Несвобода. Часть 2 POV Кьяра Сначала появляются звуки. Я слышу щебет птиц и шорох листьев. Следом приходят запахи – скошенной травы и клевера. Я не хочу просыпаться, но организм принимает решение бодрствовать, и я, вздохнув, пытаюсь открыть глаза, но тут же зажмуриваюсь от дикой боли. Яркий свет режет по живому.
Постепенно приоткрывая глаза и глядя на мир сквозь ресницы, я замечаю в кресле рядом со мной
его.
Он спит, свесив голову к левому плечу. Прядь отросших волос падает
ему на лоб, а щетине уже как минимум три дня от роду. Раньше я
его видела только гладко выбритым.
Глаза постепенно привыкают к яркому свету, и я, наконец, могу рассмотреть комнату, в которой нахожусь. Судя по всему, это спальня, на приоткрытых окнах (боже мой, окна!) легкие занавески, качающиеся от дуновения ветерка. Видимо, ранее утро, хотя я уже и не помню, как должно выглядеть утро. Около кровати я замечаю капельницу, от которой тянется трубка к моей руке. Мой мозг не может вместить всех произошедших изменений, не может их объяснить, и я с опаской думаю, что либо я сошла с ума, либо снова под воздействием наркотиков.
Впрочем, какая разница?
Я лежу и смотрю на
него. И думаю, что если вся картина, предстающая перед моими глазами, плод моего воспаленного мозга, то да здравствует сумасшествие!
Я думаю о том, что
он стал еще красивее, хотя, казалось бы, куда уже?
Его несколько потрепанный вид, взлохмаченные волосы и небритость, синяки под глазами и складка у рта только подчеркивают щедрость природы, одарившей
его.
Его невозможно испортить ничем, но в таком виде
он кажется… человечнее.
Я с ужасом жду, когда
он проснется. Я почти не дышу, боясь даже вздохом потревожить
его сон. Пусть
он спит подольше.
Но вот
он начинает шевелиться, трет ладонями лицо, потягивается, затем замечает мой взгляд и замирает. Мы не шевелимся. Между нами повисает все молчание мира. Мы смотрим друг другу в глаза, и не произносим ни слова. О чем
он думает? Мне недоступно это сакральное знание.
– Я не прошу прощения, – наконец говорит
он. Я в молчаливом согласии наклоняю голову, но
он словно не замечает и продолжает говорить. – Я не прошу, потому что знаю, что это простить невозможно. Мне нет оправдания, и никакое мое раскаяние не вернет тебе… Ничего не вернет.
Я не верю своим ушам. Это не может произносить
он. Это мог бы сказать Роберт, но Роберта давно нет. Он остался там, в далеком прошлом.
– Я понимаю, что ничего не может компенсировать твои мучения, так что не считай это попыткой откупиться от тебя или что-то в этом роде. Это просто выражение моего раскаяния, которое, конечно же, никогда не сможет быть достаточным – я отдаю себе в этом отчет. Но весь этот дом, –
он обводит рукой пространство вокруг себя, – с прилегающей территорией, теперь твой. Автомобиль в гараже – твой. В сейфе лежат твои новые документы, я заплатил за их восстановление в связи с утерей. Там же лежит банковская карта, открытая на твое имя, которая привязана к моему счету. Он в твоем полном распоряжении. Это все твое, и ты можешь пользоваться этим по своему усмотрению. Если я настолько тебе противен, что ты не захочешь принять от меня ни пенса, то ты всегда можешь, например, продать все это и деньги отдать в какую-нибудь организацию, борющуюся против сексуального рабства. Или куда угодно еще.
Он замолкает, словно у
него больше нет сил говорить. Я молчу, потому что такое количество новой информации, странной информации, не укладывается у меня в мозгу. Я не понимала, почему
он мучает меня и чего хочет добиться, и я не понимаю тех изменений, которые происходят сейчас. Что вдруг заставило
его пересмотреть свое отношение ко мне? Выглядит так, будто у
него было раздвоение личности, и все то время, пока я проводила в подвале, я видела какую-то темную сторону Роберта. А вот теперь он снова стал собой. Я молчу, и возможно, это напрягает его. Он снова начинает говорить, словно через силу, словно ему больно произносить слова:
– Я понимаю, что ты можешь меня уничтожить. Я понимаю, что ты можешь подать на меня в суд. Я понимаю, что ты можешь разрушить мою жизнь и мою карьеру, и засадить меня навечно за решетку. И ты имеешь на это полное право. Но… – он медлит, словно не решается произнести следующие слова. – … Но я нужен Нине. Она находится на лечении в психиатрической больнице. Ей нужна моя помощь и поддержка. И я не прошу тебя пощадить меня, но я прошу тебя пощадить ее.
Он замолкает и кажется сдувшимся, как шарик. Словно все его силы ушли на то, чтобы произнести эту речь.
Я не знаю, что ему ответить. Я не знаю, потому что мне нужно время, чтобы подумать. Если верить его словам, теперь я свободна, и на меня обрушивается обязанность каждого свободного человека принимать решения. Принимать правильные решения, нужные решения, решения, которые не должны повредить другим людям.
Но молчать тоже не выход. И я спрашиваю то, что на данный момент мне кажется самым безопасным:
– Так ты нашел те данные в моем сейфе?
– Ах, да, -– спохватывается он. – Нашел. Они тоже в сейфе, в кабинете, –- он машет рукой в сторону одной из стен. Я дам тебе код, и ты можешь потом изменить его по своему усмотрению.
– Ты… воспользовался ими? – спрашиваю я.
Он смотрит на меня, словно не понимает, о чем я говорю.
– Кажется, таким было твое намерение – наказать всех? – поясняю я.
– Я не имею права воспользоваться твоей работой, – качает он головой. – Я посмотрел все твои видеозаписи, все документы, и я понял, через что тебе пришлось пройти, чтобы заполучить эту информацию. Я понял, как я ошибался в тебе и как я ошибался в… – он обрывает себя. – Мне надо было сначала проверить информацию насчет тебя, а не верить на слово человеку, который… который не отдает отчета в своих словах и поступках.
– Ты про Нину? – осторожно спрашиваю я.
Он молчит, и его молчание говорит куда больше слов.
– Но я действительно виновата перед ней, – мягко говорю я. – Я действительно позволила произойти тому, что повредило ей. Это произошло по моему приказу.
Он отвечает не сразу. На его скулах играют желваки, кажется, будто он принимает какое-то мучительное решение.
