Из дневника
Недавно я прочитала книгу о... себе. Почти о себе – если принять во внимание профессию, место развития событий и прочие совпадения. Автор упомянул, что женщина, о которой он писал, встречалась с ним, разговаривала. Правда, я ему не поверила, как и концовке всей истории. Ведь писатели любят облагораживать даже что, что вовсе не благородно. Жизнь учит другому, но всем хочется уверовать в сказки. Поставленная в конце красивая точка – это привилегия автора, вот тот бразильянин в своей популярной книжке и приврал. Не только об одиннадцати минутах. А кто-то, скорее всего, прочитал и подумал – как это, должно быть, круто, заделаться проституткой. Экстрим и романтика. Пикантная профессия, не то, что, к примеру, работать рядовой уборщицей. Да и с какой стати кому-то придет в голову жалеть трудягу, которая изо дня в день драит полы или, горбатясь, чистит унитазы? Интереснее сочувствовать «падшей» ночной бабочке, кинутой жизнью на самое дно.
Только не каждый знает о том, что в большинстве случаев оставаться на этом дне или нет – дело выбора. Особенно в спокойной Швейцарии, в одном из самых дорогих заведений такого рода, с солидным счетом в надежном банке. Так было с «коэльевской» Марией, так было со мной. Однажды я выбрала сама и не жалуюсь.
Вот потому эта книга обо мне. Почти.
Потому что конец я бы переписала, полностью.
Конечно, я не очень разбираюсь в литературных хитростях. И, теоретически, почему бы нет – проститутка ведь тоже имеет право быть счастливой после всех перепетий. В первую очередь, испытать оргазм, а уж потом получить букет, Париж, романтику, сложного, талантливого, влюбленного «Ральфа» и даже спокойную семейную жизнь в «отставке». Будто ради себя самой уходить от всех этих унижений было незачем. Будто и не прошли через ее тело толпы мужчин.
Но разве она не встретила того самого, единственного? Значит, обязана теперь быть счастлива по всем правилам. Так заканчиваются все сказки про принцесс.
В моем варианте никто не ждал бы Марию с букетом. Если любовь не сложилась, как в книжке, не значит, что она менее счастливая или ненастоящая. Потому ничто бы не изменило самого главного – его она бы помнила всегда.
Писатели любят цитировать главное правило нашего бизнеса: «Не влюбляться». Но, не смотря на это, заставляют своих героинь постоянно нарушать его.
Вне дневника
Несколько дней назад вернула соседке по квартире ту разочаровавшую меня банальной концовкой книгу. Все, что я оттуда почерпнула – идею вести дневник. Почему бы не попробовать? Старомодно, но, если не с кем поговорить, он становится лучшим другом – обычная тетрадка под подушкой, без сердечек, ароматных страниц и замочка.
Мне не так уж много лет, чтобы говорить об утратах, но не так мало, чтобы не понимать – нет ничего постоянного. А еще дневник не предаст. И с ним проще упорядочить, разложить по полочкам. Убедить себя в очередной раз, что это лишь бизнес. Что деньги не пахнут – ни потом, ни похотью, ни перегаром, даже если тот от дорогого виски. Мужчины, что появляются и исчезают – с размытыми лицами, являющиеся источником дохода, а не удовольствия – не упоминаются в нем. Пусть даже я из той категории, где стремятся доставить кайф той, кого имеют за деньги в дорогой обстановке. Иногда из кожи вон лезут, иначе-то не комильфо. Я загребаю достаточно, чтобы громко покричать для их удовлетворения. Но это лишь моя работа. Я живу, как мне хочется, я независима...
То есть, зависима. От него. Не потому что он – владелец заведения, где я работаю. А потому что он владелец моей души, или того, что от нее теперь осталось. Поздним вечером он всегда оставался один в своем кабинете. Там пахло кожаной мебелью, мускусом... Там пахло им.
Она прекрасно знала, зачем пришла. Он был обязательным работодателем. И бумаги в руках, вроде как требующие его подписи, являлись лишь предлогом.
