Глава 5
За пеленой ненависти Какое-то время Таня, потерянная и ошеломленная, смотрела на закрывшуюся за Эдвардом дверь. Ее тело дрожало, сердце бешено колотилось. Только в тот момент она чувствовала совсем не страх...
Позже, свернувшись на нарах, она снова вспомнила его сладкий пьяный поцелуй. Черт, о чем она думает? Это было грубо, было унизительно и противоречило полицейскому уставу. Он перешел все границы, и ничем не лучше своего напарника. Лишь хочет ее использовать, потому что считает легкодоступной. Следит за ней, издевается, еще и домогается... Поганый коп.
Если бы Таня заставила себя заглянуть в глаза Эдварда, быть может, увидела бы в них то, что он пытался скрыть за оскорбительными словами. Но мысль, что допотопный, циничный «блюститель порядка» может чувствовать нечто большее, чем примитивную похоть, казалась Тане абсурдной. Да он недалеко ушел от тех отбросов, с которыми имеет дело по долгу службы. А дома его, скорее всего, ждет послушная подружка с аккуратным проборчиком и подобострастным взглядом. Таню переполняло презрение к Эдварду. И этому чувству она давала зеленый свет, в отличие от всех остальных.
Но этой ночью ни заключенной, ворочавшейся на твердом неудобном тюфяке, ни полицейскому, безуспешно пытавшемуся работать в кабинете, не дано было ни забыться, ни заснуть, ни занять мысли чем-то другим, кроме друг друга.
Эдвард думал об Амбер, вспоминал ее – глаза, губы, запах кожи, ощущение восхитительного тела под своими ладонями... Убеждал себя, что ненавидит ее, но мечтал о ней... и хотел ее. Вовсе не как проститутку. Он хотел, чтобы она оказалась в его объятиях по своей воле, хотел целовать, ласкать, любить ее... Какое безумие! Какая смешная фантазия. Только идиот может жаждать настоящей нежности от шлюхи.
Если бы Эдвард захотел что-то прочитать в глазах Тани, он сделал бы это без особых усилий, но не утруждал свой ум разгадкой истинных чувств дешевки. Или уверял себя, что она не может их испытывать...
Они были слишком похожи. Слишком непримиримы друг к другу и полны предубеждений. И не верили в страсть, которая не дает дышать. Но уже не могли ни забыть, ни измениться, ни вернуться назад...
В последующие несколько дней Таня не видела Эдварда. И так ей было гораздо спокойнее, потому что одно его присутствие слишком сильно действовало на нее. Он ее бесил, приводил в смятение и в то же время непреодолимо притягивал – а уж это ей совсем ни к чему... Быть может, он, наконец, решит оставить ее в покое, сделав вид, что ничего не произошло.
В один из вечеров Таня, по указанию Сью, мыла пол в своей камере, стараясь поменьше думать. Чтобы вернуть хотя бы подобие душевного равновесия, она все еще упорно гнала все мысли об Эдварде и происшедшем той ночью... Только они возвращались снова и снова, продолжая изводить. Гремучая смесь из ярости, неприятия и сумасшедшего желания заставляла ее сгорать изнутри, нервничать, плохо спать...
От резкого ослепляющего хлопка Таня испуганно дернулась, и, отскочив, зацепилась за ведро. Эта лампочка, злосчастная маленькая лампочка, не просто перегорела, а разлетелась вдребезги, выбитая из патрона. И теперь Таня лежала на полу в луже растекшейся воды, сжав саднящую от острой боли руку, расцарапанную металлом, и проклинала все на свете. Еще ныло плечо и покалывало колено. Она с трудом села, чертыхаясь сквозь зубы. Из распахнувшейся двери послышался голос, от звука которого сердце Тани предательски дрогнуло.
- Что тут происходит?
- Лампочку выбило.
- Может, ты сама постаралась?
- Да, вылила воду, залезла на ведро и выбила, – выпалила Таня.
- Зачем? – голос Эдварда был каким-то странным, чуть хриплым, усталым. Неужели он поверил в эту чушь?
- Хотела покончить с собой. Решала, повеситься на лампочке или перерезать вены, - издевательски ответила Таня.
Молчание. Удаляющиеся шаги. Таня попыталась встать и сморщилась от боли, случайно оперевшись на пораненную руку. В этот момент в камеру скользнул луч света. Повернувшись, девушка увидела хмурого Эдварда с фонарем. Злые зеленые глаза будто прожигали ее насквозь. Вот сволочь, какой же красивый. Сглотнув, она отвела взгляд.
