Творчество

Солнечный луч на мгновение появился в беспросветной темноте, и вновь канул в неизвестность. Вокруг нет никого и ничего. Ксении казалось, что ее обволакивает вата, которая находится в той яме, куда она провалилась. Вакуум и тишина, посреди которых застряла девушка, не пугали, наоборот, дарили удивительную теплоту и покой. Ничто не тревожило душу, еще недавно рассыпавшуюся на осколки от боли. Однако свет принялся настойчиво вторгаться в уютный мирок, возвращая девушку в реальность.

Первым, что она услышала, стали голоса, доносившиеся откуда-то издалека. Бормотание сплеталось в непонятный гомон, Ксения не пыталась различать слова. Спустя время, которое не поддавалось подсчету, девушка с трудом открыла глаза, в которых, казалось, была тонна песка, а к векам подвешены гири. Лучик вновь принялся ослеплять, и Ксения зажмурилась, ощущая тупую боль в районе висков. Но собравшись силами, она переборола неприятные ощущения, распахнула глаза, и поняла, что не знает, где находится.

В помещении было много света, который просачивался сквозь большое окно, видневшееся напротив кровати, на которой она лежала. Попробовав пошевелить рукой, девушка обнаружила, что в ней находится нечто инородное. Дернувшись, она попыталась избавиться от предмета, но ее остановили сильные руки. Сердце в груди ожило, понеслось вскачь, возрождая в памяти все события недавнего времени. Ксения хотела закричать, но голос пропал, не слушался, не поддавался. Вместо слов с иссушенных губ сорвался надтреснутый хрип.

- Очнулась, - констатировал безразличный голос, и девушка перевела глаза на его обладателя.

Брюнет с волевым лицом был ровесником ее отца. В его карих глазах застыло профессиональное равнодушие, помноженное на некий интерес. С таким выражением опытный энтомолог смотрит на новый экземпляр, попавший в его коллекцию бабочек, пришпиленных булавкой к атласу под стеклом. Мужчина облачен в белый халат, из-под которого виднеется кремовая рубашка.

- Ксения Сергеевна Дроздова?

- Да, - с трудом вымолвила девушка, закрывая глаза от усталости, обрушившейся на нее с силой железного пресса.

- Откройте глаза, посмотрите на меня, - произнес мужчина, она повиновалась, но спустя несколько секунд.

- Как вы себя чувствуете? Голова кружится, слабость, недомогание?

Медленно кивнув головой, девушка попыталась понять, как же она здесь оказалась, но мужчина ее опередил.

- Вы помните, что произошло, и почему вас подобрала скорая?

Девушка отрицательно покачала головой, поморщившись от новой волны головной боли и рези в глазах.

- Так, - многозначительно произнес брюнет, - стало быть, частичная потеря памяти. На это должны быть причины. Я ваш лечащий врач Виктор Петрович. А теперь, милая девушка, назовите ваше место работы и телефон родственников, чтобы мы могли оповестить их о вашем местонахождении.

- Я студентка, - тихо прошептала Ксения. – Занятия начнутся через несколько дней. Мои родители в Чехословакии, в командировке. Не нужно им звонить, они всё равно не приедут.

- Так-с, - вновь протянул врач, хмуро поглядывая на девушку. - Вы помните, что случилось, перед тем, как вы потеряли сознание?

- Вадим, - едва слышно пробормотала она, борясь с подступающими рыданиями. – Что с ним? Он в больнице?

- Вы о ком? – непонимающе спросил мужчина.

- Метлицкий, - всхлипнув, еще тише добавила Ксения.

Она так ждала, надеялась, верила, что врач сейчас скажет ей о том, что с Вадимом всё хорошо, он лежит в соседней палате, его можно навестить, увидеть, дотронуться, прижаться к нему. Но вместо этого мужчина в белом халате смотрел на нее, как на умалишенную, не скрывая своего презрения и насмешки. Ксения попыталась сбросить его руки со своих плеч, выдернуть иголку капельницы, но врач удерживал ее, по-отечески отчитывал:

- Да что ж это такое?! Еще одна! Можно подумать, что отец народов умер, и теперь государство осталось обездоленным. Что же вы, девки, в нем нашли? Три дня уже как в отделении валерьянка с валидолом закончились, да таких вот, как ты привозят с нервными приступами. Скажи спасибо, что я тебя в другое отделение не определил, а оставил в общей терапии! Лежала бы сейчас со связанными руками… Эх, - мужчина махнул рукой.