Вне дневника
Он отличается от других хозяев. Для него, как и для меня, это лишь бизнес – простой и предсказуемый, как дважды два, но доходный. Он почти никогда не смотрит шоу, не выходит в зал. Никогда не спит с подчиненными, а может, их тут же увольняет, чтобы не разболтали. Он почти женат. Я видела ее всего два раза, она, морщась, как от заразы, проходила по коридору в приглушенном освещении – воплощение всего, что мне чуждо, полная противоположность меня. Не знаю, почему он выбрал эту строгую, холодную блондинку с выражением брезгливости на лице. Может ли быть, что они не так уж сильно отличаются друг от друга? Ведь он тоже кажется сдержанным и отстраненным...
Только я никогда не поверю, что такой мужчина холоден внутри. Этому противоречит его опаляющий взгляд. В этом разубеждает его низкий, вкрадчивый голос. Волны совершенно неконтролируемой животной страсти накатывают на меня, когда он оказывается рядом. Видеть его каждый день или хотя бы через день стало моей потребностью – и я не смогла бы уйти отсюда, даже если бы захотела. Он превратился в мое сумасшествие, в наркотик, так быстро, коварно, что я даже не заметила. Будто дьявольские чары вырвались из недр преисподней, чтобы создать этого мужчину...
Почему он имеет надо мной такую власть? Ведь в определенном смысле я давно могу иметь любого, даже наслаждаться этим, еще и с оплатой. Но только к нему меня влечет с бешеной силой. Только его запах способен вызвать прилив слабости в коленях и повышенной влажности выше по курсу. Лишь от его голоса все струны во мне натягиваются, вибрируя.
Я не раз пыталась представить, закрывая глаза, как это было бы с ним... Только никакая фикция не способна заменить реальность, в которой я хочу заполучить его. На ночь или на миг. На стон или на вскрик. Неважно, каким он со мной будет. Я хочу почувствовать его хотя бы раз. Почувствовать в себе. Я и так болею, я и так дичаю.
Свет лампы у большого письменного стола был красно-оранжевым. Его буйные волосы при таком освещении отливали бронзой. Белоснежная рубашка была расстегнута до середины груди, она видела темные волоски...
Отставив широкий бокал с вином, он откинулся в кресле, просматривая листы из иммиграцонной службы, с которой у нее давно не было проблем. У нее только одна проблема. Та, что в шаге... Словно желая уточнить вопрос, она склонилась к его лицу, почувствовав запах туалетной воды – едва уловимый, смешанный с его собственным запахом, тем самым, что давно сводил с ума. Казалось, эта смесь опаляет ее ноздри, просачивается в мозг, чтобы отпечататься там.
- Еще что-то? – от низкого тембра у нее привычно ослабели колени и приятно кольнуло в низу живота.
Она не осознавала, что он, не глядя, протягивает документы обратно. Она лишь смотрела сквозь полуопущенные ресницы на его грудь в разошевшемся вырезе рубашки, на резко очерченный подбородок в щетине, на его губы, цвет которых был ярче вина, дремавшего в бокале. Их контур дурманил – и все внутри изнывало от желания, ни разум, ни тело больше не принадлежали ей. Той, что бесчетное количество раз переживала это сокрушительное ощущение, только теперь он был рядом. Совсем близко.
Наконец, он поднял голову и посмотрел на нее. Будто ждал.
- Что-то еще? – повторил он отчетливей.
Пожар опалял ее внутренности, все вокруг качалось. Лишь слова на выдохе:
- Возьми меня, сейчас.
Его губы приоткрылись. И теперь она видела только их. Стояла, как в трансе, чуть прикрыв глаза.
- Иди домой. – Он поднялся, стараясь не касаться ее.– Я не делаю этого на работе. Никогда.
Теперь он был бизнесменом, а она простой шлюхой, поставленной на место.
И пусть. Она та, кто есть. И больна им. Безнадежно больна.