- Убери в камере немедленно, - сухо сказал он. - Воду в ведро, стекла в совок.
Он стал у стены, держа большой фонарь в руке, чтобы осветить помещение.
Таня стиснула зубы, отвернувшись, и взяла тряпку, стараясь не показать, что ей что-то болит. Она быстро и нервно собирала с пола воду, выжимая тряпку в ведро. Почему он не уходит? Мог бы оставить фонарь и убраться. Она чувствавала на себе его взгляд. От напряжения и нервозности у Тани тряслись руки. Девушка быстро собрала осколки лампочки, сразу бросавшиеся в глаза на гладком сером полу.
- Что с рукой? – вдруг спросил Эдвард так резко, что Таня чуть не подпрыгнула. Он незаметно подошел к ней сзади, пока она, отвернувшись, вытирала пол.
- Ничего.
- А ну покажи.
- Я же говорю, ничего.
Он подхватил ее с пола и почти швырнул на нары. Таня уже хотела вскочить, но Эдвард сжал ее руки, удерживая на месте.
- Угомонись, или одену наручники.
- Что опять не так? – закричала она ему в лицо. – Как же ты мне надоел! Ненавижу тебя! Придурок.
Он никак не отреагировал на ее истеричный ор, глядя на кровь, стекающую с запястья.
- Ты не могла так порезаться стеклом, - как бы самому себе сказал он.
- Какой ты умный. Настоящий следователь, - фыркнула Таня.
Она посмотрела на Эдварда, и что-то в его лице – незнакомое ей, почти неуловимое – заставило ее замолкнуть. Он выглядел таким утомленным, его взгляд, полный непривычной безысходности и печали, совсем смутил Таню. Все едкие замечания застряли в горле. Небритый, с темными кругами под глазами, он почему-то показался ей моложе, чем всегда ...и гораздо уязвимей. Как странно.
- Сиди спокойно, я сейчас, - и вышел.
Он вернулся через какое-то время с пластырем и прозрачной бутылочкой. Стал на колени на пол, положив рядом фонарь, и вынул из кармана упаковку ваты. Таня молча смотрела, как он оторвал немного, смочил дезинфицирующей жидкостью, потом взял ее за руку, протирая ранку. Девушка сморщилась, когда кожу сильно защипало, и чуть дернула рукой.
- Потерпи.
Он сказал это без злости. И его прикосновения были очень нежными. Таня с трудом сглотнула, не в силах отвести глаз от его красивых длинных пальцев, касающихся ее запястья.
- Я просто упала и зацепилась за ведро. Поцарапалась об ручку, - призналась она безо всякого выражения.
- Понятно. Еще где-то ободралась?
Он поднял голову, посмотрев на нее. В ее груди что-то перевернулось, и Таня поспешно перевела взгляд на свое платье.
- Колено. И рука выше.
Зачем она это сказала?
Он очень осторожно протер ее колено, потом заклеил пластырем.
- Наверное, я просто вогнала туда осколок, когда падала... – сдавленно произнесла Таня, чтобы заполнить молчание. Ей казалось, что стук ее сердца слышен даже на улице...
- Сейчас ранка чистая. Показывай, где еще.
- Да все в порядке, я...
- Амбер, просто закатай рукав, - устало прервал Эдвард.
Стараясь дышать как можно тише и не смотреть на него, девушка сделала, как было сказано. Теперь он так близко... Тане мучительно захотелось протянуть руку и коснуться густых растрепанных волос, почувствовать их на ощупь еще раз...
Наконец, Эдвард снова отодвинулся и посмотрел ей в глаза.
- Точно все?
- Да.
- Иногда ты ведешь себя очень глупо. Теперь быстрее заживет. Царапины – это больно.
Взгляд Тани невольно скользнул по его щеке, на которой остались следы ее ногтей. Неровные темные полоски... Зачем она это сделала? Перед ней было самое красивое лицо на свете... Его черты в свете фонаря казались совершенными. Как она могла? Теперь ей так хотелось искупить это... вернуть тот момент и все исправить... Не сдержавшись, Таня протянула руку и острожно провела пальцами по уже зажившим царапинам. Эдвард чуть отстранился.
