Творчество

Лондон

Холодно. Серые облака замазали голубизну неба своими полугрязными разводами. Ноябрь был на исходе. Пешеходы кутались в пальто и куртки, зарываясь носами в шарфы и поднимая воротники. Всё в природе замерло. Деревья обнажились и, простерев свои руки-ветви к небу, молча молили его укрыть их от непогоды. Ну а небо, словно не слышало их просьб, оплакивая ушедшую красавицу осень, ушедшую безвозвратно, не оставившую и следа от тёплых золотисто-красных дней.
То тут, то там слышались звуки клаксонов. Автомобили, проезжая, расплёскивали из луж грязь, останавливались, выпуская пассажиров, и снова продолжали свой путь.
Утро в ноябрьском Лондоне было совершенно обычным. Старбаксы, как им и полагалось, варили кофе и радушно распахивали свои двери перед посетителями, пекарни, вздыхая дымоходами, пекли свои самые вкусные булки, пабы, поднимая жалюзи на окнах, приглашали замёрзших прохожих отведать свежего пива. Всё было совершенно обычно…
Хитроу тоже начал обычное утро. Река улетающих, смешивалась с рекою прилетевших, огни взлётно-посадочных полос призывно горели для одних и прощально мигали для других. Огромное табло в центе зала перемигивало, меняя рейсы – Нью-Йорк – Лондон, Лондон – Париж, Лос-Анджелес – Лондон…

Его никто не встречал, и это тоже было обычным. Тёмные очки, кепка до бровей – неизменный камуфляж, хотя и он был обычным и уже всюду узнаваем.
Машина везла его знакомым маршрутом, тем самым, который называют родным, который он знал наизусть, и который ему иногда снился.
Шёл мелкий дождь, и дождинки, цепляясь за стекло, тонко чиркали по нему, оставляя мокрые пунктиры, а мимо проплывали поля с ровными полосами убранного урожая.
На въезде в город его машина приостановилась, и он достал из кармана джинсов мобильник.
«Сегодня в десять в нашем пабе как обычно» - эсэмэска от Сэма.


Она опаздывала. Шеф, как всегда будет недоволен, хотя он всегда найдёт из-за чего быть недовольным, будь то оставившая его эрекция, или возросшие цены на бензин, или дождь. Она работала секретарём в небольшой заштатной газетёнке, тираж которой не превышал ста тысяч экземпляров и раскупался крайне неохотно. Но работу свою она любила хотя бы за то, что благодаря ей она познакомилась с НИМ. Её попросили подменить заболевшую журналистку и взять интервью у некоего Бредли, а Сем после интервью любезно пригласил её в паб, выпить пива в канун Рождества.

В тот год ОН приехал домой именно на Рождество, и тогда же её мир, ровный, словно пластиковый стол в дешёвой кафешке, треснул и разломился на две половинки - «до» и «после». Среди сутолоки и громких разговоров она не сразу заметила его. Он сидел у барной стойки и что-то постоянно строчил в своём айфоне, прихлёбывая пиво из высокого бокала. Иногда к нему подходил кто-то из знакомых, что-то говорил, он отвечал, улыбаясь. Самый обычный парень в самой обычной тёмно-серой куртке.
Она делала вид, что с интересом слушает рассказ Сэма о новом проекте, разглядывая пенку пива на ободке стакана, когда рядом с ней на диван присела та самая обычная тёмно-серая куртка.
- Привет! – сказал он, словно был знаком с нею всегда, и заглянул в её голубые глаза.
- П-п-привет…
- Эй, Сэм, чем это ты поишь девушку, что она еле-еле выговаривает «привет»?
- А, Роб, это Мари, познакомься.
- Очень приятно, Мари, - и он протянул ей свою ладонь.

То, что было потом, впиталось в неё навсегда, засело в самом потаённом уголке её сердца, жило в ней, бережно храня в самые трудные минуты. Да, это хранило её от глупых поступков, от необдуманных шагов. Любовь всегда хранит своих избранников. Порой ей хотелось выть от того, что те события не давали пробиться новому и, как ей казалось, необходимому, они закупорили вены её чувств и не давали проникнуть в неё ничему, кроме тех сердцебиений, которые предназначались только ему. А иногда, она пойманная песней, звучащей в кафе, или невзначай подслушанным в метро разговором двух влюблённых – пребывала в своей особой пелликуле, и там было так хорошо, что хотелось плакать от счастья.