Сделав несколько шагов в сторону, словно собираясь уходить, она услышала шорох за спиной – он снова сел, полагая, что инцидент «домогательство работодателя» исчерпан. Но, ослабив пояс, она расстегнула короткий кожаный плащ, под которым были только чулки без подвязок. Медленно повернулась.
Вены на его лбу напряглись, грудь стала вздыматься чаще. И, приближаясь, она видела, как жадно он имеет ее взглядом. Сонмы темных фантазий отражались в прищуренных глазах, сотни порочных ласк горели в обещании распахнутого рта. Она уселась прямо перед ним, сжав пальцами край письменного стола, разводя ноги...
- Один раз... Только один.
Он не двигался. Она почувствовала смесь унижения, невыносимого желания и боли от невозможности ощутить его в себе.
Неожиданно его ладони накрыли бедра. Казалось, он впитывает ее запах, еще не касаясь. А потом его рот оказался там... Горячо, глубоко, безжалостно. Ее тело изогнулось, лопатки уперлись в полированную поверхность стола.
Он не ласкал, он брал ее ртом. Заставлял извиваться, цепляться за его сильные запястья. Губами, языком, зубами он пил ее, он терзал. Его щетина жалила нежную кожу, ногти впивались в ягодицы. Она подалась ему навстречу, выше, выше... Протянула руки и захватила пальцами густые пряди волос. Застонала, хоть собственный голос сейчас казался чужим, жалобным, надломленным.
Внутри разлилось болезненно острое наслаждение – она словно поранилась о него.
И не увидела ответной реакции, рассеченная слепящими лезвиями собственного оргазма.
Из дневника
После он даже не взглянул на меня. Достал бумажник, отсчитал пару крупных купюр и бросил на стол.
- Убирайся, – процедил сквозь зубы.
И я взяла деньги. Демонстративно. Практично.
Словно не просила ни о чем. Словно он сам купил меня на несколько минут, как любой другой. Мужская грубость давно стала частью моей профессии, но не то жгучее удовольствие... не оно. Вопрос, кто кому должен платить. Только хозяин тут он, все ясно расписано.
- Мерси, сладкий. – Я пыталась говорить непринужденно, только голос едва подчинялся.
Он, игнорируя мое присутствие, взял стопку бумаг со стола. То ли действительно углубился в чтение, то ли сделал вид.
Я отошла на пару шагов, но повернулась. Стало трудно дышать. Зная, что он не видит, протянула руку, ощущая потребность коснуться.
- Ты еще здесь?
Кисть замерла, дрогнув.
Уходя, я не посмотрела на силуэт, четко прорисовавшийся в красноватом свете лампы.
Меня не существует для него – единственного мужчины, о котором я позволила себе написать здесь, а это уже непозволительная роскошь – того единственного, который существует для меня. Мой личный ад, наваждение и дьявольское наслаждение. Если высшие силы хотели меня покарать, выбрали верное средство.
Он женится. Продает бизнес компаньону и уезжает. Так закончится моя круглосуточная пытка, разорвется замкнутый круг – останется лишь привычная пустота, игра с жизнью и самой собой, где все фальшивое, где даже собственное тело не принадлежит мне. Перепроданный контракт, подписанный тринадцать месяцев назад, свяжет с новым работодателем на неполные три года. Не так уж много. Когда дело сделано, и от обязательств не уйти, проще воспринимать действительность, как единственно возможную.
Завтра у него мальчишник. За два дня до церемонии. Девочки говорят, свадьба будет роскошной и стильной, продуманной до мелочей его невестой. Они обменяются кольцами, разрежут свадебный торт. Мой же торт будет чистой воды бутафорией – в лучших традициях мальчишника. Только я сыграю эту сцену ради него.
Мужчины, для которого не существую...
Он не явился на собственную вечеринку. Приватное сборище в тайном подвальчике для особых увеселений должно было ознаменовать конец холостяцкой жизни, а огромный торт с сюрпризом – подсластить горечь такой трагедии. «Сюрприз» в одежде кошки из латекса сидел внутри, слушая, какой босс «хороший парень». Ужасное пение прервалось под громкий хохот и пошлые комментарии, после чего, скинув верхушку искуственного торта, она эффектно предстала на всеобщее обозрение.