Таня видела в его взгляде столько незнакомой и непонятной ей боли. Эдвард казался очень усталым и каким-то... беззащитным.
Они долго смотрели в глаза друг другу. Время словно замерло...
Неуверенно, словно боясь, что он оттолкнет ее, Таня потянулась к нему, обнимая за шею, и коснулась губами его поцарапанной щеки, потом губ. Нежно, трепетно лаская их своими, она закрыла глаза, позволяя его вкусу, запаху, теплу заполнить все... Казалось, теперь слетели все маски, незаметно меняя их самих и мир вокруг. Только на одно бесконечное мгновение. Только сейчас...
Короткий вздох, и Эдвард жадно прижал ее к себе, настойчиво, дерзко, отчаянно впиваясь в ее жаждущие губы. Этот поцелуй током пронзил ее напряженное тело, такой чувственный, такой безумно сладостный. Таня ощутила его каждым нервом, каждой клеточкой – дыхание, слившееся с ее дыханием, горьковатый привкус кофе во рту Эдварда, медленные, эротичные, опьяняющие движения его языка, и губы – горячие, требовательные, ...восхитительные. Ее пальцы утонули в его густых волосах, притягивая все ближе, спутывая, сжимая и, растворяясь в этом манящем тепле, она чувствавала жар его ладоней, ласкающих спину. Это был самый страстный и сумасшедший поцелуй в ее жизни. Ей не хватало воздуха, но Таня не могла оторваться от него ни на миг.
Как сквозь туман прозвучал чей-то громкий голос. Его объятие ослабло, только девушка продолжала прижиматься к Эдварду, ловя губами его прерывистое дыхание и чуть слышный стон. По ее телу снова прокатилась волна сладкой дрожи.
- Каллен, к телефону.
Голос прозвучал совсем близко.
Эдвард отстранил Таню и поднялся, стараясь не смотреть на нее.
- Эдвард, ты тут? Джессика звонит. Каждые пять минут. Подойди уже наконец, - недовольно произнесла женщина-надзиратель, которую Таня видела намного реже Сью. Высокая, худая, с подчеркнуто-холодными манерами. Заключенную она даже не удостоила взглядом.
- Спасибо, - сухо сказал он и вышел.
- А ты отнеси ведро в санузел, раз убралась, - приказала надзирательница.
Поздней ночью, лежа в непроглядной темноте пустой камеры, Таня старалась отделаться от воспомнаний – и не могла. Чувствуя мучительный стыд за безумие, которое она себе позволила, девушка ворочалась с боку на бок, пытаясь выкинуть из головы тот поцелуй. Что это вообще было? Какая дурь или блажь стрельнула ей в голову, заставив вцепиться в ненавистного копа и страстно целовать? Почему ее переполнило такое неуместное раскаяние при виде заслуженных им царапин? И почему так больно было услышать о какой-то незнакомой ей Джессике и видеть, как он уходит, отворачиваясь? Он ей просто противопоказан. Эдвард Каллен. Ее вечный противник и вечный соблазн.
Таня открыла глаза. Темно и тихо. Маленькое помещение, тонущее в полном мраке. Никаких звуков за дверью, со стороны улицы тоже. Пугающая затянувшаяся тишина. Время шло, но ничего не менялось и никто не приходил. Таня никогла не страдала клаустрофобией, только вот ей еще не приходилось сидеть в закрытом неосвещенном помещении так долго. Фонарь ей, конечно, не оставили, а лампочку не поменяли. Каллен сделал это нарочно? Она попробовала кричать, стучать в дверь, но реакции не дождалась. Таня не знала, утро сейчас, день или вечер. Ее стало трясти, желудок сводило от голода. Прошлым вечером она почти не ела, к тому же отвратительно спала. Девушке уже начало казаться, что легким не хватает воздуха. Во рту пересохло.
Она бродила взад-вперед, нервно сжимая руки, потом стала ломиться в дверь, долго и безуспешно. Но когда через какое-то время эта дверь открылась, Таня даже не подняла головы, сидя в уголке на полу.
- Амбер! – выдохнула Сью, бросаясь к ней. – С тобой все в порядке?
- Да, - подозрительно тихим голосом отозвалась девушка.
- Шона забыла мне сказать, что ты теперь здесь, а Эдвард пока не приходил. Днем все заключенные ездили на общественные работы, вот я и не уследила.
- Ну конечно. Добросовестный коп в последнюю очередь вспомнит о такой язве, как я... Так удобней.
