музыка Я вытянул руку и провёл указательным пальцем по одному мне видимой линии – от кромки волос на лбу до резко очерченной скулы.
Ана распахнула глаза:
- Роберт… - она сделала какую-то ненужную и совершенно нелепую попытку отодвинуться от меня – куда ж дальше? – Мы и так по разные стороны мироздания и времени…
- Шшшшш, - это всё на что меня хватило, прежде чем я коснулся её губ.
Это было горько.
И не потому, что её губы насквозь пропитались никотином, и не потому, что её жизнь была щедро приправлена горьким привкусом – все ее жизни – а потому, что единственное, что я сейчас чувствовал – это горечь.
Сводящую скулы и обжигающую язык…. Горечь. Словно я переел апельсинов или мандаринов – так освежающе вначале и так разъедающе в конце.
Девиз сегодняшнего дня - одно слово, а посему я буду травиться этой горечью, пока не захлебнусь, может, хотя бы это послевкусие мне запомнится на всю жизнь, раз запомнить источник мне не суждено….
Ана дышала прерывисто и прямо мне в рот. Нам не хватало воздуха, и мы прерывались каждые десять секунд, но оторваться друг от друга сил не было совсем.
Смерть от взаимного удушающего поцелуя – что может быть прекрасней? В данном случае.
Я сполз с дивана сам и потянул за собой Ану, своими движениями оттесняя кофейный столик в сторону. Кажется, упала пепельница и что-то мягкое – вероятно пачка сигарет тихим шлепком хлопнулась на пол. Я больно стукнулся головой о ножку кресла, а Ана упиралась в меня руками и продолжала отталкивать столик ногами.
Мы барахтались на полу, боясь отцепиться друг от друга и хоть на секунду ощутить пустоту объятий.
Перед глазами было темно, но удушающие поцелуи мы так и не прекращали, сталкиваясь лбами, ударяясь зубами, сминая носы….
Мы царапали друг другу спины сквозь ткань одежды, оставляя багровые полосы на голых предплечьях…. а останутся ли они у меня? Я вдруг схватил Анину руку и силой растопырив её пальцы провёл ногтями по своей шее, чувствуя как короткие ноготки снимают тонкий слой кожи….Господи, пусть это останется! Господи, пусть хоть что-то!
Ана не понимала моей просьбы, но с рвением отдавалась моим молчаливым приказам, готовая выполнить, что угодно….кроме одного.
Её подбородок дрожал, когда я коснулся его языком, и вена на шее толкалась в мои губы.
Сердце гулко билось в грудной клетке – только я вот не мог понять, чьё именно – её или моё? Кажется, они бились в унисон в сумасшедшей попытке покончить жизнь самоубийством в каменном заточении рёбер.
Плоский живот подрагивал, отзываясь на влажно-холодные прикосновения моего языка, а меня внезапно уколола мысль о жизни….о возможной жизни внутри неё.
Мне двадцать шесть, и я никогда не задумывался о детях. До этого момента.
Наверное, так оно и происходит, когда встречаешь «своего» человека, то всё встаёт на свои места и то, что ещё вчера казалось абсурдом и вызывало весёлое фырканье, неожиданно принимает совершенно другой смысл.
С Аной я был готов к жизни. К реальной жизни – с домом, собакой, Рождественскими вечерами и ужинами с родственниками на День Благодарения.
Вот так вот – Роберт Томас Паттинсон хотел семью. Это было бы смешно, если бы не было так грустно. И больно.
Ана словно почувствовала (Боже, в который раз за всё это время?) мои мысли и оторвала мою голову от своего живота.
Запуталась пальцами в волосах, нервно разгладила морщинки на лбу, провела большими пальцами по бровям, ресницам, скатилась по носу, коснулась губ и смотрела, смотрела, смотрела….
Я не сдержался и улыбнулся, да так, что стало больно.
Улыбайтесь – завтра всё может стать ещё хуже. И это было про меня, вот только помнить от чего стало хуже я, увы, не буду.
Я оторвал её ладошки от своего лица и начал их целовать – солёные, горькие и такие любимые – тонкие сиреневые венки на прозрачных запястьях и крепкие сухожилия – маленькие волоски вставали дыбом от влажных поцелуев. Ана громко дышала, глядя мне в глаза, пропуская мои эмоции через себя, снова и снова засасывая меня целиком в свои бездонные глаза….
