Белла оглянулась на Мэри, спавшую на диване. В камине потрескивал огонь, окутывая теплом и покоем. Но слова Эдварда, упавшие ей под ноги, заставили похолодеть.
- Преподобный...
- Я... простите меня, мисс Свон, - тихо сказал отец Каллен. - Я не должен был... Просто мне необходимо, чтобы...
Его удивительные глаза проникали прямо в душу; Белле невыносимо хотелось назвать Эдварда по имени. Снова коснуться его руки, поддержать. Она начинала догадываться, каких масштабов была произошедшая с ним трагедия.
- Я хочу, чтобы вы поняли меня. Именно вы, мисс Свон, - мягко продолжил Эдвард, но в его взгляде было бесконечное страдание.
Он знал, что рискует. Если Белла узнает все, она отвернётся от него. Те хрупкие, странные нити между ними, отрицать которые было невозможно, могут оборваться.
Он - грешник. И что самое страшное - он лжец. Лицемер, толкующий о прощении, смирении, помощи. Не заслуживающий ни сострадания, ни того, чтобы эта девушка поняла его. Зачем он делает это...
- Простите меня, - оборвал он сам себя, глядя на Беллу почти враждебно.
- Подождите... - Она смутилась, но не отвернулась, удерживая его взгляд. - Не надо... Я... я не могу сказать, что станет легче... Никогда... но...
Время словно остановилось. Как и всякий раз, когда они были так близки. Когда окружающий мир переставал существовать. Только тихое дыхание Мэри,шорох дождя за окном.
Пусть будет, что должно быть. Ей нечего терять.
Белла встала, оказавшись еще ближе к Эдварду. Взяла его ладонь, согревая ледяные пальцы в своих, глядя на него в упор.
- Эдвард... Я здесь...
Он был готов ко всему. Только не к этой нежности, близости. Этому живительному теплу, проникавшему в самое сердце. К этой смелости - отбросить условности, сделать первый шаг, пока он упивался страданием и сомнениями.
- Я не имею права просить, чтобы ты доверился мне, - едва слышно сказала Белла. - Но я здесь. Неважно, что будет дальше.
Близилось Рождество. Зима была мягкой, дождливой, но в утром в сочельник резко похолодало. Снег шёл всю ночь, а утром ударившее в окна зимнее солнце заставило все вокруг заискриться, усиливая ощущение праздника.
Джойс была спокойна, и даже шумные шалости неугомонной Эйлин сходили ей с рук. Эдвард знал причину этого спокойствия.
В последнее время Джойс все чаще заговаривала о том, чтобы вернуться в Лондон. Сначала издалека, намеками, лаской, подступаясь к мужу то так, то эдак, но безуспешно.
- Ты знаешь, как ты дорога мне, Джойс. Я обещаю тебе - мы вернёмся в Лондон, если ты хочешь этого. Хотя видит Бог, для ребёнка было бы лучше здесь, по крайней мере еще несколько лет. И я не могу сорваться отсюда в один момент. Это приход, это живые люди, для которых мое присутствие много значит. Позволь мне хотя бы найти себе замену.
Она смотрела в прозрачные глаза, чувствовала его губы, от которых захватывало дух, но сломать, подчинить Эдварда сейчас и сразу ей на этот раз не удавалось.
- Когда ты найдёшь замену? - спрашивала Джойс практически через день.
- Это не так просто. - Эдвард был бесконечно терпелив, ставя себя на ее место. У него было призвание, было ежедневное предназначение. Приход был небольшим, но люди приняли Эдварда как родного. Эйлин обожали; иногда Эдвард брал девочку с собой, обходя семьи. Она играла с детьми прихожан: после таких посещений она уносила домой полные карманы печенья, которым потом обожала кормить отца. Джойс не стремилась к наведению контактов: ей казалось, что если она начнёт тесно общаться с жителями деревни, они поймут, насколько она никчемна по сравнению с Эдвардом. И у неё было ничтожно мало общего с женщинами, родившимися и проведшими всю жизнь здесь. Им хватало ежедневной работы по дому и с детьми, чтобы заполнить своё существование.