– Да, – наконец произносит он. – Я знаю. А так же я знаю, как ты пыталась ей помочь, и до, и после случившегося. Я помню, как ты продала себя тому немцу, чтобы прикрыть ее побег со мной. Я знаю, что случилось с тобой после. Если ты и была виновата перед моей женой, то, на мой взгляд, ты давно уже искупила свою вину. Но, в любом случае, это решать не мне. Размер твоей вины по отношению к Нине оценить может только она сама. Но передо мной ты не виновата. Никогда не была виновата. И все то, что я сделал с тобой…
Он резко встает и идет к выходу из комнаты. Но на пороге притормаживает и, не оборачиваясь, говорит:
– Отдохни. Я принесу тебе поесть.
POV Он Я чувствую себя в ловушке.
Мне кажется, Кьяра никогда не чувствовала себя настолько несвободной, как я сейчас. Я вывел ее из заключения и считал, что теперь наши пути разойдутся. Конечно, моя вина навсегда останется со мной. И да, я допускаю, что Кьяра захочет мне отомстить. Но все же я думал, что дальше мы будем идти каждый своей дорогой.
Но я не могу оставить ее. Я не могу просто оставить ее в том состоянии, в каком она находится из-за меня. Она нуждается в лечении, она нуждается в уходе. Она настолько слаба, что не может сама готовить и обслуживать себя, не говоря уже про уборку, стирку и прочие домашние дела. Казалось бы, найми я прислугу, и проблема мгновенно решится. Но самое ужасное, что я мог сотворить с Кьярой, сидит в ней и смотрит из нее на меня круглыми от ужаса глазами. Она боится людей.
Когда к ней в очередной раз приходит мой врач, она испытывает ужасный стресс. Врач не понимает, что с ней, а я, конечно же, не посвящаю его в подробности.
Я предполагаю, что, наверное, дело не в людях, как таковых, а в необходимости общаться с ними. Кьяра больше не чувствует уверенности в своих навыках коммуникации. Самое страшное, что она может выносить присутствие доктора, только когда держит меня за руку. Я, – ее мучитель, изверг, доведший ее до всего этого, – сейчас для нее – то привычное и спокойное, что помогает ей существовать в этом мире. И это тяготит меня. Я понимаю, что обязан оказать ей необходимую поддержку, коль уж сам являюсь причиной ее проблем, и при этом понимаю, что теперь вся моя жизнь подчинена ей.
Я не свободен. Навсегда.
POV Кьяра Я вижу, как мучается Роберт. Теперь я могу свободно называть его Робертом. Потому что теперь это действительно тот мужчина, с которым я когда-то познакомилась. Это не тот монстр с лицом и телом Роберта, который держал меня взаперти, бил, насиловал и издевался. Я разделяю этих двух мужчин в своем сознании, потому что не хочу пачкать свои счастливые воспоминания страхом и болью. Наверное, это можно назвать избеганием реальности, но мне все равно.
Роберт молчит. Он не говорит мне ничего, кроме самого необходимого. И теперь с его стороны это не желание наказать меня и лишить общения. Он не знает, что мне говорить, а я не знаю, что говорить ему.
Он мучается необходимостью быть рядом со мной – я это вижу так же ясно, как солнце, заглядывающее ко мне в окно спальни. Моя кровать расположена так (по моей просьбе), что солнце практически всегда светит на меня.
Я вижу, что я обуза для Роберта. Он проводит со мной намного больше своего времени, чем со своей женой в больнице. Свое рабочее место он перенес в мой дом. Дом, который он купил для меня.
Но хоть промежутки его отсутствия чрезвычайно малы, я едва доживаю до того момента, когда слышу его шаги в прихожей. Я боюсь быть одна. Разумом я понимаю, что со мной ничего не случится. Я напоминаю себе, что я выжила в практически абсолютном одиночестве в
его камере пыток. Я говорю себе, что вокруг много людей, и я могу позвонить и вызвать к себе… да вот хоть бы разносчика пиццы. Или скорую. Или пожарную. Но я боюсь людей.
Я могу пойти в магазин или в кино, или хотя бы прогуляться по саду. Но я боюсь перешагнуть порог.
И в итоге получается, что я боюсь всего мира, кроме Роберта. Тогда он лишил меня всего мира, теперь он заменяет его собой.
Он мог бы бросить меня. Он ничего не должен мне, хотя он считает иначе. Он тратит на меня свои деньги, и свои силы, и время, и свою жизнь, чувствуя себя виноватым и обязанным. Мне ничего этого не нужно. Я не хочу, чтобы он оставался со мной из чувства долга. Я бы отпустила его. Но проблема в том, что тогда я умру.
Страх иррационален. Мои разумные доводы на него не действуют.
Но и видеть мучения Роберта я не в силах. Застывшая тоска в его глазах, кажется, режет меня по живому. Кажется, что терпеть выворачивающиеся суставы гораздо легче, и я бы заменила эту боль той, если бы могла.
Но ведь я могу!
Эта мысль является откровением, несмотря на ее очевидность. Я могу заменить одну боль другой. Это единственное, что в моих силах.
Я должна научиться жить одна.
И я заставляю сделать себя шаг к порогу.
POV Роберт Я сижу в саду. Это единственное место, где я еще могу чувствовать себя собой. Потому что все остальное время я кажусь себе не человеком, а вещью. Вещью, принадлежащей Кьяре. Я не могу думать о своих делах, о своих желаниях, я вынужден думать о том, как любое мое действие отразится на ней. Месяц назад я встретил старого друга, с которым не виделся много лет. Он предложил посидеть в пабе, пропустить по кружечке пива. Согласиться казалось таким естественным поступком. В итоге я пришел позже на час. Я как сейчас вижу, как я несусь на немыслимой скорости, срезая повороты по тротуарам, рискуя разбить машину и свою собственную голову, и все же, вбежав в дом, нахожу Кьяру без сознания на полу в прихожей, с искусанными до крови губами. Потом, придя в себя, она объясняет, что старалась уйти подальше от телефона. Чтобы удержаться и не позвонить. «Чтобы не мешать тебе жить своей жизнью», – говорит она.
У меня больше нет «своей жизни».
Странный звук заставляет меня насторожиться. Кажется, скрипит входная дверь. Но в доме только Кьяра, которая никогда не подходит к порогу. Неужели я забыл закрыть задвижку, и ветер распахнул дверь? Но деревья замерли, словно превратившись в статуи. Неужели к нам пришел кто-то чужой?
Я крадусь к выходу из сада и осторожно выглядываю из-за угла дома. Увиденное бьет меня под дых.
POV Кьяра Я отодвигаю задвижку и берусь за ручку входной двери. Я еще не вышла, я еще даже не открыла дверь, а уже обливаюсь потом. В глазах темнеет, организм грозит отключить сознание, если я буду упорствовать. И я начинаю злиться. Мое собственное тело становится мне врагом? Мой мозг бунтует против своей хозяйки?