- Как три дня? – судорожно сглотнув, прошептала девушка, не веря в слова, брошенные мужчиной в каком-то запале.

- А вот так. Два дня уже лежишь, время от времени приходя в сознание. Мы-то думали, как бы у тебя воспаление легких не началось. Тебя скорая подобрала на лавочке, промокшую насквозь и без сознания. Хорошо хоть в сумочке паспорт был, узнали, кто такая.

Девушка попыталась понять, что ей теперь делать, но мысли разбегались в разные стороны, а сердце отказывалось биться, оно хотело застыть навсегда, чтобы не слышать слов, которые все говорил и говорил врач, больно разрезая душу на лоскуты.

- Что с Вадимом? – деревянным голосом задала главный вопрос Ксения, уже понимая, что услышит в ответ.

Она, не мигая, смотрела на мужчину, и он отвел взгляд, небрежно бросив:

- Похоронили сегодня. Вся Москва в живой коридор выстроилась. Можно подумать, что у людей дел других нет, чем за обычным актером плакать.

- Он не обычный! – резко выкрикнула молоденькая девушка в белом халате. Ее золотистые волосы, выбились из-под колпака медицинской сестры, и она быстрым движением попыталась спрятать их назад. До этого момента медсестра молчаливо стояла сбоку от кровати, где лежала Ксения. – Виктор Петрович, ну как вы можете! Вадим был настоящим, он, как никто, мог и злодея, и героя сыграть, ему верили…

- Еще одна экзальтированная барышня! Ну, вот что, Люба, сделайте своему товарищу по несчастью три кубика успокоительного. Нечего этой темы касаться, когда она в себя не придет, и нормально мыслить не будет. А вы, Ксения Сергеевна, - перейдя на официальный тон, назидательно произнес врач, - запомните, что пока еще находитесь в терапии, а не в другом, не таком уютном отделении, где выдают вместо халата смирительную рубашку. Всё, отдыхайте.

Едва за мужчиной закрылась дверь, Люба, вздохнув, хотела заменить бутыль с лекарством на штативе капельницы, но Ксения коснулась руки девушки, заглянула в ее светло-карие глаза.

- Люба, я должна идти к нему, - слезы помимо воли вырвались на свободу. – Я ведь даже не попрощалась, не смогла его проводить.

- Ой, да там людей – не протолкнуться! Я у театра в первых рядах стояла, потому что у меня брат в милиции работает, он оцепление возглавлял, мне удалось увидеть, как гроб выносили. Меркулов плакал, как ребенок, а жена Вадика, как тот коршун, вся в черном, вокруг вилась, бывшую жену и сына отталкивала, подойти близко не разрешала. Я смогла лишь букет под ноги бросить. На кладбище уже не пошла, там настоящая толчея была.

У Ксении внутри все оборвалось. Ей в любом случае не нашлось бы места. Она была незримой тенью, которой Вадим позволил быть рядом, сопровождать все его безумства, а теперь о ней все позабыли. Анна по праву заняла свое место рядом с телом… С телом, в котором когда-то жил непокорная сила, мятежная душа, томящаяся в темнице, не знавшая покоя на бренной земле. Она улетела туда, где обретет покой, а оставшиеся здесь до сих пор продолжают дележку, кто же коснется каменных и ледяных рук, кто заберет последний поцелуй с недвижимых губ, которые дарили неземное блаженство сотням женщин, добровольно уводя их навсегда в свой плен.

Медсестра Люба – одна из них, пусть и не знавшая, каким Метлицкий может быть на самом деле, каким неистовым и отчаянным был его нрав, как он позволял страстям брать верх над рассудком, какие демоны были запрятаны внутри него и как он отпускал их на свободу.

Ксения смотрела на девушку. В глазах цвета осенней листы застыли слезы. И она поняла, что с Любой у нее есть одно общее – принадлежность к служению мужчине, которого уже не вернешь, как не старайся, не зови, не кричи и не кляни. Вадим не придет. Он теперь навсегда будет жить в их памяти; с каждой останется свой Метлицкий, тот, которого они смогли понять и запомнить.

- Люба, пожалуйста, верни мне мою одежду. Мне надо к нему, ну пожалуйста, - произнесла Ксения, не сдерживая слез.

- Меня накажут, - ответила медсестра, стараясь не встречаться с девушкой взглядом.

- Я всё равно уйду, – упрямо повторила Ксения. – Я должна быть с ним, понимаешь?