Душное помещение, запах сигаретного дыма, выпивки и пота. Раскрасневшиеся лица, среди которых нет...
- Танцуй, кошечка. Жених не явился, но просил не скучать.
Фальшиво улыбаясь, она начала показательную программу, стараясь перебороть пожиравшее изнутри чувство отчаяния. Вот и все, она больше его не увидит. Без готовности так внезапно отпустить это было похоже на медленное удушье.
Он не пришел...
Только пьяные гости не расстроились по этому поводу, зная, что им все сойдет с рук – ведь они не обычные посетители, они друзья босса. А значит, можно больше.
Она слишком поздно осознала, в какую ловушку попала. Что никто не остановит их, что бы ни делали. Нет ни охраны, ни правил, которых необходимо придерживаться. Мальчишники редко проходили цивилизованно, но определенные вещи всегда оговаривались заранее. Тут же никаких договоренностей не существовало – недаром мероприятие «элитное» – и ситуация быстро вышла из-под контроля. Танцы никого не интересовали. Гости лишь пили сверх меры, и, наблюдая стриптиз, отпускали грязные комментарии на тему кто, что и как сделает с ней потом.
В длинных черных сапогах из тонкой кожи, стрингах и маске кошечки из латекса она пыталась увернуться от цепких рук, применяя тонкий кнут. Это не было игрой, как думали собравшиеся. «Не бояться, не паниковать!» - повторяла она себе, оглядывая зал в поисках охранников. Никого не было.
Дверь слева. Быстро избавиться от сапог на высоких каблуках, сделав это частью шоу, а потом, не теряя времени, спрыгнуть со стола и бежать. Второго шанса не предоставится.
Наивно было полагать, что шанс существовал вообще. Кольцо зрителей оказалось слишком плотным. Ее перехватили при первом же шаге.
- Ты куда это направляешься, кошечка? – горячо дыша перегаром ей в лицо, осведомился краснолицый шатен плотного телосложения в расстегнутом мятом костюме.
- Шоу закончилось, котик, - улыбнулась она с профессиональной холодностью.
- О нет, мы еще не закончили.
- Мы даже не начали, – добавил в ухо чей-то гнусавый бас.
- Ты сегодня будешь очень занята. Вся.
- О да, шоколадная,
всё в тебе будет занято, - стиснув ей подбородок, пропел расхлябанный блондин с сальным взглядом. Похожий на
его невесту. Видимо, брат.
- Отымеем ее одновременно?
Чувствуя тошноту и головокружение, она попробовала взять себя в руки.
- Не практикую, ребята. Только по одному и за отдельную плату.
- Плату, говоришь? Крутая попалась. Отсосешь ему, пока я буду трахать тебя в зад, тогда и договоримся.
- Ты глухой? Вечеринка окончена. Поднимайтесь наверх и снимайте каждый на свой вкус. Без проблем.
- Это ты глухая, туземка. Будешь делать то, что сказано, - ухмыльнулся блондин.
Сорванная маска упала на пол. Треск разодранных стрингов противно полоснул слух – он был острее ткани, вонзившейся в бедро. Кто-то зажал ей ладонью рот, намеренно впиваясь ногтями в щеку. И она, не думая, укусила мясистую ладонь. Ее стукнули по лицу, грязно ругаясь, вцепились в волосы, вынуждая пригнуться. Встать на колени.
- Что здесь происходит? – Ей показалось, или этот тихий, мучительно знакомый голос действительно был зловещим?
- Решили разнообразить программу. – Нервное пьяное ржание шатена в мятом костюме. – Ты опаздывал.
- Отпусти ее.
Напряжение, пружиной сжимавшее тело, начало слабеть, оттого дрожь в груди нарастала.
- Да ладно, давай поделимся? Такая экзотическая шлюха.
- Она моя.
Твердо. Отрывисто. Но воздух, казалось, завибрировал от затаенной в обманчивом затишье ярости.