Я снимал её одежду медленно, с садистски – ласковым благоговением, глядя, как ткань касается разгорячённой кожи, и как Ана выгибается в попытке унять сладко-мучительную дрожь.
Её уже трясло, когда я лениво тянул её трусики вниз, зацепив их всего одним пальцем с правой стороны – на бёдрах ткань врезалась в кожу, и Ана закусила нижнюю губу, чуть выше колен кружево щекотало нежную кожу с внутренней стороны ног, и Ана тихо застонала. Когда я остановился на щиколотках – она просто дёрнула ногами, стряхивая ненужную вещь, и посмотрела на меня…так дико и обречённо, словно говоря – ну, бери, бери! Скорей же, времени и так нет!
И я послушался. В очередной раз. Напрочь забывая, как сам совсем недавно кричал о своём несогласии с предначертанным. Сейчас, своими действиями, я доказывал обратное – я брал, пока была возможность, я отдавал, пока было время.
Ана быстро избавила меня от одежды, жадно касаясь моего тела, словно запоминая и запечатляя.
Хватит прелюдий!
Наша хренова прелюдия длилась шесть суток, и сейчас был последний – и единственный – шанс выплеснуть все чувства – пока они были, пока я о них помнил.
Я вошёл в неё резко, без предупреждения и Ана приняла меня – влажно и легко, только один раз вскрикнув, когда я замер войдя на всю длину.
Я чувствовал жар её тела, пульсацию крови и циркуляцию её желания.
Эта женщина была выточена для меня.
Мои руки легко повторяли контуры её бедер и очертания груди, губы соединялись чётко – линия в линию, мой член заполнял её полностью – не причиняя боли и даря наслаждения.
Мы были друг для друга….созданы? выбраны? сделаны? Мы были….ошибкой? фатумом? роком?
Я двигался медленно и смотрел ей в лицо: как я только начинал движение, её губы трогала едва заметная улыбка, когда я входил наполовину, её рот приоткрывался и кончик языка дотрагивался до нижней губы, когда я проникал полностью, она запрокидывала голову и беззвучно стонала, когда я совершал резкое движение назад, её губы дрожали в молчаливом плаче….
В животе зарождалось одновременно разрушающее и такое приятное чувство – чувство необходимости! Ана была мне необходима и, наверно, даже жизненно важна!
То, что сейчас происходило у нас с ней, нельзя было просто сексом, это точно не было пустыми и обычными фрикциями. Это была любовь…. Бл*ть, это была любовь, в которую я вляпался по самые уши!
Больше я не мог смотреть ей в лицо – это было какое-то мазохистское наслаждение – смотреть на её мимику, пить её эмоции – я захлёбывался….а ни этого ли я сам хотел? Ни это ли было мне суждено сегодня испытать?
Алкать до состояния близкого к смерти….
Я резко вышел из податливого тела с громким чпоком, вызвав у Аны громкий стон разочарования, и повернул девушку спиной, надавливая ладонью на поясницу, заставляя прогнуться.
Не удержался – облизал выпирающие позвонки и снова резко вошёл на всю длину – Ана захрипела и вскинула голову, отбрасывая длинные пряди волос себе на спину.
Я снова двигался медленно, на этот раз издеваясь сам над собой, дразня себя открывающейся картиной и более яркими ощущениями.
Ана тихонько поскуливала, двигаясь мне навстречу, а я оставлял розовые отпечатки пальцев на её ягодицах.
Я видел, как белели костяшки её пальцев, когда она судорожно хваталась за край ковра. Спутанные волосы падали на плечи и свешивались на глаза, сквозь стоны она порой отплёвывалась от них, а я тянул руки и пытался ей помочь, только попадал пальцами прямо Ане в рот и тут же забывал о своей цели, отдаваясь ощущениям её алчного рта и настырного языка.
Я пьянел от этих мокрых манипуляций с моими пальцами, размазывал слюну по Аниному лицу и зачем-то сам облизывал собственные пальцы, компенсируя этим отсутствие поцелуев.