- Понимаю, - пробормотала Люба, смаргивая слезинку. Спустя пару секунд, она добавила: – Хорошо. Я помогу тебе.

Медсестра скрылась за дверью, а Ксении казалось, что время тянется, как резина. Она смотрела в окно, как солнце играет в листьях деревьев, сияет на голубом небе, украшенном легкими облаками. И ей не верилось, что природа может быть такой безмятежной, когда у нее в душе царит настоящая тьма, так и не ушедшая с небосвода в тот роковой день. Предчувствия, как никогда, оказались пророческими. Девушка не хотела повернуть всё вспять, она понимала, что это невозможно. Она не загадывала далеко вперед. Всё ее существование в данный момент было подчинено единственному желанию – увидеть последнее пристанище мужчины, который сделал ее свободной, позволил стать собой.

В палату зашла Люба. Она протянула Ксении сверток одежды, сумочку и паспорт.

- Вот твои вещи. Только сейчас на улице холодно, хоть и солнце светит. Еще два дня назад было жарко, но после урагана сразу же стало прохладно. Как будто Вадим с собой забрал тепло, - девушка всхлипнула, но продолжила: - Я его с тринадцати лет люблю, как только увидела в фильме, где он Айвенго играл. А ты?

- Я тоже, - тяжело вздохнув, произнесла Ксения, прогоняя от себя ненужные сейчас воспоминания и правду, открывшуюся ей, когда Вадима не стало.

Она так гнала от себя эти мысли, запрещала думать о природе своих отношений с мужчиной, заведшим ее в каменный лабиринт сомнений, но именно сейчас девушка осознала, какие именно слова не успела сказать Метлицкому.

- Он на Новодевичьем кладбище, рядом с родственниками. Метлицкие были раньше помещиками, а Вадим – один из потомков. Наверное, поэтому, у него такие роли удавались лучше всего. Когда он Дубровского играл, то я, пять раз на спектакль ходила, - продолжала тараторить Люба, помогая Ксении подняться, избавиться от видавшей виды больничной ночной сорочки и надеть джинсы.

- Спасибо, - искренне произнесла девушка, обнимая медсестру на прощание.

- Скажи ему, что любишь. Он теперь всё видит и слышит.

Ксения ничего не произнесла в ответ, лишь неопределенно покачала головой, направляясь на выход из палаты. Ей удалось незаметно проскользнуть мимо дежурной медсестры, что-то пишущей в журнале на посту. Она миновала вахтершу у входа в приёмный покой, оказалась на улице.

Солнце светило ярко, но не давало желанного тепла. Ветер пронизывал, не позволял согреться в желтых лучах осеннего светила. Небо было высоким, прозрачным, равнодушным, абсолютно чужим. Ксения медленно брела в толпе к остановке автобуса, прохожие оглядывались на девушку, одетую не по сезону – белая футболка, светлые джинсы, босоножки на платформе, маленькая сумочка, ремень которой перекинут через плечо. Казалось, что странная незнакомка вышла из двери, за которой осталось лето, и ей срочно нужно вернуться назад.

Но Ксения не замечала прохлады, не думала о том, как выглядит. Ее память достала из своих закромов и укромных уголков мозаику воспоминаний, и теперь крутила их, словно в калейдоскопе, складывая всё новые и новые узоры.

Девушка, сев в автобус, закрыла глаза и увидела перед собой синий взгляд в обрамлении темных ресниц, в котором скользило сожаление, горячая нежность и тоска. Она ощутила жаркое прикосновение к своей ладони. Последние секунды, когда Вадим был рядом, когда он просто был, существовал. А теперь осталось лишь тело, погребенное в узкой и темной яме, засыпанной грудой земли. Скоро оно исчезнет, станет прахом, рассыплется в пыль. И лишь среди воспоминаний он будет жить, говорить, дарить жаркие и страстные поцелуи.

Ксения зажмурилась, чтобы не расплакаться навзрыд. Она не смогла быть с ним в момент прощания. Возможно, это и к лучшему. Вадим останется с ней не мраморным изваянием, покоящимся среди алых гвоздик, не ледяным и застывшим телом, из которого уже ушел мятежный и неукротимый дух, а мужчиной из плоти, вместо крови в жилах которого струился огонь.

У кладбища девушка оказалась под вечер. Огромные, кованые ворота распахнуты настежь, но Ксения застыла перед ними, страшась войти в обитель ушедших. Она долго вглядывалась вперед, смотря на мощеный тротуар, деревья, которые в лучах уходящего солнца казались чудовищами из сказки, протягивающими кривые руки к живым людям, посмевшим ступить на их территорию и нарушить дремотную тишь.