«Ради того, чтобы сохранить вас в нормальном состоянии, мне столько пришлось перенести! – огрызаюсь мысленно я. – Только попробуйте отключиться! Так и сдохнете здесь на крыльце! Я запрещу Роберту прикасаться ко мне. Не захотите слушаться моих приказов, будете медленно гнить на улице, под дождем и ветром! Я здесь хозяйка, и я буду делать то, что хочу!»
Я распахиваю дверь. Кажется, будто ураган сбивает меня с ног, хотя я понимаю, что никакого ветра нет, ни один листок на деревьях не шевелится. Меня начинает мутить, внутренности выворачивает наизнанку, и до боли в висках бьется мысль, одновременно толкая меня в грудь: «Назад! Назад!» Я пытаюсь наклониться вперед, словно противостоя шквальному ветру. Я зажмуриваюсь, чтобы не видеть двоящихся и троящихся предметов, потому что от этого начинает болеть голова. Я пытаюсь приподнять ногу, но, кажется, она весит тонну. Я просто не в силах сдвинуть ее с места. Моя рука словно приклеилась в дверной ручке и не хочет ее отпускать. В ушах начинает нарастать звенящий гул такой силы, что мне кажется, у меня сейчас лопнут барабанные перепонки. «Назад! Назад! Назад!»
Я другой рукой пытаюсь отцепить от ручки словно припаянные пальцы. На крыльцо вползают змеи. Много змей. Они копошатся в клубке, переплетаясь, ползут ко мне, открывая свои пасти с мелькающими раздвоенными языками и шипят: «Ты умреш-шь! Умреш-шь!»
И когда одна из них почти достигает меня и пытается укусить, я отдергиваю ногу и делаю шаг назад.
«Хорош-шо, – шипит змея. – Хорош-шо».
Я чувствую, что проигрываю. Но ведь проиграть – хорошо. Проиграть – правильно. Это означает покой, это означает тишину и безопасность.
Это означает неизбывную тоску в глазах Роберта.
Из меня вырывается рыдание. Я вою и делаю шаг вперед, прямо в клубок змей, ожидая смертельных укусов. Я поскальзываюсь на их склизких телах, скатываясь по ступенькам лицом в траву, и чувствую, как их ядовитые зубы впиваются в щеки, в губы, в глаза.
«Ну и пусть, – думаю я. – Если я умру, Роберт будет свободен. Пусть я умру».
– Кьяра, – зовет меня кто-то. – Кьяра, вставай! Ты должна встать!
Я слышу
его голос. Я должна подчиниться, иначе меня ждет новая боль. Я сначала становлюсь на четвереньки, так как конечности дрожат и трясутся, потом постепенно поднимаюсь на ноги. Меня качает, но я стою. Я не должна упасть. Я не должна.
Он будет недоволен.
– Иди вперед, – говорит
он.
Я делаю шаг на трясущихся ногах. Как младенец, который учится ходить.
– Еще!
Я делаю еще шаг. Потом еще. И еще.
POV Роберт – Что ты должен? – переспрашивает Нина, словно не верит тому, что услышала.
– Я не так много времени буду проводить с ней, – оправдываюсь я. – Она уже почти стала самостоятельной. Она даже сама ходит в магазин. – Перед глазами встает маленький сельский магазинчик, где практически не бывает людей. – Я всего лишь буду иногда ее навещать, чтобы убедиться, что у нее все в порядке.
Мы сидим с Ниной в парке больницы. Доктор Дэвис говорит, что моей жене стало лучше, и что можно попробовать выписать ее домой.
Поэтому я должен успеть все сделать, все сказать, пока она здесь, под присмотром врачей.
– Ты должен убедиться, что с ней все в порядке? – голос Нины опасно звенит. – С ней? С той тварью, которая довела меня до этого состояния?
– Нина, – увещеваю я. – Ты несправедлива к ней. Да, она виновата перед тобой, никто с этим не спорит. И она не спорит. Она хочет попросить у тебя прощения, – и я быстро делаю знак.
Моя жена, потеряв дар речи от моей наглости, смотрит, как к нам направляется та, которую она ненавидит.
– Здравствуй, Нина, – говорит Кьяра. – Я знаю, что тебе неприятно меня видеть. Я займу у тебя всего минуту. Я знаю, что ты не сможешь меня простить. Но я все же хочу принести свои извинения за все, что сделала тебе плохого. Я…
– Убери ее от меня, – почти кричит Нина, и я чувствую, как истерика завладевает ею. Я не успеваю сказать ни слова, а Кьяра быстро поворачивается и уходит. – Как ты можешь? – голос моей жены срывается. – Как ты можешь вообще позволять ей приближаться ко мне? Почему она еще жива?
– Перестань!
– Ты держал ее в подвале, ты издевался над ней. По твоим словам, жестоко издевался. Почему ты не довел дело до конца?
Я в ужасе смотрю на перекошенное лицо моей любимой женщины. Неужели я выгляжу так же?
– Почему? – Нина жаждет ответа. – Почему ты позволил этой суке остаться в живых? После того, что я тебе рассказала о ней.
Мы вступаем на опасную тропу. Как объяснить больному человеку, что он болен? Что те ужасы, которые он считает реальностью, находятся только в его воображении? Кьяра может смотреть в глаза неприятной правде о себе, но это Кьяра. А Нина... Я обрываю свои нелояльные мысли, я не должен так думать о своей жене.
– Что ты молчишь? – взвивается Нина.
– Кьяра не совсем та, за кого ты ее принимаешь, – начинаю я издалека. – Да, она добровольно пришла в сферу трафикинга, но не с целью заработать, продавая себя, и уж точно не с целью заработать, продавая других. Она – журналистка. В свое время ее мать пострадала. Ее похитили и продали в рабство. Ей удалось освободиться, Кьяра родилась позже, так и не узнав своего отца. Мать любила свою дочь, заботилась о ней, но потом, пожив некоторое время на воле, почувствовала, что так и не может приспособиться к новой жизни. Она оставила дочери квартиру и все свои накопления, а сама вернулась к работе проститутки. Как она сама говорила, она больше ничего не умеет. Сексуальное рабство ломает в первую очередь душу. Вред для тела по сравнению с этим минимален. Кьяра хотела проникнуть в этот мир и взорвать его изнутри.
– Так что ж не взорвала? – зло прищуривает глаза Нина.
– Попала ко мне в подвал, – кратко говорю я.
До сих пор я не могу без содрогания вспоминать о том, что натворил.