- Эти дни он был сам не свой... У него погиб друг в перестрелке, неудачная гонка с преследованием, вот и...
- А причем здесь я? – еле сдерживая гнев, процедила сквозь зубы Таня.
- Прости, конечно же, ты не при чем. Это его и моя вина. Успокойся, Амбер. Я принесла тебе ужин.
Таню била дрожь, когда она с трудом поднималась на ноги.
Сью исчезла за дверью, а потом снова появилась с миской какого-то варева.
- Тебе не плохо? Здесь так душно...
Эти слова показались девушке настоящим издевательством.
- Да, мне плохо, мне душно, мне тошно в вашей дурацкой тюрьме! Я ненавижу ее, а этот Эдвард пусть убирается к чертовой матери! Это свинство, которого я не собираюсь терпеть! – завопила Таня в истерике и, неожиданно для себя самой, сильно толкнула Сью. Содержимое миски вылилось ей на форму, попало на руки – и женщина вскрикнула, обарившись кипятком.
- На этот раз ты действительно перешла границы, - грозно произнесла Сью, уходя.
Таня вцепилась себе в волосы, кусая губы. «Что я наделала!» – билось в ее мозгу. Ее руки сильно дрожали, сердце оглушительно стучало.
Дверь распахнулась так резко, что от удара, казалось, затряслись стены. Таня машинально отскочила в противоположную сторону и с ненавистью посмотрела на вошедшего Эдварда, до боли сжав челюсти.
- Знаешь, здесь ведь не детсад, и никто не станет терпеть твои выходки. Это тюрьма, крошка, - зловеще прошипел он, остановившись у порога.
- Убирайся вон, поганый коп! - выпалила Таня, чувствуя неприятный озноб, пробежавший по телу.
- Ты не у себя дома, шлюха.
Его угрожающий взгляд не предвещал ничего хорошего. Недолгим было их перемирие. Война продолжается. Но только что он может сделать, что? Устав не позволяет издеваться над заключенными. Или позволяет? Таня попыталась себя успокоить, но слабость в коленях не проходила. И хоть внутренне она была близка к панике, внешне ничем этого не показала. Она не даст себя в обиду... Пусть только попробует что-нибудь выкинуть!
- Сейчас ты пойдешь со мной.
- Куда? – испуганно вырвалось у нее.
- Тебя ждет веселая ночь в самом лучшем тюремном карцере, - произнес Эдвард с мрачным удовлетворением.
Таня даже не двинулась с места, когда он указал подбородком на открытую дверь. Тогда он бесцеремонно схватил ее за руку и потащил за собой по коридору, потом по лестнице на подземный этаж. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы довести ее до места назначения – так неистово упиралась и вырывалась нарушительница порядка. И его душевного спокойствия.
Он втолкнул ее в темный карцер. Там было сыро и холодно. Сквозь какую-то щель протекала вода, и монотонный стук капель о каменный пол эхом разносился по пустому помещению. Луч фонаря прорезал мрак, и Таня поняла, что он привел ее в обычный подвал, там даже койки не было.
Она поежилась и закусила губу. Если он надеется, что так сломит ее, то зря. Не на ту напал. Ночь в подвале – не самое страшное.
И тут что-то зашуршало в углу. Нет, только не это! Чувствуя противную тошноту от охватившего ее страха, Таня упрямо произнесла:
- Я здесь не останусь.
- Можно подумать, у тебя есть выбор, - ответил он.
- Я не буду ночевать с мышами и крысами.
- Что я слышу? Неужели крутая девочка боится каких-то крыс? – злорадно поддел Эдвард. – Как мило. Может, вы подружитесь.
Он доволен, что нашел ее слабое место.... Проклятый! Она действительно панически боялась крыс, пауков и прочих обитателей сырых подвалов.
- Не дождешься! – резко дернувшись, Таня со всей силы толкнула его и побежала к металлической двери.
- А вот этого не надо было делать... – с холодной угрозой процедил Эдвард, и, прежде чем Таня успела опомниться, схватил ее в охапку, оттаскивая от замка, который девушка безуспешно пыталась открыть. Таня прекрасно знала, что
не надо, но была слишком взбешена, чтобы спокойно стоять на месте. Даже в том, что она так мерзко и несправедливо поступила со Сью, виноват только он! И сейчас Таня отбивалась изо всех сил, норовя побольнее ударить Эдварда или снова укусить. Одновременно злясь на нее и забавляясь ситуацией, он без труда заломил руки девушки за спину, обхватив ее, сильно, грубо, будто настоящую преступницу, и достал из кармана наручники. Несмотря на истошные крики и нелестные слова, которыми Таня его награждала, она не могла шевелиться, попав в двойную ловушку – холодного металла и горячего тела.