Где-то среди обелисков и крестов нашел свой последний приют Вадим. Его сопровождали со всеми почестями, которые он не получил при жизни. Ведь не этого он хотел. Он стремился не к признанию, а к возможности реализоваться без указок свыше. А теперь ему уже все равно…

- Чего застыла? Заходь уже! – услышала Ксения старческое бормотание. – Стала на проходе.

Около ворот, с внутренней стороны кладбища стояла старуха неопределенного возраста и неопрятного вида. На ней были надеты самые разные вещи, явно с чужого плеча и не первой свежести, а на голове красовалась косо повязанная косынка с цветочным узором. Она подслеповато щурилась, пытаясь рассмотреть Ксению.

- У тебя тут кто лежит-то? Чего боишься? – прошамкала она. – Иди уж, не заберут тебя. На кладбище живых бояться надо, а не мертвых.

- Вы не знаете, где похоронены Метлицкие? – спросила девушка, все еще не в состоянии спросить, где покоится Вадим.

- А как же не знать-то! Сегодня, чай, ты не первая девка будешь, кто на последний поклон к нему идет. Шастаете здесь, будто воскресите. Добегался Вадимка, ой, добегался. Придет было на могилку, нальет стопочку и мне говорит: «Давай, Семеновна, за упокой души моего папаши выпьем». А чего уж не выпить-то? Я всегда согласная. Мать себе делянку оставляла рядом с мужем, а вот глядишь, сынок на нее-то и попал.

Ксения замерла. До какой степени, оказывается, она мало знала о Вадиме. Он никогда не говорил ей о родителях, отношениях с ними. И теперь она узнала от кладбищенской бродяжки о том, что здесь похоронен его отец, а рядом с ним теперь лежит и сын.

- Куда идти? – жестко спросила девушка, не слушая больше бормотание старухи.

- Прямо иди, а потом налево повернешь. Сразу увидишь, там цветов море.

Ксения сделала шаг за ограду, кивнула бабке и направилась вдоль могил, ища заветный поворот, который приведет ее к тому, кто забрал ее сердце с собой. На девушку смотрели с обелисков люди – мужчины и женщины, старые и молодые, с тоской во взгляде, с радостным выражением лица. Все они когда-то любили, радовались, грустили и ненавидели, а теперь стали лишь прошлым, памятью для близких, которые изредка приходят отдать долг, отрываясь от своих суетных дел.

Кое-где попадались старинные памятники, выполненные в виде ангелов, покрытые сером налетом пыли, опутанные плющом. Казалось, небесные жители попали на землю по нелепой случайности, застыли в виде каменных изваяний, не вынеся тягот бренного существования. Теперь они охраняют усопших, наблюдают за живыми, чтобы те не нарушали их сонный покой.

Девушка боязливо остановилась около поворота, на который указывала старуха, вдохнула воздух, который пах горечью осенних костров, и двинулась вперед, ведомая желанием поскорее увидеть то место, где теперь Вадим останется навсегда.

Могила была завалена венками из искусственных цветов, но и живых было предостаточно. Алые гвоздики, бархатные розы, белые звездочки хризантем – они укрывали яму, в которую спрятали самого дорогого человека, его холодное тело, синие глаза, в которых навсегда застыло небо.

Ксения смотрела вперед и не понимала, зачем пришла сюда, что хотела увидеть. Фотографию, на которой Вадим улыбается краешком губ и прижимает к себе гитару? Черную ленточку, наискось пересекающую угол рамки со стеклом? Венок из еловых лап и красных гвоздик, скрепленный черной лентой, на которой написано: «Покойся с миром»?



Девушка ощутила, что замерзла, не может согреться и никто уже не даст того тепла, которое она получала в объятиях Метлицкого. Она присела на лавочку, стоящую около соседней могилки, обхватила себя руками и дала волю рыданиям, которые рвались наружу, не могли больше тесниться внутри.

Слезы градом катились по щекам, капали на землю. Ксении казалось, что вместе с ними из нее уходит воля к жизни. Еще чуть-чуть – и ее глупое сердце, которое все еще не желает признавать жестокой правды, остановится, и ей будет хорошо, так же, как и Вадиму. Ее душа, рассыпавшаяся на мелкие кусочки, соединится воедино, запросится высь, туда, к мириадам созвездий. Она будет парить среди их жемчужного сияния и наблюдать за людьми, которые не могут понять, что здесь лишь суета сует, а там – вечность и покой.