- Что? – Блондин почему-то изменился в лице. Это все, что она увидела сквозь туманную пелену, подняв, наконец, голову.
- Убирайтесь сейчас же. Все. Вечеринка закончена.
Они остались наедине. Он и она в сизом от табачного дыма, захламленном окурками, бутылками и смятыми салфетками помещении.
Молчание. Ненавистное ей тяжелое молчание, когда в груди постепенно зреет огромный ком рыданий.
- Возьми.
Она вздрогнула, непонимающе посмотрев ему в глаза. Потом перевела взгляд ниже, на протянутый пиджак. И не послушалась. Отступила на шаг, привалившись спиной к стене.
- Твоя, значит?
Его челюсти сжались.
- Благородный рыцарь, как я погляжу. Не даешь изнасиловать шлюху, не изменяешь невестушке. Ну... если только ртом. А это не в счет, не так ли?
- Уходи.
Это короткое слово взбесило ее. До слез, до истерики.
- Такой правильный. Как ты ублажаешь свою дохлую блонди? В аккуратной постельке по определенным дням недели? А потом уходишь в ванную продолжать сам с собой, представляя...
Жилы на его лбу вздулись. Расстояние одного шага между ними было стерто, когда сильная рука схватила ее за волосы и, грубо стиснув, оттянула назад.
- Хватит, - глухо оборвал он.
Теперь их лица были совсем близко. Мрачный взгляд вонзался в нее тысячами ледяных иголок, но отпустить его было невозможно. Она ждала этой боли. Жаждала ее.
- Хватит? Скажи это себе, мысленно трахая меня в следующий раз, - отчетливо выговаривая каждое слово, с горьким злорадством поддела она. – Ты бесишься, потому что хочешь меня. Потому что
меня представляешь в моменты, когда...
Рука сместилась ей на шею, охватывая, надавливая.
- Закрой. Свой. Рот.
Ненависть. Какое мощное чувство. Опасное и пьянящее.
- Ты не забыл слово «грязный»? - Она судорожно хватала ртом воздух, но при этом улыбалась. Победа и поражение были одинаково близки. Край пропасти собственного отчаяния настойчиво манил, только одержимость слишком крепко вцепилась в нее. – Боишься перепачкаться мной, так ведь? Шлюхой. Смуглой. Черноволосой. Тебе нравится все светлое. Бледное. Стерильное. Не бойся, пятен не останется.
Он зажмурился, оставаясь почти недвижным, лишь грудь резко вздымалась и опадала. Дикая хватка постепенно ослабла.
- Ну чего же ты? Придуши. Или отымей. Полегчает.
- Стерва.
- Ты прав, - спокойно ответила она. Отняла его ладонь от своей шеи, взяла большой палец в рот и, встретив взгляд потемневших глаз, осторожно втянула глубже, посасывая. Его дыхание стало тяжелым и частым.
Она уже знала, что победила – до того, как провела свободной рукой вдоль мужского тела, даже через одежду ощущая, как оно наэлектризовано злостью и возбуждением.
Ладонь обхватила напрягшийся член, сжимая, скользя от влажного верха к основанию, губы, сомкнувшись на его пальце, стали повторять те же движения, пока, намеренно прикусив мягкую подушечку, она не услышала то, к чему стремилась. То, что хотела вырвать из него. Бесконтрольный, низкий животный рык.
Из дневника
Только я ошиблась. То была не победа. Потому что любой опыт бессилен, когда тело порабощено, а душа отдана добровольно.
Он оторвал меня от стены, потянул за собой в приоткрытую дверь – и бледные облупленные стены, тусклый свет настенных ламп, простая широкая кровать с металлической спинкой тут же исчезли из моего сознания, словно их не было. Я видела лишь его.
- Полегчает, говоришь?
Теперь потемневшими казались не глаза, а лицо.
Можно ли обнять человека, для которого не существуешь? Я не узнала, потому что он не дал этого сделать – швырнув на подушки, перекинул через меня ногу, вдавливая в матрац, и перехватил руки при первом же порыве. Сжал их мертвой хваткой, прежде чем завести мне за голову и, стянув веревкой запястья, привязать их к спинке кровати.