Через миг он отпустил ее, только вот стальные наручники больно врезались в ее запястья, когда Таня попробовала освободиться в очередной раз.
Отвернувшись, чтобы не видеть торжества в глазах Эдварда, она молча отошла к стене и прижалась к ней спиной. Главное, выдержать его присутствие. А потом она как-нибудь справится...
- И что теперь? – с жесткой насмешкой спросил он.
Но когда посмотрел в ее полные слез глаза, комок застрял у него в горле.
- Похоже, тебе нравится меня мучить. Что ж, не стесняйся. Можешь связать мне ноги и заткнуть рот кляпом. Ведь ты такой большой и сильный, - язвительно ответила она. Таня старалась выглядеть равнодушной, но предательски дрогнувший голос выдал накопившуюся боль.
Девушка понимала, что находится на грани истерики. Почему же издевательство над ней доставляет ему такое удовольствие? Садист... А она, оказывается, мазохистка, потому что все, чего сейчас хочет – уткнуться лицом ему в грудь и разреветься...
- Не дави на жалость, ничего не выйдет, - бросил он небрежно, хоть в глубине души начинал в этом сомневаться.
- А мне не нужно, чтобы ты меня жалел. Просто оставь в покое.
- Как у тебя все просто. Но не у меня. Ты достаточно нагадила, чтобы быть наказанной.
- А кто ты такой, чтобы меня наказывать? – возмущенно выкрикнула Таня. – Ты всего лишь поганый коп. Что, нет другой работы, кроме как портить мне жизнь?.. Хочешь меня опять унизить? Заставить драить этот карцер? Ловить крыс? Что? – с вызовом спросила она.
- Я знаю и другие способы тебя осадить. Твое самое страшное наказание, - хмыкнул он, покачав головой. – Страстно меня ненавидя, еще более страстно желать.
Его взгляд скользнул по ее губам, опускаясь ниже, и Таня поняла, что он имеет ввиду. Неужели он видит ее насквозь? Понимает, что все ее протесты – лишь жалкие игры, вранье самой себе, неумелые попытки защититься?.. И боялась она в этот момент вовсе не Эдварда, а той смеси волнения и возбуждения, что бурлила где-то в области живота.
Ее голос предательски дрогнул:
- Ах вот, что не дает тебе покоя... Значит, хочешь меня изнасиловать?
- Почему же... Просто хочу.
Он сказал это тихо и почти без выражения, но по телу Тани прокатилась волна горячей дрожи. Казалось, что воздух наполняется электричеством... Она смотрела в его глаза, и мысли становились несвязными, колени слабели. Почему ему так
просто удается свести ее в ума? Чего ей только не говорили, как только не изощрялись соблазнять... И вот она неизвестно где, в ужасной обстановке, с тем, от кого знает одни оскорбления и подколки... Несколько обычных, спокойно брошенных слов и манящая, пугающая бездна зеленых глаз – и она трепещет, она горит, теряет рассудок...
- Зато я тебя не хочу, - ответила Таня, сама не узнавая свой голос. И не знала, что сейчас написано на ее лице, ...которое он внимательно изучал, властно удерживая ее взгляд.
- Однажды мы это проверяли, так ведь? Похоже, твой ум и тело не сошлись в этом вопросе.
Он медленно приблизился к ней, пока Таня лишь беспомощно стояла, вжавшись в стену плечами и запястьями, сцепленными наручниками. Сердце неистово колотилось, сбиваясь с ритма, и прерывистое дыхание с головой выдавало ее волнение.
- Твой пульс, похоже, зашкаливает... – произнес он, проводя кончиками пальцев по ее шее.