– Чем она околдовала тебя? – шепчет Нина. – Что в ней такого невероятного, чего нет у меня?
– О чем ты? – теряюсь я. Не понимая, что имеет ввиду Нина, я почему-то заранее чувствую себя виноватым.
– Ты же спал с ней, правда?
– О, боже, Нина! – не выдерживаю я. – Я переспал с ней один раз, когда снял ее тогда, давно. Я искал тебя. Мне нужно было втереться в доверие к кому-нибудь, чтобы получить информацию.
Я малодушно умалчиваю о том, что насиловал Кьяру сотни раз, пока она была в моем плену. Это нельзя назвать сексом, но Нине в ее состоянии может привидеться всякое.
– А сейчас? Ты же наверняка спишь с ней? Каким еще образом ей удалось заставить тебя выпустить ее?
Боже, дай мне терпения! Я никогда им не отличался. Я считаю до десяти и только потом начинаю говорить:
– Я же объяснил. Я изменил мнение о Кьяре, когда узнал о ней правду. Я прочитал все те бумаги, пересмотрел все те видеозаписи, которые она делала за время своего пребывания в агентстве Джона. Она не заставляла меня выпускать ее, это было целиком мое решение. И нет, я не сплю с ней.
– Ладно, пусть она журналистка. Пусть она борец за правое дело, раз уж тебе так хочется в это верить. Но ты хочешь сказать, что это не она заставила того негра насиловать меня? Ты считаешь, что я это придумала?
– Ты не придумала…
– И ты не хочешь отомстить ей за меня? – голос Нины срывается на визг.
– Я ей отомстил, – глухо говорю я. – И понял, что желание мести – это самое ужасное, что может случиться с человеком. Месть уничтожает его самого, ломает изнутри, раздавливает, уничтожает…
– Ты несешь бред! – кричит Нина. – Ты думаешь, я не видела, как ты на нее смотрел тогда, когда она позволила нам сбежать? Ты думаешь, я дура? Ты думаешь, я не поняла, что вы давно знакомы? Что вы близки? Ты думаешь, я не видела, как ты колеблешься? Как ты хочешь остаться с ней, а не уйти со мной?
– Нина, что ты говоришь? – ошарашено бормочу я.
– Чем она лучше меня? За что ты ее так сильно любишь?
– Люблю? – вспыхиваю я. – Ты считаешь, это из-за любви я так издевался над ней?
– Конечно! Ты был разочарован, после того, что я рассказала тебе о ней. Ты мстил ей за то, что она оказалась не той, которую ты полюбил. Ты выливал на нее свое разочарование.
И тут до меня доходит:
– Так ты специально оговорила ее? Ты приписала ей столько злодеяний, что она стала выглядеть монстром во плоти. Ты… просто ревновала?
– В любви как на войне, – жестко кидает Нина, и на мгновение в ней проглядывает та девушка, на которой я когда-то женился – сильная и властная.
– На ней живого места не было, – медленно произношу я. – У нее была крайняя степень истощения. У нее повреждена психика.
– Но это я сижу в психушке. Я, а не она.
Я молчу. Я уже не уверен, что Нина не отдавала себе отчет, когда рассказывала мне о том, что сделала с ней Кьяра. Я помню, как она плакала, как цеплялась за меня, как я баюкал ее в своих объятиях… И все это время она осознавала, что кормит меня ложью.
– Кажется, тебя завтра выписывают? – сухо говорю я и встаю со скамейки. – Я приеду завтра в одиннадцать. Будь готова.
Я иду к выходу из парка, не оборачиваясь. Наверняка Нина смотрит мне вслед. В висках в ритме пульса стучит: «Не свободен. Навсегда».
POV Кьяра Роберт быстро подходит к машине и садится за руль. Поднимает на меня глаза, натыкается на мой взгляд и тут же отводит свой в сторону. Он всегда так делает и выглядит при этом униженно и виновато. Это причиняет мне боль.
– Прости Нину, она не соображает, что говорит, – уже не поворачиваясь ко мне, бормочет Роберт и заводит машину.
«Конечно, она не соображает, – думаю я. – Разве может женщина в ясном уме заподозрить своего мужа в любви ко мне?»
Я не верю этим подслушанным словам, я готова списать это на бред сумасшедшей женщины, но вопреки доводам разума надежда тонким ростком пробивается сквозь баррикады.
Нина сказала, что еще тогда, когда увидела нас первый раз вместе, заподозрила, что мы не просто случайно встретившиеся люди. Она приревновала Роберта ко мне. И все, что случилось потом – ее ложь обо мне, припорошенная частичкой правды, ее желание очернить меня в глазах своего мужа, ее ненависть и желание причинить мне боль, и взращенная ею ненависть Роберта ко мне – все это только потому, что Нина подумала, что Роберт меня любит.
Это странно, но теперь все те ужасы, что мне пришлось вытерпеть и вынести, кажутся неким благословением свыше, потому что дают надежду на любовь мужчины, о котором я мечтала все годы. Единственного мужчины, чью любовь я хотела бы иметь.
Конечно, я не верю, что он может испытывать ко мне какие-то чувства. И Нина не поверила бы, если бы знала, как Роберт вел себя со мной – даже тогда, когда еще не ненавидел меня. Но я лелею эту призрачную надежду, эту сказку, которой никогда не стать былью, потому что мир от этого кажется более ярким и светлым. Он кажется таким, каким мог бы быть.
Я смотрю на профиль Роберта, на его опущенные уголки губ, на горькую складку, на печальный взгляд самого красивого мужчины на свете, и страдаю от мысли, что не в моих силах что-то изменить. Ни повернуть время вспять, ни спасти Нину, ни разгладить морщины на любимом суровом лице.
Хотя… могу же я что-то предпринять? Что-то совсем простое? Ведь это не требует огромных сил?
– Останови, пожалуйста, около магазина, – прошу я.
Роберт останавливается и начинает отстегивать ремень безопасности, собираясь сопровождать меня.
– Нет, – я слегка дотрагиваюсь, словно случайно, до его руки. – Пожалуйста, останься. Я хочу сама.
Роберт согласно кивает и остается в машине. Я иду в магазин и ликую: он не отдернул руку, как делал это прежде, когда я неожиданно его касалась.
Он, как обычно подвозит меня до самого дома, почти к самому крыльцу. Не глуша двигатель, ждет, когда я выберусь из автомобиля и зайду в дом. Но сейчас у меня другие планы.
Я поворачиваюсь к Роберту и говорю:
– Если у тебя есть время, мог бы ты составить мне компанию? Я угощу тебя кофе и круассанами.
Легкая, едва уловимая на его осунувшемся лице, мальчишеская улыбка проскальзывает, на миг освещая его глаза. Мотор глохнет.