Его колени уперлись в бедра с внутренней стороны, не давая свести ноги, оставляя полностью открытой. Бессильно выгибаясь, я искала его прикосновения, только не могла придвинуться, не могла удержать.
В груди все колыхалось, в животе – мучительно скручивалось. Угадывать мужские желания было моей профессией, но сейчас я чувствовала лишь боль своего. Что-то было не так, шло вразрез сценарию, написанному в моей голове, что-то спуталось, сбилось в хитросплетенный узел, став изощренной – или извращенной – пыткой. Я сама устроила ее себе, упростив то, что таковым никогда не было.
Его молчание. Его отстраненность. Холод его глаз, в котором полыхал огонь, вырываясь из плена.
Обычные действия, спокойные и автоматические, таившие в себе нечто большее. Отброшенный пиджак, стянутый с шеи галстук, дорогие запонки, кинутые ненужными безделушками на пол, резко сорванная рубашка...
В тот момент от его красоты у меня сдавило грудь. Перехватило дыхание.
Мне хотелось коснуться его, хотелось ласкать каждый сантиметр кожи. Узнать, как она пахнет, какая на ощупь. Впитать ее вкус. Переступить все границы. Стать для него не шлюхой... женщиной...
- Я дам все, чего ты хочешь, что тебе нужно, - эти слова слетели сами собой. Те самые, что раньше повторялись машинально, из раза в раз, от клиента к клиенту. Только теперь их искренне и неразумно шепнуло мое сердце.
- Вряд ли. - Короткая жесткая улыбка мелькнула и исчезла.
Он знает – шлюхи не бывают дорогими. Он знает много, но не знает главного. И ему незачем знать.
Нельзя желать невозможного. Нельзя, будто имеешь на это право, позволять себе мечты, где твоя шоколадная кожа сливается в страстном танце с его сливочной, где в смоли твоих волос закатным солнцем вспыхивает бронза. Потому что нельзя отдавать то, что продаешь – без риска, что тобой побрезгуют. Оказаться же недостойной обладания, лишь тенью женщины, может быть гораздо больней, чем кажется.
- Это движет вашей вселенной, - спокойная, холодная улыбка далась нелегко. – Похоть.
Я произнесла это слово язвительно, отчетливо, с деланым равнодушием наблюдая, как он медленно расстегивает брюки. Мой взгляд безвольно скользил вслед за его рукой. И тут я замерла, как завороженная глядя на бордовый, криво прорисованный шрам, спускавшийся от живота к паху.
- Откуда у тебя... – Голос неожиданно сорвался.
- Любовь ранит, - сухо обронил он песенную фразу. - А может, похоть. Тебе лучше знать, как профессионалке. – Я знала лишь, что хочу коснуться той рваной линии пальцами, и это чувство не было рождено вожделением – что-то иное, что-то более сложное, невыразимое, нежное и тревожное. То, чего быть не должно.
От неотступного, необъяснимого отчаяния перехватывало горло. Я смотрела на него, замершего надо мной... Я хотела залечить путь его былой боли и спуститься дорогой страсти, отдав ему все. Приняв его ртом, приняв его лоном.
«Иди же ко мне... Освободи... Освободись...»
Как он сумел сделать меня такой уязвимой? Как смог заставить ожить ту меня, которой уже не существовало?
Я не знала этого. Я забыла, что в мрачной недоступности убийственно привлекательных субъектов гораздо больше морального убийства, чем физической привлекательности. И шепнула, не узнавая свой голос:
- Придвинься...
- Думаешь, для банальной разрядки мне нужна такая, как ты? - Его рука, лишив даже мимолетного касания, опустилась к паху, сжимая упругий член.