Его рука скользнула по вырезу тюремного платья. И хоть не его Таня настойчиво перешивала, пытаясь сделать сексуальным назло Эдварду, ее попытки привлечь внимание, похоже, увенчались успехом в любом случае. Одежда была такой ветхой, что стоило ему сильнее потянуть – и вырез разорвался до пояса. Эдвард убрал безобразную ткань с плеч Тани, оставляя ее полураздетой и незащищенной от обжигающего взгляда. Она не могла прикрыть обнаженную грудь, не могла даже шевельнуться, когда он так смотрел на нее. Таня любила себя, любила свое тело, знала, что у нее красивые формы, от которых парни теряют голову... Но сейчас чувствовала, что краснеет, будто невинная робкая девочка, которая одновременно боится и ждет прикосновения.
Ей было и страшно, и сладко, и почти больно каждой напряженной клеточкой ощущать мучительное желание, пронзавшее ее горячей дрожью. Его мягкие пальцы скользнули по ее коже, лаская, дразня, будто рисуя на ее теле невидимые узоры. Томительное волнение перемешалось со страхом, и девушка сделала безуспешную попытку увернуться и избежать соблазна. Но Эдвард прижал ее к стене своим телом, и посмотрел в глаза. Она замерла от его красоты, забыв, как дышать, загипнотизированная страстным, горящим взглядом. Ей показалось, что в ней не осталось ни одной косточки, такая нега разлилась внутри... Он склонил голову, обводя губами контур ее шеи, плеча, целуя ключицы, ямочку у горла. Шершавый подбородок колол разгоряченную, ставшую невероятно чувствительной кожу, ладони накрыли ее груди, и Таня вздоргнула, невольно выгнувшись навстречу его рукам. Все внутри таяло от невероятного блаженства, и она не знала, как остановить эту сладкую пытку.
А хочешь ли ты ее остановить, Таня? Она была достаточно опытной, чтобы отличить дрожь возмущения от трепета желания. Но, упрямо противясь собственным чувствам, не хотела сдаваться. И, собрав остатки самообладания, резко произнесла:
- Сними наручники. Мне некуда бежать.
- Ты получила то, что заслужила, – спокойно возразил Эдвард, отстранившись. И она сразу ощутила холод... и странную пустоту.
- Боишься? – с трудом выдерживая его взгляд и стараясь выглядеть равнодушной, поддела она. - Лучше сразу реши, кого ты хочешь. Меня или живую куклу, обреченную покориться.
- Ты вовсе не выглядела обреченной минуту назад, - язвительно заметил он.
- А разве у меня есть выбор? Разве я могу защищаться?
- Можешь. Только не хочешь.
- Интересно, как?
Она попыталась сосредоточиться на боевой установке «возмущение, презрение, ненависть», но не получалось. Ей даже не удавалось вывести его из себя.
- Ты могла бы кричать, кусаться, брыкаться, плакать, трястись от страха, и я бы отпустил тебя. Но ты дрожишь и краснеешь совсем не от страха, - произнес Эдвард. Его голос стал чуть хриплым. Она с трудом сглотнула, глядя на его красиво очерченные губы.
- Это хитрости профессии, - шепнула Таня. Кровь прилила к ее щекам.
- Это симптомы растерянности... и желания.
- Ты ничего не понимаешь в женщинах, коп.
- Ты так думаешь? – насмешливо спросил он. – Хочешь проверить еще раз?
Она даже не успела придумать едкий ответ, потому что Эдвард властно прижался губами к ее губам. Горячее дыхание слилось с ее дыханием, и Таня почувствовала, как сильно бьется у ее груди его сердце. Эдвард провел ладонями по ее бедрам, лаская через платье. Ткань была жесткой и плотной, но девушке все равно казалось, что эти прикосновения обжигают кожу. Он все целовал, целовал ее, лишая разума, опьяняя своей близостью, не давая отстраниться... и взять себя в руки. Таня резко отвернулась, и его жаркие губы скользнули по ее щеке. Щетина царапнула кожу, и, задрожав, она чуть слышно выдохнула:
- Нет, я не хочу... Отпусти.
Она больше не смотрела на него. Не могла. Ее чувства были обострены. Тело будто плавилось изнутри. Эдвард погладил пальцами ее обнаженное плечо, и, щекоча дыханием ее волосы, сказал:
- Ты врешь.
- Я не хочу тебя... – сдавленно шепнула она. – И ты никогда не узнаешь, какой нежной я могу быть...
- Мне это и не нужно, - в своей обычной равнодушной манере ответил он. – Но если тебе так хочется, можешь показать, чего я лишаюсь. Просто мне назло, – неожиданно добавил Эдвард ...и поцеловал ее снова.
Таня не знала, как его остановить, но в то же время боялсь, что он остановится.