POV Роберт Я не могу перестать думать о словах Нины. С чего она взяла, что я люблю Кьяру? Нет, в самом деле – это же смешно. Не мог же я влюбиться в сексуальную рабыню? Да и виделись мы всего несколько раз, из которых только один раз занялись сексом. Да, секс был великолепным, но ведь секс с проституткой нельзя приравнять к любви. Это сейчас я знаю, что Кьяра не была девушкой по вызову, точнее, была не совсем ею. Но тогда же я этого не знал! «Нет, нет, Нина просто не в себе, поэтому ей и кажется черти что», – уговариваю я себя.
Врать себе не имеет смысла.
«Ты думаешь, я не видела, что ты хочешь остаться с ней, а не уйти со мной», – в сердцах бросила мне Нина. И я вынужден сознаться самому себе, что это правда. Тогда, на какое-то мгновение я вдруг захотел, чтобы девушки поменялись местами. Чтобы Кьяру я мог увести с собой, чтобы Кьяру мог спасти, чтобы это она была той девушкой, из-за которой я ввязался в ту авантюру. Я ужаснулся тогда тому, что пришло мне в голову. «Но ведь это только мысли!» – так я успокаивал себя. Иногда нам приходят странные мысли в голову, но ведь только от нас зависит, чему суждено осуществиться. То, что происходит в голове, ничего не значит. За нас говорят только наши слова и поступки.
Но если мои мимолетные желания стали известны Нине, если они вызвали в ней ту бурю, которая породила весь тот ад, в котором сейчас мы находимся все втроем, значит, это были не просто «ничего не значащие мысли».
Я украдкой поглядываю на Кьяру, которая сидит рядом со мной и пьет кофе. Я боюсь рассматривать ее свободно, боюсь ранить ее своим взглядом.
Она пьет кофе. Тонкий край фарфора касается розоватой мякоти губ, и эта картина возвращает меня в прошлое. Всего лишь на секунду я становлюсь тем собой: дерзким, уверенным в себе, свободным, считающим себя титаном, которому все проблемы по плечу. Тем собой, который не боится смотреть прямо на красивую женщину. Прошло чуть больше года, но как же все изменилось…
– Роберт, – голос Кьяры тих и взволнован. – Я хочу попросить тебя…
– О чем угодно.
Крохотная улыбка прячется в уголках ее губ:
– Ты бы не торопился давать обещания.
Это так похоже на наши прошлые отношения, что я поддаюсь сладко-горькому чувству ностальгии. Я делаю Кьяре знак продолжать.
– Возможно, моя просьба тебя шокирует, но… с другой стороны, мне кажется, нас с тобой уже ничем невозможно пронять, – Кьяра несколько истерично хмыкает, и я понимаю, что она никак не может подойти к главному. – Ты знаешь, что у меня давно не было мужчины. А до этого был слишком жесткий секс. А перед этим меня могли отдать любому…
Я молчу. Кажется, я уже понимаю, к чему она ведет, но молчу, потому что не знаю, как мне реагировать на это.
– Я боюсь, что я просто… что я не смогу заниматься сексом. Я боюсь, что в моей психике произошел перекос. Я боюсь, что я не смогу заводить отношения. Я боюсь их заводить, так как не знаю, что смогу мужчине предложить. Я… хочу понять, в каком я состоянии нахожусь… ну, в плане сексуальных отношений.
Ее глаза, как два огромных водоворота, затягивают меня внутрь, гипнотизируют. Я не могу оторваться от нее.
– Роберт, мог бы ты заняться со мной…
Перед тем, как закончить предложение, она делает паузу, и мне кажется, что сейчас с ее губ сорвется слово «любовью».
– …сексом? - произносит Кьяра.
Она сидит передо мной такая маленькая, такая трогательная. Такая беззащитная и такая сильная. Она ждет моего ответа, и я снова чувствую себя самой последней сволочью.
– Я не могу, – выдавливаю я из себя и вижу, как гаснут ее глаза, как опускаются плечи, и не могу этого вынести. – Кьяра, дело не в…
– Да-да, я знаю, дело не во мне! – выпаливает она и вскакивает с кресла. – Мы это уже проходили. Прости, что я навязываюсь.
– Дьявол, – рычу я от отчаяния. Она удивленно застывает.
В два стремительных шага я настигаю ее и сгребаю в охапку. Она трепещет в моих руках, словно испуганная птица. Я глажу ее по волосам и шепчу куда-то в макушку:
– Девочка моя, не обижайся. Дело действительно не в тебе. Я был бы только счастлив, если бы мог быть с тобой. Но ведь у меня есть жена. Да, я знаю, я помню, что я был с тобой и раньше, будучи женатым, но… Я и так наворотил дел. Я хотел бы попробовать все исправить. И мне не хочется начинать новую жизнь с… нового проступка.
Кьяра затихает в моих руках, и я уже думаю, что убедил ее, что успокоил, но чувствую, как моей груди становится горячо и мокро.
– Ты плачешь? – изумленно спрашиваю я, пытаясь заглянуть в лицо девушке, которая не пролила ни слезинки за все то время, что я мучил ее. – Кьяра, ты что?
Я пытаюсь приподнять ее подбородок, но она отворачивается, стремится отодвинуться от меня. А в данный момент это неправильно, невозможно – так кажется мне. Меня захлестывает странной щемящее-удушливой волной непонятных мне чувств, и я силой (которую обещал себе никогда больше не применять) поднимаю голову сопротивляющейся Кьяры и целую ее залитое слезами лицо. Мои губы слепо тыкаются, попадая в лоб, нос, щеки. Я бормочу что-то, чему сам не отдаю отчета, не осознаю произносимых мной слов:
– Нет, нет, не плачь. Не нужно. Ты не должна. Прости меня. Я не люблю жену, я не хочу быть с ней, но куда же мне деваться? Не плачь, пожалуйста. Что мне сделать, чтобы ты перестала плакать?
Она замирает, и до меня доходит то, что я озвучил. То, в чем не признавался самому себе, боялся этого, но вот оно произнесено – и не сотрешь. Я не люблю свою жену.
Внезапная пронзительная боль так прорезает мои внутренности, что я вижу спасение только в одном. Мне нужно забыться, отвлечься, и я приникаю к губам Кьяры. Я целую ее отчаянно, потерянно, я хочу исчезнуть в ней, раствориться, и чтобы больше не было меня.
Маленькие ладони упираются мне в грудь.
– Ты прав, – шепчет Кьяра. – Мы не должны… Ты прав. Давай поступим правильно.