А его счастье произрастало из ничего - из тонких ломаных линий разлучников-самолётов, из гитарных струн, которые были натянуты, казалось, прямо по сердцу, из долгих телефонных дозвонов и мертвого голоса оператора о невозможности соединения, из кромки вечерней зари, которую было видно со второго этажа его дома, ну да, того самого обрыдлого голливудского дома. Его счастьем стало думать о ней двадцать пять часов в сутки, звонить, писать, лететь и ждать, смеяться с ней, ссориться, мириться, говорить, молчать. Знать какой чай она любит, как не любит рано вставать, как любит подсмеиваться над ним, и засыпать у телевизора опустив свою белокурую голову к нему на плечо.
Думал ли он тогда, когда пытался сотворить со своей жизнью что-то вопреки, что однажды всё будет дадено, всё будет пройдено, и будет впереди широкая дорога – шагай – не хочу, что будет всё, только щёлкни пальцами,
Поднялся, выбился, добился, но почему бывает порой так, будто стоишь в переполненном людьми зале, кричишь, а никто тебя не слышит… И всем, по сути, плевать одинок ты или нет, счастлив или нет, грустишь ли, радуешься ли. Главное приносить дивиденды, а если вдруг перестал их приносить - тебя пережуют и выплюнут, не заботясь о твоей боли. Так это ли главное? Не главнее ли то, что всё, так бережно заслоняемое от других он доверяет ей?

Они встретились давным-давно, на одной из беззаботных вечеринок Сэма. И с той поры разлуки и недолгие встречи стали жить в нём, постоянно гоня его в город, где мосты стягивали берега Темзы, а туманы бережно укутывали дома и улочки по утрам. Сомнения и недосказанности у него, у неё - перемены настроения от глобального арктического «минус» к южноафриканскому «плюс» и вынос его мозга далеко за пределы Вселенной. А потом шёпот-шелест в приоткрытые губы о том, что необходимо и так нужно, а потом её шёлк волос сквозь его пальцы, а потом мягкость губ и сладость ласк, а потом переполненный бездонный их мир – один на двоих…
И в одних из беспечных, наполненных солнцем и праздностью Лос-Анджелесских дней ему вдруг стало невыносимо. Одному. Без неё.


Она стояла на переходе, держа бумажный стаканчик с кофе, длинный шарф наброшен на плечи поверх пальто, большая сумка через плечо, светофор перемигнул и она заспешила вперёд, зацепилась шарфом за сумку встречного прохожего, выронила стаканчик. Она нервничала. Очень. Сегодня ОН приедет. Сегодня она скажет ему. Всё выложит. И гори всё огнём! Дальше жить, так как было она не сможет… без него она не сможет.
Девушка знала заранее – он снова будет говорить медленно, тихим голосом, глядя ей в глаза, возьмёт в свои ладони её пальцы, будет их поглаживать. И для неё станут казаться мелкими все её придирки и обиды надуманные страхи, она снова будет готова ждать его, снова будет готова плакать по ночам, ревновать и снова ждать...
А вечер неотвратимо двигался к ночи, но они ещё так и не поговорили. Она постоянно словно ускользала от него – ей вдруг стало жизненно необходимо поговорить с двумя знакомыми, которых она едва знала, потом срочно послушать очередную балладу Сэма, потом выпить кофе, потом, он попросту сгребает её в охапку и тянет к лестнице, чтобы уйти, уединиться, быть только вдвоём. Как обычно…


Крыша. Ночь. Снег.

Распахнутые пальто. Замершими пальцами снежки. Смех. Снег.

Его руки на её щеке. Глаза в глаза, тревога, надежда. Снег.

Где её обнимешь, там и будет рай. Где люблю ей скажешь, там и хлынет свет. Снег.

А на ресницах снежинка. Его тёплые губы. И в этом вечере только их поцелуй. Снег.

Тихое – «останься со мной», хриплый шёпот – «да». Снег.

И в её холодную ладошку кольцо. Маленький бриллиант ловит радугу вечерних огней. Снег.

«Не уеду без тебя… Люблю… Забираю… Хочу… Моей женой! С тобой… Только так!» Снег.

А мглистое ночное небо, облегчённо вздыхает, видит, верит, благословляет, сыплет самый белый, самый чистый первый снег. Всё, как обычно, но заново и вновь, чувственней и нежнее, тоньше, любовней…

---

Источник: http://www.only-r.com/forum/62-330-1

---