- С тобой все в порядке? – ворвался в ее уединение внезапный вопрос.

Девушка дернулась, как от удара плетью, встрепенулась подстреленной ланью, а наивная надежда шевельнулась глубоко внутри. Но голос, удивительным образом похожий на голос Вадима, был чужим, незнакомым. В нем не было ленивых ноток, заставлявших сердце подпрыгивать и нестись галопом, он не окутывал, словно темный бархат.

- Глупый вопрос, - сквозь слезы произнесла девушка, и, не пытаясь успокоиться, утереть слезы, обернулась к говорившему.

Мир покачнулся, перевернулся и вновь стал на место. Ей показалось, что перед ней стоит Метлицкий, пристально смотрит и сейчас он прижмет к себе, успокоит, скажет, что все происходящее – не более чем дурной сон, который уже закончился. Он здесь, он рядом, он вернулся…

Но нелепые надежды рухнули под напором реальности. Перед Ксенией стоял молодой человек, ее ровесник, и смотрел внимательными голубыми глазами, в которых плескались невыплаканные слезы, горечь и отчаяние. Каштановая челка падала на лоб, а длинные волосы спускались за ворот кожаной куртки, которую совсем недавно носил другой мужчина. Девушка не могла не узнать эту вещь, потому как не раз сама надевала ее. Не в силах вымолвить ни слова, она продолжала рассматривать пришельца, потревожившего ее покой.

- Ты – поклонница? – спросил парень, присаживаясь рядом с Ксенией и доставая пачку «Мальборо» из кармана. Из другого кармана он привычным жестом достал зажигалку, покрутил ее в тонких и красивых пальцах.

Ксения завороженно наблюдала за его манипуляциями, не понимая, почему этот мальчишка так разительно напоминает ей Вадима, заставляет вглядываться в его лицо, ловить каждый жест и ждать слов: «Ну Ксюха, ты чего? Прекращай это мокрое дело. Ведьма моя зеленоглазая, я с тобой…».

- Взял куртку отца, когда из квартиры уходил, а в ней сигареты остались, - косо усмехнувшись, произнес он. – Как будто знал, что я у него их заберу. С пятнадцати лет так делаю, он прекрасно знал об этом и никогда не ругал. Матери говорил, что все через то проходят, ругаться смысла нет. Так как тебя зовут? Прости, не расслышал. Я Андрей, - гулко добавил парень, когда молчание затянулось.

- Ксения, - непослушным языком произнесла девушка, пытаясь не упасть в обморок.

Вот и произошла встреча, которую она откладывала столько времени, хотя Вадим не настаивал на том, чтобы она скрывалась от его сына. Она сама просто не знала, как вести себя с парнем, который младше нее всего на два года и мог бы быть ее другом.

- Так ты поклонница таланта? – задал вновь свой вопрос Андрей. – Не отвечай, сам вижу. Знала бы ты, сколько их здесь было за этот день. Наверное, все пришли, кого отец осчастливил.

- За что ты его ненавидишь? – заикаясь, произнесла Ксения.

- Разве? Я?! Да я им восхищаюсь! – губы парня предательски задрожали. – Я так много хотел сказать ему, но не успел. Мать меня часто ругала за то, что грублю, а я .. Я хотел быть равным, взрослым, таким, чтобы он мной гордился.

- Он и гордился, - проглатывая слезы, сказала девушка и осеклась.

Она посмотрела на Андрея, и замерла, боясь, что он обо всем догадается. Ксения ужаснулась, ей захотелось убежать отсюда, лишь бы не видеть осуждения на лице сына Вадима.

- Наверное, я не знаю, - тихо произнес он. Андрей положил в карман зажигалку и сигареты, именно таким жестом, как делал его отец, и девушка всхлипнула. – Эй, ты же совсем замерзла! Держи, - парень снял куртку, набросил ее подрагивающие на плечи Ксении.

Она дернулась, будто пораженная электрическим током в самое сердце. Из вещи ушел неповторимый запах ее прежнего владельца. Ксения ощутила легкий аромат одеколона, которым обычно пользовался Вадим, табака и больше ничего. Кожаная куртка была согрета телом молодого парня, который хоть был сыном Метлицкого, но не был им самим. Казалось, что Вадим забрал с собой всё, что может напоминать о нем, давать иллюзию своего незримого присутствия.