Потом снова пробегал по позвоночнику и неумолимо, раз за разом, останавливался на Анином копчике….
Целенаправленно пошарил пальцами в собственном рте и прошёлся вязкой влагой между Аниных ягодиц – она замолчала на секунду, а потом выгнулась ещё сильнее – приглашая, позволяя. Палец скользнул легко, гладко и меня прошибло током – сквозь тонкую перегородку я чувствовал пальцем собственные толчки, скольжения….
Темп ускорился сам собой. Ана снова вскинула голову, хлестанув себя волосами, и вдруг резко поднялась, вставая на колени.
Я снова задвигался медленней – смакуя, впитывая, чувствуя, Ана двигалась в ответ, и это было….пОлно! Я был заполнен её ощущениями, а Ана была заполнена мной!
Внутри стало тесно – во всех смыслах – стенки её влагалища сокращались, и также сокращался мой внутренний мир, заполняя меня одной лишь Аной и всем, связанным только с ней!
Я обхватил её свободной рукой и зарылся лицом в волосы, лежащие на плече…
На выдохе вдруг попытался что-то сказать, но мысли и слова накрыло волной наслаждения, заставляя голову кружиться, ноги стать ватными, а дыханию сорваться ко всем чертям….
Впервые после оргазма мне захотелось плакать – бесконтрольное и неподвластное счастье.
Я всё ещё чувствовал и её и свои пульсации пальцем, а губы уже жадно пытались найти её рот…
Нашли.
И это было горько-солёно.
Оргазм с привкусом солёного счастья, цветом прозрачного отчаянья и звуком хрупкого убегающего времени.
***
Мы долго стояли так, боясь потерять то нежное чувство соединения и защищённости. Стояли до тех пор, пока успокоившийся член сам не выскользнул из Аниного тела, пока горячая сперма не потекла по её бёдрам и моей ладони, которой я накрыл её промежность.
А потом был самый страшный момент – когда мы посмотрели друг на друга, и мне показалось, что…кажется, я всё-таки прослезился. Тоже. Вместе с ней.
Неважно.
Говорить нам больше было не зачем.
Это было полное и тотальное завоевание друг друга, заключение без права на амнистию – для неё на вечность, для меня ещё часов на восемнадцать.
Больше мы не смотрели друг другу в глаза. Я молча помог Ане одеться. Она помогла мне.
Так и остались сидеть на полу, подтянув к себе рассыпавшуюся пепельницу и улетевшие в другой конец гостиной сигареты.
Тишину привычно нарушал потрескивающий в сигарете табак.
Прощальный секс….
Я прищурился сквозь затяжку, заглатывая новую мысль в клубах серого дыма.
Прощальный секс.
Есть такая мулька, которую хоть раз в жизни каждый проходит – в момент расставания с любимым (и не любимым тоже) человеком перепихнуться напоследок или заняться любовью. Во втором случае – это всегда больно, какой бы ни была причина расставания.
Секс с привкусом боли.
Любовь с привкусом слёз.
Ана курила быстро, не выпуская дым, и смотрела покрасневшими глазами сквозь меня, пространство и время.
- Ты - восьмой грех, Ана, - вдруг прохрипел я, сам испугавшись неожиданному выводу. - Бывают такие люди, которым суждено стать чем то большим, чем серость и обыденность! Только ты не виновата в этом, ты просто такая….греховная для кого-то и невинная сама по себе. И дело, наверное, не в тех семи грехах, через которые мне суждено было пройти. Главный мой грех – это ты. И мне его ничем не искупить, потому что я даже не буду помнить, что когда-то согрешил, так сильно полюбив.
Я замолчал так же резко, как и заговорил, а Ана не мигая смотрела мне в глаза.
Если честно, я и сам не до конца понимал, что только что сказал, но почему-то чувствовал, что сказал правду, даже почти истину.
Ана затушила сигарету и поднялась с пола.
- Ты куда? – подскочил я, роняя пепел на пол и на свои голые ступни.
- Мне нужно в туалет.
- Я с тобой, - зажав сигарету в зубах, проговорил я, хватая её за руку.
Ана посмотрела на сигарету, на мою руку, снова на сигарету и только потом мне в глаза.
