шагов, а последствия будут ужаснее и прошлого, и настоящего.
Прислонившись к колонне, он смотрел сначала равнодушно — и на публику, и на тех нескольких несчастных, которых готовили к казни. Кто из них был жив, кто — полу-труп, сказать было сложно, поскольку своими ногами не шел никто. Публика оживилась, стали доносится несвязные возгласы, люди жаждали зрелищ: кто-то жалея обреченных, кто-то злорадно посмеиваясь. И его равнодушие сменилось жгучим интересом — те, которые с другой стороны помоста, они считают его все-таки жертвой или преступником? Быстрая молитва священника, приложение креста к мертвым губам — и вот уже пламя готово поглотить очередных жертв правосудия.
А тот, кто сейчас должен был задыхаться в дыму, жадно смотрел на людей напротив. Высокомерная улыбка короля — он победил в очередной раз. Мрачно глядящий на действо когда-то друг — Себастьен Д'Ортес, сын министра внешних дел, в будущем — сам министр, теперь все препятствия в виде кандидатуры друга устранены. Отчим, завидовавший успеху и богатству пасынка, тоже теперь вполне мог наслаждаться и тем, и другим. Лицо его просто светилось от удовлетворения, ни капли сожаления. А вот и сам министр, граф Д'Ортес, нежно придерживающий за талию юную графиню Кристель де Монте, которая отвернувшись, практически уткнулась в плечо старого графа, то ли переживая, то ли просто не желая оскорблять свой взор происходящим. Она посмотрела на помост только раз, и невольно спасенный с надеждой попытался найти в ее взгляде хоть проблеск сочувствия, сожаления, скорби, - но тщетно. Равнодушное любопытство. Может, действительно, она любила того, кого он убил на дуэли? Тогда почему ее так по-хозяйски обнимает старый граф?
- Да-да, теперь она графиня Кристель Д'Ортес, третья жена министра, и свет потихоньку начинает ее принимать, несмотря на скандал, - старческий голос рядом звучал равнодушно-удовлетворенно, в такт легко постукивающим четкам.
- И давно?
- Достаточно давно. И довольно скоро после твоего ареста. Ты своей дуэлью погубил ее репутацию, а заступничество и женитьба графа вознесли ее еще выше, чем прежде. Не зря он поторопился разорвать твою помолвку с его малолетней дочерью, чтобы ничего не связывало семью с государственным изменником.
Он не погиб на костре, зато сгорели останки его души. Он еще раз посмотрел на тех, с той стороны помоста, чувствуя как выпрямляется его истерзанное пытками тело, как становится спокойнее биение смертельно раненого сердца, и как проясняется голова. Месть? Боже упаси! Он просто вернет свое — имя, положение, состояние. Бедный Себастьен настолько благородно предан делу, что не понял, как можно потерять голову из-за любви. И принес в жертву друга ради какой-то там политики. Но жизнь непредсказуема, а тот взгляд, который когда-то Себастьен бросил на милую девочку-фрейлину из свиты испанской инфанты, может аукнуться в будущем большими неприятностями. Старый министр внешних дел так и не узнал некоторые вещи, в которых очень хорошо разбирался его несостоявшийся зять. И королевские палачи не смогли это выпытать. Не потому что не преуспели в своих стараниях, а потому что министр хотел все сохранить в тайне, и не смог задать вопрос так, чтобы не выдать главной цели допроса. Отчим отчаялся заставить подписать дарственную на земли, полученные пасынком от родного отца, и те отошли короне. Так что победа и поражение были весьма условными. А если для реванша требуется продать душу дьяволу, - так почему бы и нет? Тем более сам он за нее и ломаного гроша сейчас не даст.
- Итак, маркиз Роберт де Грамон осужден и предан анафеме, после чего сожжен как еретик и государственный преступник, - монах, стоящий рядом говорил тихо и беспристрастно.- Готов ли ты принять имя Роберто Альвареса, герцога и верного рыцаря Ордена?
- Я где-то слышал этот титул. Он чей?
- Ваших испанских родственников со стороны отца. Ваш отец был преданным сыном своей страны и заслужил право оставить потомкам родовое имя своей матери.
- Вы хотите сказать, что мой родной отец...
- Твой родной отец поступал так, как считал нужным. И не тебе осуждать его. Зато ты можешь воспользоваться плодами его трудов.
- Забавно. Отец служил короне Испании, отчим — как может, короне Франции. А мне вы предлагаете..
- Служить тому, кто правит миром. Зачем исполнять прихоти одного монарха, когда можно заставить их подчиняться твоим желаниям? - монах помолчал немного, вглядываясь в лицо собеседника, которое от него не могли скрыть ни капюшон, ни густая тень, отбрасываемая колонной, около которой они стояли. Увиденное, кажется, вполне удовлетворило его. - Так твой ответ?
-Да.

---

Источник: http://www.only-r.com/forum/36-0-0-1-1

---