Ей безумно хотелось обнять его. Так хотелось, что она готова была, забыв о гордости, просить Эдварда снять наручники. Но девушка могла лишь беспомощно стоять между ним и стеной, ощущая каждый изгиб его тела, слыша стук его сердца, упиваясь томительно-медленным, чувственным поцелуем. И когда он позволил вдохнуть ей воздуха в следующий раз, Таня, дрожа от переизбытка эмоций, произнесла:
- Сними наручники.
- Нет.
Она заглянула в его глаза и сама удивилась, что в ней больше не осталось ни гнева, и протеста, ни страха уступить. С непонятной легкостью Таня приняла единственную истину, которую так настойчиво и долго избегала – она чувствует к Эдварду то, чего еще никогда ни к кому не чувствовала.... И это вовсе не ненависть. От такого неожиданного открытия у Тани закружилась голова. Пришел конец поверхностным ощущениям, самообману и глупым играм. Впервые в жизни страсть не давала ей дышать.
- Сними их, пожалуйста. Я хочу только обнять тебя...
Что-то изменилось в нем, во взгляде, в выражении лица, но сейчас Таня не могла ни уловить, ни разгадать этого. Зато ее безрассудное счастье было очевидным в тот момент, когда Эдвард, помедлив, все же повернул ключик в маленьком замке и снял наручники. Освобожденные руки тут же обвились вокруг его шеи, запутались в волосах, притягивая лицо все ближе. Теперь уже она целовала его – жадно, отчаянно, бесконечно, и никак не могла отпустить, как раньше не могла ему ответить... И все внутри трепетало от радости, дрожало от страсти, пело от восторга, когда Таня прижималась к его жарким, отзывчивым губам и желанному телу. Она растворялась в этом поцелуе, наслаждалась жесткими прикосновениями его подбородка, вперемежку с нежными поглаживаниями рук, охвативших лицо. Так сладко было вдыхать его запах и трепетать от прикосновений горячих ладоней, прижимать к себе, чувствовать, как он, будто дразня, нежно покусывает ее жаждущие губы, как ласкает языком ее небо... и отвечать ему, и терять голову. Это было невероятно чувственно... и так прекрасно. Она словно парила в понебесье. Дышала им, жила им и не хотела отрывать от себя никогда.
Все, что она чувствовала, что делала, казалось Тане таким естественным. Она расстегнула кожаный ремень для оружия, потом нетерпеливо потянула плотную ткань, снимая черную футболку Эдварда, и коснулась его груди. Она чувствовала трепещущими ладонями упругие мышцы, упивалась ощущением мужественности, тепла и силы, исходившим от его тела. Он был прекрасен... Так прекрасен, что она едва могла дышать, и уже не могла говорить... Кончиками пальцев Таня вдруг нащупала шершавый шрам у его ребер. Она нежно погладила его, потом осторожно коснулась губами и ощутила, как напряглась горячая кожа, как замерло дыхание Эдварда. Горло почему-то сдавил комок, и Тане мучительно захотелось посмотреть ему в глаза... Только Эдвард склонил голову и снова жадно поцеловал ее, теребя густые волосы. На мгновение он ослабил объятие, и в душе Тани шевельнулось разочарование. Но он отпустил ее лишь затем, чтобы избавить от уродливого платья, за ним упали на пол его джинсы, Эдвард прижался обнаженным телом к ее телу – и это было восхитительно. Волнение, восторг, слабость желания... трепет кожи под ладонями, ее вкус, ее манящий запах... Он приподнял ее, и Таня мягко обвила ногами его бедра, привлекая к себе. Он опалил жаром ее губы, наполним жаром ее тело, и она сладко вздрогнула, почувствовав его частью себя. Эдвард сводил ее с ума. Каждым движением, лаской, поцелуем. Она раскрывалась ему навстречу, отдавая все, потому что безумно хотела пережить это с ним, только с ним. Он прижимал ее к себе так крепко, но все равно очень бережно, и руки невероятно нежно гладили тело Тани, будто он никак не мог насладиться ей, так же, как она им. Все звуки исчезли... Она слышала лишь его тяжелое дыхание и свое, похожее на стон. И когда ее накрыло волной ослепительного наслаждения, а потом блаженной истомы, Таня все не отпускала его, обхватив руками и ногами, замирая и дрожа вместе с ним. Она провела ослабевшей рукой по его щеке и благодарно улыбнулась.