- Не поможет, Роберт, - покачала она головой, я вопросительно вскинул брови. - Держать меня – это не выход, - объяснила Ана. - Я всё равно исчезну.
Приговор.
Но я стискивал зубы и мотал головой, заблаговременно решив молчать на доводы такого рода.
Да, я верил её рассказу, но где-то там, очень глубоко, как самый обычный человек в самый страшный час я надеялся, что случится чудо.
Ана обречённо дрогнула ресницами и пошла к ванной комнате. Я уныло плёлся за ней.
Она вошла первой, я за ней. Недоумённый взгляд, в ответ я лишь пожал плечами.
- Выйди.
- Нет.
- Роберт…
- Мой язык под корень был в твоём влагалище, думаешь стОит стыдиться того, что ты сядешь попИсать?
Теперь настала Анина очередь пожимать плечами, а я лишь пристроился поближе, чтобы бедром чувствовать её плечо и глянул в зеркало над раковиной.
П***ец.
В гроб краше кладут. Зря я так часто сетовал на неудачный грим в Саге. Даже самый ужасный тамошний грим делал меня в разы краше, чем те мысли и эмоции, что давили на подкорку мозга, являя в зеркальном отражении образ Великомученика.
Ана смыла воду в унитазе и оттеснила меня от раковины, чтобы помыть руки.
Я следил за белой пеной, равномерно взбиваемой тонкими пальцами, и считал, сколько раз она перекатила кусок мыла в ладонях.
На пятьдесят первом я забрал мыло и сам сполоснул ей руки.
Выходя из ванной, мы снова держались за руки, и Ана снова качала головой, а я как придурок пожимал плечами.
А потом мы вырубились. Прямо там же на полу, рядом с сигаретным пеплом и следами нашей прощальной любви.
Спустя часы этого необходимого, но абсолютно не нужного сна, я ненавидел себя. И время, которого оставалось слишком мало.
Я проковыривал глаза спросонья и вместо завтрака делал глоток виски (Господи, Джеки, ты – то откуда здесь? Кажется, мы запасались только твоим братом!) В тему к мистеру Джеймесону….
- Ана, - она вскинула голову – в глазах была радость избавления от тишины. - Тогда, на третий день….это ведь была похоть? – радость слетела с её лица быстрее, чем осенняя листва в ветреный день, уступая место той самой непробиваемой обречённости.
- Да, это была похоть, - она просверлила меня взглядом. - И нет, - как всегда быстрый ответ на мой немой вопрос. - Я ничего не могла поделать, а если бы делала, то ты всё равно нашёл бы выход. Этого было не избежать. – Ана помолчала и добавила. - Ты не виноват, Роберт. Не виноват.
Только вот легче мне от этого не стало.
Ощущение ускользающего времени как-то особенно больно ударило в момент этой повисшей тишины, и как нельзя остро почувствовалась нехватка информации – столько было не задано вопросов, столько не услышано ответов…
- А Босх, - вспомнился один из интересовавших меня фактов. - Почему именно Босх?
Ана неожиданно усмехнулась:
- Не поверишь…. – догадка кольнула быстро.
- Ты…? – я подался вперёд, заглядывая в глаза-льдинки.
- Нет, - Ана рассмеялась. - Он не был «одним из». Я просто встретила его в своё первое появление…. – она задумчиво почесала висок. - И мы во многом помогли друг другу.
- Каждый раз новая страна? – я решил не продолжать опасный разговор про Босха – в свете этой темы «верю - не верю » особо жестоко сражались между собой на полях моего разума.
- Да.
- Почему ты думаешь, что тебя никто не любил? – вопрос сорвался быстрее, чем я успел взвесить все за и против, но Ана отреагировала проще, чем я ожидал:
- Я чувствовала это, Роберт. И это было частью наказания, - я дёрнулся было, чтобы снова начать спор о несуществующей провинности Аны, но вовремя заткнулся. - Неважно всё это теперь, Роб, неважно.
И впрямь. О чём это я?
Я поёрзал на ковре и придвинулся к Ане, усадив её перед собой, зажимая ногами и обхватывая руками, вдохнул запах волос и пристроил подбородок у неё на плече.
Мы так и сидели – в тишине, где единственным звуком было наше дыхание….и часы.