POV Кьяра
Я хочу его. Мне он нужен – как воздух, как свет, как биение сердца. Но я не хочу быть объектом его жалости. Мне не нужны крошки со стола Нины. Я не буду на втором месте после нее. Лучше я не буду ни на каком.
Но отказаться от Роберта я не в силах, чтобы мне не шептала на ухо моя гордость. Моя нужда в нем сильнее. Мне надо видеть его, мне нужно слышать его, мне необходимо дышать им.
Когда я говорю ему, что он прав, и мы не должны заниматься сексом, он отпускает меня. И, – любопытно, я реально вижу это, или выдаю желаемое за действительное? – в его глазах мне чудится не облегчение, а отчаяние. Он отпускает меня, стоит какое-то время, уронив руки, потом обводит взглядом гостиную, словно прощается, и я понимаю, что не смогу отпустить его. Изворотливый мозг тут же находит решение.
– Роберт, а теперь давай поговорим о деле, если ты не против.
Его глаза вспыхивают искоркой интереса.
– В моем нынешнем состоянии я не смогу довести дело до конца. Но ведь ты, кажется, тоже хочешь наказать тех, кто был виноват в похищении и удерживании Нины? Может быть, мы могли бы скооперироваться?
На губах его появляется кривая ухмылка, а взгляд обещает мне наказание и прощение в одном флаконе. Роберт пододвигает кресло и усаживается в него, нога на ногу:
– Думаю, нам нужно обсудить детали.
С тех пор Роберт регулярно приходит ко мне. Он привозит оборудование, и мы монтируем фильм. Он ищет необходимые документы, он привлекает своих юристов для черновой работы. Он снова тратит на меня чертову уйму времени.
– Как тебе удалось все это снять? Я имею ввиду, так, что никто не заподозрил, что ты снимаешь?
– Я хорошо подготовилась, – довольно усмехаюсь я. – Микроскопические скрытые камеры, которые были вмонтированы куда угодно, или которые я цепляла по мере необходимости на что угодно. С некоторыми приходилось распрощаться, чтобы не быть пойманной. Но как видишь, это сработало.
– И сережки тоже, да? – наконец, понимает Роберт.
Я довольно киваю.
– Но ведь это недешево, – удивляется он. – Ты имела средства?
На миг на глаза наворачивается мутная пелена. Я трясу головой, чтобы от нее избавиться.
– Я продала все, что смогла. Квартиру, старую машину, опустошила все счета, которые мама копила для меня… Я избавилась от всего.
– Но почему? – растерянно спрашивает Роберт, но, еще не договорив, уже понимает. – Ты не собиралась возвращаться.
Я пожимаю плечами:
– Я отдавала себе отчет, на что иду. Я становилась проституткой добровольно. Я отдавала по своей воле свое тело всем этим мужчинам, чьи отпечатки…
– Молчи! – отчаянно восклицает Роберт. Кажется, что он готов заткнуть мне рот или себе уши.
– Но это правда. Какой смысл прятать голову в песок? Я понимала, что не смогу сама себя уважать после этого. И моя дальнейшая жизнь не имела смысла. Но моя цель была для меня важнее.
– А сейчас? – спрашивает он, мой мучитель, мой спаситель, мой… хоть и чужой.
– А сейчас…
Я смотрю ему в глаза.
Мы как два канатоходца, уравновешивающие друг друга на разных краях арены. Мы как двойная звезда, кружащая вокруг общего центра масс. Нам ни сделать ни шага навстречу, чтобы не нарушить хрупкого равновесия, ни разойтись, потому что тогда вообще все потеряет смысл.
Мы никогда не говорим о Нине. Но она всегда незримо присутствует между нами. Тот центр, который не дает нам приблизиться и который нас так или иначе связывает.
POV Роберт Я готов сделать все, чтобы быть рядом с нею. Я убеждаю себя, что прихожу только ради того, чтобы помочь Кьяре довести дело до конца и чтобы добиться собственной цели: наказать тех, кто был причастен к сексуальному рабству, в котором пришлось побывать Нине. И Кьяре.
Я не говорю Нине, куда хожу. Точнее говорю, что провожу много времени, работая, а также рассказываю, что ищу информацию о тех, кому хочу отомстить. Иногда мне кажется, что Нина облегченно вздыхает, когда я ухожу. Она несчастлива со мной. Я несчастлив с ней. Мы спим в разных комнатах, и я ловлю себя на мысли, что мне даже не хочется изменить ситуацию. Думаю, у нас обычный брак.
Это хрупкое равновесие в один момент заканчивается.
В один из вечеров, когда мы стоим в прихожей и собираемся прощаться, за моей спиной раздается какой-то звук, Кьяра вскидывает голову, и по ее лицу я понимаю, что случилось что-то ужасное. Я оборачиваюсь и вижу свою жену. А еще вижу черную засасывающую дыру дула пистолета, направленного мне в грудь.
– Нина, – бормочу я, не с силах осознать сюрреализм ситуации.
– Я уже двадцать семь лет Нина, – ядовито бросает она. – Так вот как ты пытаешься отомстить за меня? Трахаешься за моей спиной с сукой, которая издевалась над твоей женой? Так ты меня защищаешь?
– Но, Нина… – начинаю нерешительно я, и тут вступает Кьяра:
– Ты понимаешь, что сама разрушила свое счастье? – спокойно спрашивает она.
– Заткнись! – визжит Нина, и мне страшно видеть ее такой. – Заткнись, блядь! – она тыкает пистолетом в сторону Кьяры. – Если бы не ты…
– А что – я? Роберт любил тебя. Роберт искал тебя. Твой муж делал все, чтобы тебя спасти, любым доступным ему способом. Он мстил мне за тебя, ненавидел меня, он издевался надо мной так, как тебе и не снилось за все время твоего плена…
При этих словах злорадная ухмылка появляется на губах моей жены, и я испытываю непонятную мне гадливость. А еще – чувство вины. Вечное чувство вины, которое въелось мне под кожу, которое пропитало каждую клетку моего тела.
– А ты уничтожила ваши отношения, – невозмутимо продолжает Кьяра.
«Боже, что она делает? – мучительно думаю я. – Зачем она растравляет Нину?»
– Да что ты понимаешь? – дрожащее дуло пистолета по-прежнему направлено в грудь Кьяры. – Ты и понятия не имеешь, каково, когда ненавидишь саму себя. Ты-то вечно собой довольна, что бы ты ни сделала.
Я стараюсь незаметно сделать несколько шагов в сторону своей жены.