- Это не так просто, дорогая. Приход маленький, и не каждый готов приехать сюда.
- А зачем согласился ты?! В этом болоте нечем дышать, Эдвард! Зачем все это нужно?! Ты мечешь бисер перед свиньями!
Взрыв был неминуем. Джойс снова кричала, видя, что Эдвард твёрдо намерен сначала завершить работу здесь, прежде чем уехать. Она надеялась, что если она надавит на него, будет поласковее, он сдастся. Но чертов приход, этот сброд, который так обожал Эдварда, выплескивая на него все свои проблемы, был ему, судя по всему, важнее.
После последнего тягостного разговора Эдвард не мог больше говорить с женой, как прежде. Он знал, какова она, каков ее характер, но ему было больно от того, что она бросала ему в лицо, унижая и людей, для которых присутствие Эдварда в приходе было неизмеримо важно, да и его самого. Его терзали мысли и эмоции, которые нужно было задушить в корне, он презирал себя за то, что не может больше с неизменной нежностью встречать и эти выпады Джойс. Но мысли эти возвращались, делая Эдварда глубоко несчастным.
- Похоже, сегодня вам нужна помощь, преподобный, - ласково улыбнулась миссис Кармайкл. Женщина была тяжело больна: местный врач давал ее изношенному сердцу ещё буквально месяц. Она наотрез отказалась от лечебницы в Лондоне, которую Эдвард был готов оплатить ей, предпочитая умереть дома. Теперь он каждый день навещал ее, просто разговаривая обо всем, иногда приводя с собой Эйлин.
- Простите меня, миссис Кармайкл. Ради бога, извините. Это непозволительно.
- Полно вам, Эдвард. Вы тратите столько времени на старуху: позвольте мне выслушать вас.
Женщина смотрела на Эдварда с такой добротой, держа его ладонь в своей морщинистой руке. - Вы выглядите измученным, Эдвард. Вы здоровы?
- Да... да, здоров, благодарю вас.
- Это Джойс? - Эдвард сильно вздрогнул, подняв глаза. - Мой милый, простите мне эту вольность. У меня... у меня был сын, он был бы сейчас вашего возраста.
- Я не могу...
- А и не надо. Все написано у вас на лице. На вас лежит ответственность, Эдвард, и это бесспорно. Вы не принадлежите себе, но и сейчас, хвала небесам, не средневековье. Ваша семья - это ваша жена. Если вы с ней, если ваше сердце бьется ради неё. Ваш ребёнок. Дайте вашей семье то, что ей необходимо.
Эдвард смотрел на пожилую женщину, не в силах произнести ни слова.
- Господь в вас, Эдвард. В ваших глазах, в ваших поступках. В вашей душе. И он не оставит вас, где бы вы ни были.
Перед Рождеством Эдвард сказал Джойс, что весной они вернутся в Лондон. Она улыбнулась снисходительно; ночью она льнула к Эдварду, разжигая в нем былой огонь. Он понимал, что ее страсть подпитывалась сознанием победы над ним, он точно знал теперь, как Джойс относилась к окружающим, к его миссии. Но она была его женой, матерью Эйлин, его семьёй. Так будет всегда.
- Папа, снег! - Эйлин завизжала оглушительно, бросаясь Эдварду на шею.
- Я вижу, дорогая, - рассмеялся он, подходя с ребёнком к окну.
- Пойдём гулять? Хочу санки! Пойдём!
- Милая, папе надо немного поработать. Может, попозже?
- Я хочу! - насупилась Эйлин. - Сейчас!
- Хочешь выйти с мамой?
Эйлин сморщила мордашку. - Ладно. Но ты потом приходи.
- Хорошо, солнышко. Будь умницей. Я закончу все здесь и присоединюсь к вам.
Посреди небольшой площади уже появилась ледяная горка и маленький каток. Семьи с детьми заполнили улицу, в морозном воздухе звенели голоса.
Эйлин капризничала, тянула Джойс за руку, пытаясь попасть в самую середину толчеи у подножия горки. Деревянные санки, принесённые с собой, были забыты. Девочка зачарованно смотрела, как старшие мальчишки съезжали с горки на жестяных ледянках, издававших жуткий скрежет.