Напряжение сковало все ее тело, горячая влага, казалось, обжигает изнутри. Она хотела его в себе. Хотела так, что сходила с ума. Но, невыносимо возбужденная и кошмарно униженная, могла лишь смотреть... Смотреть, как он быстро, грубо водит ладонью вперед-назад, будто стремится скорее все оборвать. Глаза его были прикрыты, челюсти сомкнуты так, что на щеках ходили желваки – только каждый новый рывок заставлял ее внутренние мышцы непроизвольно сокращаться, подрагивая. Его учащенное, тяжелое дыхание и ритмичные движения вызывали судороги между ног, которых она не могла свести. Так и лежала перед ним в молчаливой непрерывной агонии, мазохистски вглядываясь в дьявольски-красивое, искаженное подступающим наслаждением лицо. Это было настолько дико, дико и прекрасно, что выдох ее превратился в стон. На мгновение их глаза встретились. В тот же момент он кончил ей на живот, и взгляд его стал еще мрачней от промелькнувшей в нем ненависти – жгучей ненависти оттого, что она приблизила его освобождение.
- Этого ты хотела, Баунти?
Она ничего не ответила, пытаясь принять произошедшее, как само собой разумеющееся. К унижению она привыкла, но не к боли, не к такой боли. Неуместной, перекручивающей душу, почти желанной.
- Наверное, у тебя в одиночку не вышло, но что поделать. – Протянув руку к следам собственной спермы на ее коже, он медленно очертил полукруг. - Мужчине всегда легче. Мы примитивнее.
Влажные подушечки пальцев спустились ниже, касаясь ее болезненно чувствительной плоти, заставили дернуться и всхлипнуть, приподняв бедра. Она стиснула зубы, зажмурясь, уткнулась лицом в кожу безвольно поднятой руки, только разум и тело предали ее – приглушенное короткое рыдание слетело в тишину комнаты. Она со стыдом ощутила, что неудержимые слезы скатываются по щекам. Почувствовала, как его пальцы властно сдавили подбородок, вынуждая повернуться и посмотреть на него. Правда, видела она мало – все расплывалось.
- Черт бы тебя побрал, - хрипло пробормотал он.
Стискивая ладонью ее шею, навис над ней. А потом вдруг жестко, алчно поцеловал. Ее губы, невольно подчиняясь, разжались, впуская опаляющее дыхание, властный язык, требующий больше. И она захватила его своим, лаская, терзая. Сумасшедший, все нарастающий ритм. Любовная схватка. Слишком интимный поцелуй, перевернувший все. Его не должно было случиться. А дальше ничего было не остановить и не изменить.
Он вошел в нее быстро, резко – и они прорычали или простонали оба, и разорванный на миг поцелуй лишь смешал эти бесконтрольные звуки. Одна его рука вцепилась в узорчатую решетку изголовья, другая захватила ее грудь, беспощадно сминая. Голова ее сладко откинулась, дрожащие губы раскрылись, когда он стал двигаться в ней, несдержанно, грубовато. Жаркая ладонь оторвалась от ее груди, спустилась вдоль ребер к бедру, прошлась по сгибу приподнятого колена – и когда он закинул ее ногу себе на плечо, прижимаясь плотнее, проникая глубже, она сдавленно ахнула, натянув свои путы. Веки ее сомкнулись, отяжелев, тело, словно спаянное с его телом, жадно брало все, что он давал. Бедра выгибались навстречу его бедрам, и она горела, как в лихорадке, отчаянно желая его коснуться, желая освобождения, желая... В тот момент его ладонь сместилась по металлическому узору, легла поверх ее связанных рук. Прильнув пылающим лбом к напряженному бицепсу сильного предплечья, она вздрогнула, замирая. Почти умирая – хоть такой живой не ощущала себя очень, очень давно. Это было больше, чем разрядка, чем освобождение, чем оргазм. Ее накрыло чистейшее наслаждение. Такое исступленное, такое неминуемое и сладостное, что не осталось сил на крик. На стон. На шепот...
И лишь открыв глаза, она поняла, что сама тишина стала этим безмолвным, долгим и прекрасным криком-шепотом-стоном. Что в той лихорадке горела не одна она, как не одна была в наслаждении.
Источник: http://www.only-r.com/forum/39-389-1