– Ошибаешься, я прекрасно знаю, что это такое – постоянно чувствовать свою вину. Но когда ненавидишь себя, ты ненавидишь себя, и стремишься избавить других от своего присутствия. Потому что любишь их. А ты? Кого любишь ты? И кого ты ненавидишь? Себя ли? Когда ты отравляешь жизнь всех вокруг, логичнее предположить, что ты ненавидишь именно их.
Отчаянный крик предваряет выстрел, и именно он служит мне сигналом. В долю секунды
до я делаю стремительный рывок. В грудь ударяет что-то тяжелое, и становится горячо и мокро. Я слышу два крика, сливающиеся в один, и новый выстрел. Потом гаснет свет.
POV Кьяра Я плачу, постоянно плачу. Мне кажется, будто прорвало какую-то плотину внутри меня, и жидкость извергается непрекращающимся потоком. Доктор Дэвис говорит, это потому что я держала все под контролем, не позволяя себе раскисать, а теперь отпустила вожжи. Может, она и права.
Я не знаю, из-за чего я лью слезы – из-за горя или облегчения, от радости или из страха. Возможно, из-за всего вместе.
Я вновь и вновь переживаю те критические секунды, которые изменили все.
Я снова стою перед нацеленным на Роберта пистолетом и думаю только о том, как сделать, чтобы ствол оружия повернулся в мою сторону. Я стою слишком далеко, я не смогу оттолкнуть Роберта или заслонить собой. Я не думаю о том, что могу умереть. На тот момент это неважно. В голове бьется лишь одна мысль: «Кто угодно, только не он», и если этим кем угодно суждено стать мне, значит, так тому и быть.
Я стремлюсь переключить внимание Нины на себя, я стараюсь разозлить ее, чтобы вся ее ненависть была направлена на одну меня. Мне это удается, но в последний момент, когда она в бессильной ярости стреляет, Роберт бросается вперед и принимает пулю в себя.
Дальнейшие действия сливаются в один невообразимый хаос. Кажется, я кричу и бросаюсь к нему, кажется, я слышу крик Нины и звук еще одного выстрела. А может, мне это чудится. Мне не важно, стреляет ли Нина в меня. Я думаю только о том, что если Роберт умер, моя жизнь окончилась тоже.
Но нет, Нина делает другой выбор. Увидев, как Роберт упал, она кричит, а потом принимает решение выстрелить себе в висок. Не знаю, почему. Может быть, она считает, что Роберт умер, а жить без него она не хочет. Может быть, сам факт того, что ее муж заслонил меня собой, не пожалел своей жизни, чтобы спасти меня, окончательно лишает ее сил жить.
Как бы там ни было, она прижимает дуло пистолета к своему виску и спускает курок.
Она умирает, а Роберт остается жить.
Я вызываю скорую помощь, и его увозят в больницу. Ранение серьезное, но операция проходит благополучно, и врачи говорят, что опасности для жизни больше нет. Но проблема остается. Тело Роберта идет на поправку, но он почему-то не приходит в себя. Я днюю и ночую в больнице, рядом с его палатой. Фильм, изобличающий сексуальное рабство, заброшен. Мне не хочется им заниматься. У меня есть дела поважнее. Я часами сижу рядом с Робертом, держу его за руку и уговариваю вернуться ко мне.
POV Роберт Порой мне кажется, что умереть было бы легче. Спокойней. И меня не мучило бы чувство вины, а еще постоянное ощущение, что я в ловушке. Смерть означает свободу.
Я понимаю, что означал второй услышанный мною выстрел. Первую пулю, предназначенную Кьяре, я принял в себя, но Нина не остановилась на этом и довершила начатое. Расстояние было совсем небольшим, даже Нина не могла промахнуться. А это означает… Это означает, что Кьяра мертва. Единственной девушки, которую я любил, больше нет. А это значит, что мне не зачем приходить в себя. Я не хочу видеть Нину, я не хочу предпринимать ничего, чтобы спасти ее от тюрьмы. Я никогда не смогу ей простить, что она послужила причиной смерти моей любви. Лучше умереть самому.
Но мне не дают задержаться в моем покое. Кто-то постоянно меня теребит и нарушает тишину во мне. Кто-то зовет меня, просит вернуться. Я понимаю, что это Нина зовет меня. Я не хочу возвращаться к ней, не хочу ее видеть. Я хочу малодушно сбежать в небытие. Но Кьяра на моем месте сделала бы то, что должна. Для нее на первом месте всегда был долг, независимо от того, сколько бы ей пришлось перенести ради этого. Я должен продолжить то, что она пыталась сделать. Я должен – ради нее.
Я делаю над собой усилие и открываю глаза. И вижу полные слез глаза и дрожащие в улыбке губы Кьяры.
– Привет, – шепчет она. – С возвращением.
– Ты жива? – уточняю я. – Нина промахнулась?
На лице Кьяры появляется какое-то жалкое выражение, и она качает головой:
– Нина не стреляла в меня.
– Мне показалось, я слышал второй выстрел.
– Да, – нерешительно кивает она. – Нина выстрелила второй раз. Ее больше нет.
Меня охватывает невообразимое смешение эмоций: и сочувствие Нине, и сожаление о смерти близкого человека, но чувство, которое выходит на первый план, – и мне приходится признать его, – это облегчение. Я свободен.
– Ты долго не приходил в себя, – тихо говорит Кьяра. – Мне пришлось похоронить ее самой. Оказалось, что у нее нет родственников, кроме тебя. Когда ты выздоровеешь, я покажу тебе ее место.
– Полиция приезжала? – до меня только сейчас начинает доходить, что пришлось перенести Кьяре, пока я тут наслаждался бегством от реальности.
Она кивает:
– Без них не обошлось. Официальная версия: Нина, находясь в состоянии аффекта, приревновала тебя ко мне и пыталась убить меня, но ранила тебя, посчитала, что убила, и от горя застрелилась сама. Доктор Дэвис подтвердила, что Нина находилась на лечении у нее в больнице…
Кьяра замолкает, но я чувствую, что это еще не все.
– Продолжай, – мягко говорю я.
– Мне пришлось рассказать всю нашу историю, – отвечает она. – Я посчитала, что это самый удачный момент для… для достижения моей цели. И твоей тоже, конечно. Я предоставила полиции необходимую информацию. – Она понижает голос до шепота. – Ну, кроме фильма, конечно. Его я приберегла на потом, – она слегка улыбается. – Для создания эффекта разорвавшейся бомбы, – ее улыбка гаснет. – В общем, полиция возбудила уголовные дела по факту похищения и удерживания против воли, а также принуждения к сексуальным действиям меня и Нины.