Через час я психанул и расколошматил тикающее недоразумение, запустив его в стену и для верности потоптавшись на механизме.
Тогда же я зашторил все окна и вывесил за дверь табличку «не беспокоить».
Расположил на расстоянии вытянутой руки сигареты, виски и пепельницу, обнял Ану покрепче и стал ждать.
Чего? Чуда, наверное.
***
Обычно время имеет привычку мчаться во всю прыть.
Или тянуться, как старая жвачка, прилипшая к кроссовку.
Сегодня время было похоже на фейерверки в повозке Гендальфа (х*р знает, что за сравнение, но я вспомнил именно это!).
Какой-то хренов седовласый волшебник тащился чёрте куда, потрясая в повозке взрывоопасные минуты и секунды, которые могут рвануть в любой момент, и никто не знает, то ли из петард вылетят райские птицы, то ли огнедышащие драконы, сжигающие всё на своём пути.
Так вот я буквально осязал эти подпрыгивающие минуты и как ни старался, не мог подготовиться к возможному взрыву.
Я был натянутой струной, которую подтянули, наладили, но оставили не удел в томительном ожидании аккорда. Ещё чуть-чуть, и я оглушительно дзинькну, порвавшись от напряжения.
В какой-то момент пришло облегчение, и я просто почувствовал, что воздух вокруг меня начал сгущаться, становиться более тягучим, обволакивая мои натянутые нервы, словно поддерживая их.
Но не тут-то было!
Воздух ожил и с каждой оглушительной секундой становился всё плотнее и плотнее, сродни бетонной стене наваливаясь на меня в попытке погрести заживо.
Густая субстанция не давала дышать, разрывая лёгкие, а я лишь сильнее стискивал Ану в объятиях, молясь, чтобы она не ощущала той боли, что и я.
Я, конечно, не понимал, что наступало начало конца.
Я не слышал дыхания Аны и не видел её плеча, потому что слишком крепко зажмуривался, чувствуя себя маленьким ребёнком – если не вижу, значит, этого нет.
А воздух продолжал давить и не только – теперь он уже потрескивал электричеством, которое короткими вспышками пробегало по позвоночнику и больно отдавало в голову.
В какой-то момент ожесточённой схватки с ощущениями я не почувствовал в своих руках женского тела.
Я замер. Выдохнул. И почувствовал, что кто-то задрожал в моих руках.
Горло саднило, как в страшном сне, когда хочешь орать, а звук не идёт! Я хотел её позвать, но в голове был только шум этого страшного потрескивающего воздуха и едва ощутимое человеческое тепло в руках.
Боже, я так много не сказал! Так много не сделал!
Я задыхался….
Пытался бороться.
Пытался остаться в сознании.
Пытался удержать в своих руках трясущиеся плечи.
Усилием воли я распахнул глаза, чтобы посмотреть….ещё раз….льдинки….
Воздух затрещал.
Комната сузилась до размеров спичечного коробка, заставляя тело переживать нечеловеческие нагрузки.
Тишина.
И взрыв.
Безмолвный взрыв с вкраплениями сухих щелчков белого света, монотонно сверкающих с разных сторон и сливающихся в единый поток молочно-белого, переливающегося луча….
Ослепляющая вспышка.
Мрак.
Тишина.
***
За закрытыми веками плавали радужные круги, превращаясь в неопрятные бензиновые кляксы.
В голове гудел рой пчёл.
И Гендальф, теперь с пустой повозкой, завёл старый дребезжащий проигрыватель со смазанными кадрами.
Я открыл глаза и обнаружил себя у дверей спальни, с разбитой головой и одиноко мигающей лампочкой в лопнувшем светильнике, упавшим с тумбочки возле двери.
Проигрыватель заскрипел, и я начал просмотр плёнки воспоминаний.
На пятом или шестом кадре я откинул голову с глухим стуком ударяясь о пол кровоточащим местом на затылке….ещё раз и ещё, пока боль физическая не притупила боль душевную.
Я продолжал биться головой и только шептал, захлёбываясь не то смехом, не то слезами….
- Я всё помню, Ана….Я ничего не забыл….Я всё помню….
….to be continued…. Or not?....
….продолжение следует….или нет?....
Источник: http://www.only-r.com/forum/38-320-1