Таня пребывала в такой эйфории, что не сразу увидела, как напряжен Эдвард. И только позже, ища подходящие слова, чтобы выразить свои чувства, Таня заметила его отчуждение. Он оделся, отвернувшись к ней спиной, потом долго копался с ремнем для кобуры, словно забыл, как его застегнуть. Когда с этим было покончено, Эдвард, даже не посмотрев на нее, подошел к двери. Проглотив комок в горле, Таня с тревогой спросила:
- Ты так и не скажешь мне ни слова?
Он остановился, медленно повернулся. Под его взглядом Таня почувствовала себя неловко и прикрылась разорванным платьем.
- Что ты хочешь услышать? – приглушенным голосом спросил он. – Извини.
- И все?... Ты просто уйдешь, и... Уйдешь после...
Она не знала, что сказать ему. Слова застряли в горле. Если бы он еще раз поцеловал ее – сейчас, после того, как она побывала в этих жарких объятиях... Тане казалось, что это была ее первая близость с мужчиной. Но ведь это и была ее первая
настоящая близость...
- Ты ничего не забыл? – нежно спросила она, глядя на его губы.
Неожиданно лицо Эдварда стало жестким.
- Ах, да. Я действительно забыл самое главное. Как мило, что напомнила.
Отказываясь верить своим глазам, Таня смотрела, как Эдвард достал из кармана бумажник и бросил ей деньги.
- Хватит?
- Убирайся, - глухо произнесла девушка, еле сдерживая дрожь. Ей не пришлось повторять дважды. Он захлопнул за собой дверь. Скрип металлического засова зазвенел в ее ушах и резанул по сердцу, будто распиливая его надвое, оставляя безобразную рваную рану. Таня обхватила себя руками, спрятав голову в коленях и покачиваясь. Но эту боль она убаюкать не могла. И в следующий миг разрыдалась, распластавшись на полу. Она не плакала из-за всего, что с ней случилось, и вдруг сорвалась сейчас... из-за него... Только в этот момент она ненавидела не Эдварда, а себя. Как можно быть такой идиоткой? Сама во всем виновата... Впервые Таня плакала навзрыд из-за мужчины. Впервые ей было так невыносимо больно. Такой грязной и униженной она не чувствовала себя никогда. Она отдала ему все, полностью доверилась, а он ей за это заплатил. Таня действительно чувствовала себя проституткой. Он настойчиво добивался ее, и она уступила. Но Эдварду нужен был только секс, только разнообразие, а может – ее унижение. Он обдуманно ее использовал, а потом оценил все в купюрах...
Эдвард стоял в дальнем углу коридора и, как мазохист, слушал рыдания, эхом разносившиеся по подвалу. Они резали его по сердцу, вызывая, уже в который раз, мучительные сомнения. Действительно ли Амбер та, кем все ее считают? И, кем бы она ни была, как он мог так жестоко с ней поступить? Он ведь чувствовал, не мог не почувствовать, что все было по-настоящему. Никакие циничные доводы не могли перебороть охвативших его чувств. И Эдвард заслуженно считал себя полным подоноком. Неважно, какой из вариантов был самым правильным: воспользовался ситуацией, нарушил устав, изменил Джессике, оплатил не тело, а чувства, унизил и довел до слез другого человека, а самое ужасное, и, если быть честным, верное – чудовищно ранил любимую женщину. Это было низко и не по-мужски... Рыдания стали тише, жалобнее, и Эдварду мучительно захотелось пойти к Амбер, обнять ее, успокоить. Сказать, что он сволочь и идиот. И малодушно попросить прощения за жестокую обиду, которая не прощается...
Остаток ночи Эдвард провел под дверью карцера. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене напротив, и думал об Амбер. В мыслях не существовало разделявшей их металлической двери. Он представлял, как она, сжавшись в комочек, спит на холодных плитах, измученная слезами и страхами – и теперь уже не боится крыс, копошащихся в углах. Эдвард знал, что еще сильнее ранит ее, если пойдет в карцер, чтобы предложить более комфортный сон в камере. Он ранит ее в любом случае – одним своим видом. Амбер будет ненавидеть его еще сильнее, чем прежде. Но теперь он знал, ЧТО скрыватся за пеленой такой жгучей ненависти...
Источник: http://anti-robsten.ucoz.ru/forum/33-70-1#25746