На секунду понимание того, что означают слова «рассказала всю нашу историю», лишает меня способности дышать. Но потом я говорю себе: «Я это заслужил. Я просил Кьяру не подавать на меня заявление ради Нины, но моей жены теперь нет. Так что все, что я получу, я заслужил!» И мне почему-то становится легче. Как будто тяжелый груз сваливается с плеч. Но маленький червячок тревоги все равно не покидает меня, хотя теперь я волнуюсь не за себя:
– Ты рассказала о том, какое участие в судьбе Нины принимала ты?
– Конечно, – кивает Кьяра, а слезы все продолжают течь по ее лицу. – Я не собираюсь скрывать свою вину.
«Вот дурочка!» – думаю я про себя и лихорадочно бормочу:
– Тебе нужны хорошие адвокаты. Наверняка, можно доказать, что ты все это совершала под давлением, чтобы спасти свою жизнь и помочь другим девушкам. Ты вынуждена была так сделать.
– Значит, тебе надо поскорее выздоравливать, – сквозь слезы улыбается она. – У тебя наверняка есть хорошие юристы. Наймешь мне хороших адвокатов. Если хочешь, конечно.
– Находясь под следствием, трудно нанимать адвокатов для другого человека, – вздыхаю я. – Но я постараюсь.
– Под следствием? – недоуменно повторяет Кьяра, а потом неожиданно улыбается во весь рот. – Я рассказала всю нашу историю, касающуюся меня, Нины и тебя. Про
него я ничего не говорила.
«Даже тут она спасает мою задницу», – печально думаю я, понимая, что все равно буду обязан рассказать правду. Я не могу воспользоваться ее великодушием. Виноват – значит, виноват.
– Я не страдаю раздвоением личности, – бурчу я в ответ.
– Зато я страдаю провалами в памяти, – жизнерадостно заверяет меня Кьяра, и это так странно диссонирует с мокрым от слез лицом. Потом она вдруг прищуривает глаза: – И не вздумай проявлять самодеятельность. Порушишь всю стройную картину событий, которую я создала.
Она наклоняется и гладит меня по щеке:
– Роберт, ты обязан себя простить. Ты уже многократно искупил свою вину, даже если она и была.
Я фыркаю в ответ:
– Если!
– Но я тоже была виновата. И Нина была виновата. И… покажи мне того человека, который прожил всю жизнь, не допустив ни единой ошибки, за которую ему было бы стыдно. Все допускают ошибки, но важно их вовремя исправлять.
– И что, хочешь сказать, что я эту ошибку исправил?
– Конечно. Ты спас мне жизнь, отдав за нее свою.
– Ничего я не отдавал. Вон, живехонький, – я развожу руками и морщусь от боли в груди. – Зато Нина…
– Когда ты закрывал меня собой от пули, ты не знал, что выживешь. Ты готов был умереть, чтобы я жила. Ведь так?
Я молчу.
– А Нина… – Кьяра делает паузу. – Может быть, она тоже захотела исправить свою ошибку. Не смей взваливать на себя вину еще и за ее смерть.
– Что это ты раскомандовалась? – вяло возмущаюсь я. – Сам решу, что мне «сметь».
– Кажется, ты теперь чувствуешь себя свободным? – подмигивает Кьяра и вытирает мокрые щеки.
Я не смогу жить без этой женщины. Это понимание приходит так же естественно, как воздух проникает в мои поврежденные легкие. Больно, но хочется дышать. Тяжело, но обратная ситуация попросту смертельна.
– Ты выйдешь за меня замуж? – слова вылетают из меня как продолжение моих мыслей.
Сначала глаза Кьяры озаряются внутренним светом, но сразу же гаснут, и я уже знаю, что она ответит.
– Не думаю, что это хорошая идея, – качает она головой. – Я верю, что ты говоришь искренне, но я не хочу принимать эту твою жертву. Ты спас мне жизнь и больше ничего мне не должен.
Оно отворачивается и смотрит в окно, и, думаю, даже не замечает, как слезы снова струятся по ее лицу.
– Помнишь, как ты обижалась, когда я заказывал тебя, но не желал заниматься с тобой сексом? – спрашиваю я.
Кьяра недоуменно поворачивается ко мне:
– А это тут причем?
– Ты сейчас делаешь ту же ошибку, что я делал тогда. Ты решаешь за меня, что для меня будет лучше. Я тогда считал, что делаю для тебя благо, избавляя тебя от необходимости отрабатывать заплаченные мною деньги. А на самом деле…
– А на самом деле лишал меня удовольствия прикасаться к тебе, – шепчет Кьяра.
– Я был глуп. Прошу, не повторяй моих ошибок.
– Ты хотел меня? – все еще не веря, уточняет она.
– Хотел. Безумно хотел. Всегда хотел. И сейчас хочу.
– Ты оставил меня, – качает головой Кьяра. – Ты искал Нину. Тебе нужна была она.
– Я влюбился в тебя, когда ты капризно попросила меня не выражаться при даме, – улыбаюсь я своим воспоминаниям. – Меня заинтриговало, почему эта девушка отчаянно стремится спрятать свой ум за манерами развязной дуры. И чем больше я тебя узнавал, тем сильнее хотел понять, что такой сильный и свободный человек, как ты, может делать среди всей этой грязи. Но я был женат, я любил жену, я считал себя обязанным найти ее и спасти. Я думал, ты – просто наваждение, увлечение. Что у меня это обязательно пройдет… – я развел руками. – Не прошло.
Молчание Кьяры напоминает мне внутреннюю борьбу. Какое еще возражение она придумает?
– Отпечатки чужих мужчин по-прежнему на мне, – тихо говорит она.
Я провожу ладонью по ее руке, от запястья и выше к локтю, забираясь под укороченный рукав. Некогда пестревшая синими, лиловыми и желтыми не проходящими синяками, сейчас ее кожа нежного персикового оттенка, гладкая, с тонкими едва просвечивающими венками.
– Я стер их своими, – говорю я и пугаюсь своего хриплого голоса. – И я хотел бы, чтобы на тебе впредь были только мои отпечатки. Если ты согласишься быть не свободной от меня…
– А ты? – спрашивает она, и я слышу в ее голосе падение последней баррикады. – Если ты женишься на мне, ты снова будешь чувствовать себя несвободным. Будешь чувствовать себя обязанным что-то делать для меня. Спасать, лечить, нанимать адвокатов... – она усмехается сквозь слезы.
– Я буду чувствовать себя свободным, – возражаю я и тяну ее к себе. – Свободным делать то, что хочу: спасать, лечить, нанимать адвокатов. Любить.
Ее смех похож на всхлипывание, и она едва слышно бормочет перед тем, как поцеловать меня:
– Ладно. Уговорил. Я согласна носить только твои отпечатки…
Источник: http://www.only-r.com/forum/39-567-1