- Тоже хочу! - объявила Эйлин.
- Ни в коем случае, ты слышишь меня?! Ты ещё слишком мала для такого, Эйлин, это опасно, - резко сказала Джойс. - Садись, я тебя покатаю.
- Не буду! - Эйлин топнула ногой. От ссоры мать и дочь спасло появление Грейс Диринг, молодой женщины, жившей по соседству с Калленами и, пожалуй, единственной жительницы деревни, чьё общество было приятно Джойс. У Грейс тоже была дочь на год старше Эйлин, девочки часто играли вместе. Клер, дочь Грейс, тут же отвлекла Эйлин, и они обе занялись изготовлением снеговика.
Джойс и Грейс увлеклись разговором. Джойс сразу же поведала соседке, что скоро вернётся в Лондон. Семья Грейс была бедна; она никогда не выезжала за пределы деревни, и поэтому девушка зачарованно слушала пространный рассказ Джойс о большом городе, о доме, в котором будут жить Каллены, о блестящих перспективах, ожидающих и Эдварда, и саму Джойс в столице.
Эдвард выпрямил спину, сложил бумаги в стопку. Погода была действительно великолепной; закончить работу он может и вечером. Одевшись, Эдвард вышел на улицу, вдохнул полной грудью, щурясь от яркого солнца.
Он дошёл до площади, где рядом с ледяной горкой стихийно развернулось чуть ли не целое гуляние. Снег под ногами перемежался с островками льда, дети катались на коньках и санках, с горки слетали ледянки.
Эдвард искал в толпе Джойс и Эйлин, когда услышал знакомый звонкий голос.
- Я так хочу! Отойди!
Взгляд Эдварда выхватывал детали, которые впоследствии навсегда врежутся в его память, в его сердце. Эйлин на самом верху ледяной горки. Джойс, погружённая в оживлённый разговор с соседкой на слишком большом расстоянии от нее. Какой-то мальчишка усаживает Эйлин в ледянку.
Эдвард бежал, не помня себя. Обжигающий воздух разрывал лёгкие. Расстояние до горки невелико: он успеет подхватить дочь. На бегу он наступил на присыпанный снегом заледеневший участок земли: поскользнувшись, Эдвард упал, с силой ударившись спиной о торчавший из мерзлой земли большой камень. Адская боль пронзила спину; острые края камня врезались в поясницу. Попытка встать не увенчалась успехом. Ноги не слушались, темнело в глазах, боль накатывала волнами, отбирая дыхание.
Эдвард, к которому уже бежали люди, видел, как жестяная ледянка, в которой сидела Эйлин, летела с горы. Сзади спускались ещё другие.
Девочку выбросило из ледянки на полном ходу.
Люди истерически кричали; Джойс стояла, как вкопанная, зажав рот ладонью. Кто-то пытался привести в чувство потерявшего сознание Эдварда. Конюх Джон нёс на руках окровавленную Эйлин.
Белла молчала, даже не пытаясь вытереть залитое слезами лицо. Это невозможно ни постичь, ни пережить.
- Эйлин умерла сразу же, - хрипло сказал Эдвард, глядя в одну точку. - А я... Я не смог ни спасти свою дочь, ни даже проститься с ней. Этот удар... Меня отвезли в госпиталь. Когда я вышел оттуда...
- А Джойс? - Белла смотрела в пол, боясь даже поднять глаза.
- Джойс уехала сразу после похорон Эйлин, пока я валялся в госпитале, - сказал Эдвард жёстко. - Я больше никогда не видел ее и не слышал ничего о ней. Ее отец... - Эдвард судорожно сглотнул. - Он получил от нее одно письмо. На нем был адрес в Лидсе. Она просила передать ей с курьером крупную сумму денег, как он и поступил. С тех пор ее след теряется. Мистера Симмонса уже тоже нет в живых.
Эдвард замолчал.
Теперь все стало ясно. Все имело смысл. Белла помнила, как увидела Эдварда впервые в церкви. Как он смотрел на неё и Мэри, как не справился с собой. Ежедневная, ежечасная, ежесекундная боль, физическая и душевная. Его забота о Мэри, страх за неё, державший его за горло, когда Белла пришла сюда сегодня. Этот ребёнок так же завладел его сердцем, как и сердцем Беллы.