- Спасибо, - еле слышно произнесла она, шмыгнув носом. Добавила: - Почему на фотографии он с гитарой? Он не любил ведь, когда его снимают так. Хотел быть именно актером, пел для своих.

- Самый последний снимок из кинопроб. В Италии фильм должен был сниматься, Анна привезла и настояла, чтобы эта фотография была, - Андрей горько усмехнулся. – Безутешная вдова. Приехала, затаилась, выжидала… Отец погиб, а она сразу распоряжаться в квартире стала. При нем вела себя, как шелковая. Помесь гюрзы со скорпионом.

- Терпеть ее не можешь? – проронила девушка, вглядываясь в лицо, выискивая знакомые черты.

- Не знаю. Отношения у нас никогда не складывались. Да мне на нее плевать, по большому счету, как и на других женщин отца. Знаю, что он мать не разлюбил, – хмыкнул парень, упрямо подняв подбородок. – Это Анна ревновала отца ко мне и к матери, когда он приходил к нам, мне помогал. Не могла понять, что первая семья не забывается.

От этих слов по сердцу Ксении разлилось тепло. Милый, такой наивный мальчик. Продолжает верить, в то, что родители – нерушимое целое, живут порознь по чьей-то злой воле. Андрей оказался именно таким, каким его описывал Вадим: упрямый, гордый, добрый, надежный; в чем-то взрослый, а в чем-то – сущее дитя. Ксения невольно улыбнулась, в непонятном порыве коснулась его теплой руки. Андрей внимательно стал рассматривать ее, не отдернул руку, наоборот, накрыл второй ладонью.

Девушка замерла, а он произнес:

- Ну хватит плакать, этим его не вернешь. Всегда так было. Помню, что мама не плакала, когда отец ушел. Сказала, что мы его только привязываем к земле, крылья отрываем, а теперь…, - вздохнув, Андрей нежно коснулся растрепанных волос Ксении, которая застыла в дурманном оцепенении, не в силах сбросить его. – Не надо плакать, Ксюха.

- Как ты меня назвал? – охнула девушка, не в силах сдержать новый поток слез.

- Я так свою однокурсницу называю, - пожал плечами парень. – Прости, если обидел.

Ксения в ответ лишь покачала головой, пытаясь разобраться в своих чувствах. Вадима не вернешь, разум понимает это, а глупое и беспокойное сердце замирает от голоса его сына, пытается найти в его лице черты отца, хочет видеть в парне совершенно другого мужчину. Того, кто дал ему жизнь, и того, кем он никогда не будет. Не стоит даже надеяться.

Сумерки спустились на землю, размыв очертания памятников, деревьев и скамеек у могил. Мир живых слился с миром мертвых. Ксения и Андрей молчали, каждый замкнулся в своем собственном горе. Девушка больше не плакала, силы медленно оставляли ее, парализуя движения, заставляя смотреть в одну точку.

Она закуталась в кожаную куртку, пыталась ощутить тепло Вадима, но его, конечно же, не могло быть здесь и сейчас. Что делать и куда идти дальше, Ксения не знала, да и не хотела знать. Она застыла среди двух миров, в наступающей осеней ночи, которая дарила обрывочные воспоминания: Вадим подвозит ее домой на машине, резким и уверенным мужским жестом прижимает к себе, их губы сливаются воедино. Они долго целуются в свете оранжевого фонаря, и затем, подхватив ее на руки, Метлицкий направляется к ее подъезду; она отдается ему с жаром, неистово, царапает спину, тихо стонет и просит продлить этот миг. Бессвязный шепот, движение тел, нежность и обостренные желания, пульсация сердец в унисон. Хрипловатые нотки в голосе, уверенные жесты и кривоватая ухмылка… Всё это ушло навсегда, как и не было.

Прошел год, но, кажется, что всё это было только вчера. Теперь придется начинать всё сначала, но после встречи с Метлицким она сожгла все мосты за спиной, отстранилась от друзей, жила лишь сегодняшним днем, где было две Ксении – одна прилежная студентка, думающая об учебе и будущей карьере, а другая – страстная женщина, существующая лишь рядом с мужчиной, блуждающим в собственном аду. Теперь же надо было начинать всё сначала в мире, где его нет. Где взять силы и стимул, чтобы начать дышать, заставить сердце биться, не говоря о том, чтобы хотеть чего-то большего? У Ксении ответа не было.
_________________

---

Источник: http://www.only-r.com/forum/36-304-1

---