- Эдвард... - Белла снова взяла его руку, но на этот раз ей показалось, что рядом не человек.
- Я рассказал вам это для того, чтобы вы поняли меня, мисс Свон. Я не допущу больше, чтобы и волос упал с головы этого ребёнка. Чего бы мне это ни стоило. И я сделаю все, чтобы помочь остальным в этом приходе, - добавил он чуть мягче, но Белла видела, как далёк он стал, снова закрывшись от нее и от всего мира.
Белла отпустила его ладонь. - Я прошу простить меня, отец Каллен. Мне бесконечно больно слышать о вашей потере. Вы можете быть уверены, что я сохраню ваш рассказ в строжайшем секрете. И... простите мое неподобающее поведение... молю вас.
Мэри заворочалась на диване, просыпаясь.
- Тебе лучше, мой мышонок? - Белла присела рядом, радуясь тому, что может отвлечься от ужаса и стыда, накрывавшего ее с головой. Мэри хныкала спросонья, забираясь к ней на колени.
- Давай выпьем лекарство, а потом я расскажу тебе сказку, хочешь?
- Не вставайте. - Рядом возник Эдвард, протягивавший Белле стаканчик с микстурой.
- Благодарю вас. Солнышко, выпей... Вот и умница. Может, ты голодна?
- Эд... - Полусонная Мэри вдруг потянулась к Эдварду, заставляя его сесть рядом, обнимая их обоих. - И ты не уходи. И Белла не уходи...
Как выдержать это... Белла видела руку Эдварда, гладившую волосы Мэри. Шрамы на ней. Исхудавшее, мертвенно-бледное лицо. Эта сумасшедшая ночь заставила его рассказать ей о немыслимой трагедии. Она не ожидала, что Эдвард доверится ей настолько. Не ожидала, что сама так потянется к нему, понимая, полностью отдавая себе теперь отчёт в том, что чувствует.
- Ей нужно поесть, - еле слышно сказал Эдвард. Мэри дремала, так и не выпустив его из объятий. - Или хотя бы молока.
Он осторожно снял горячие ручки девочки со своей шеи, передал ребёнка Белле. - Я попрошу миссис Джонс принести ужин вам обеим. Она подготовила комнату для гостей, там и вам, и Мэри будет удобнее.
У двери Эдвард обернулся. - Зовите меня в любую минуту, прошу вас.
- Разумеется. Благодарю.
Вполголоса отдав распоряжения миссис Джонс, Эдвард закрылся у себя.
Он посмел выплеснуть на Беллу весь этот ужас. О своей семье, о своей жене, которая никогда не была близка ему, о своей слепой, эгоистичной любви. Об Эйлин.
Эдвард закрыл глаза, чувствуя, как под веками вскипают слезы. Он не плакал так давно; лишь кричал до хрипоты, причиняя боль самому себе. Присутствие Беллы разбило эту мертвую скорлупу. Уже ничего не будет как прежде.
В доме стояла полная тишина. Эдвард слышал, как Белла ласково уговаривает Мэри выпить молока, как хвалит ее. Хлопнула дверь гостевой комнаты: Белла и Мэри будут спать. Мэри свернётся калачиком рядом с Беллой, которая вполголоса будет напевать ей колыбельную. Девочке стало чуть легче: их сон будет спокоен.
Эдвард опустился на колени, сжав руки в молитве.
Как легко представить себе семью... Как легко отравить себя иллюзией... Просто вспомнить объятия ребёнка, соединившие их. Вспомнить, как Белла зовёт его по имени, как согревает его. Сколько смелости и сострадания... сколько искренности в ее глазах...
У его двери - едва слышные шаги. «Прости меня, слышишь... Белла... прости», - молил он мысленно, желая всем сердцем услышать стук в дверь и страшась этого.
Шаги стихли, снова тихонько хлопнула дверь комнаты для гостей. Да хранит Господь их сон...
Источник: http://www.only-r.com/forum/33-588-1
