Творчество

В Италии она была, как в сказке. На симпозиуме почти не появлялась, и почему-то этого никто не замечал. Зато гуляла по городу, любовалась красотами. Чувствовала себя и в плену, и в полной безопасности одновременно. Дух ощущался рядом с ней на всех прогулках, иногда был ее своеобразным гидом: она шла за теплым ласковым сквознячком по самым живописным улицам, куда редко водят большие экскурсии.
Только ночной Рим она не увидала. Ночью у нее были несколько иные экскурсии. Она узнала каково это, когда мужчина не просто целует тебя везде, а умело трахает языком, когда клитор плавится от жара в чужих губах, когда на твое упрямое «не хочу» тебя берут насильно, заставляя жесткими ласками и проникновениями стонать, выгибаться и просить еще, забыв, что совсем недавно слово «нет» было главным.
Но чем ближе подходил конец недели, тем тоскливее становилось на душе. Даже Филипп немного изменился. Не сразу тащил в спальню, иногда они просто сидели у камина с бокалом шампанского, пока вместе с хмельными пузырькам в голову не ударяло желание. О том, что ему нравится с ней общаться, Лика старалась не фантазировать. Потому что после этого сразу хочется думать о счастливом окончании счастливой встречи.
О том, кто он Лика решилась спросить не сразу. Филипп, как ни странно, ответил:
— Я? Не умерший.
В голове Лики пронеслись всякие обрывки когда-то прочитанного, и она уточнила:
— То есть, ты как бы между мирами и ты можешь опять ожить, если тебя типа поцелует избранница сердца?
— Ой, только не это! — в голосе мужчины послышалось почти отвращение. — В свое время из-за поцелуя прекрасной дамы я испытал достаточно мучений. Меня вполне устраивает мое теперешнее положение.
— Ты не можешь жить на земле?
— Могу. Но только одну жизнь, и никто не сказал мне, что она будет счастливой.
Установилось неловкое молчание. Вне спальни он всегда ходил в плаще, с низко надвинутым капюшоном. И если в спальне Лика по прикосновению могла определить его настрой, то по голосу, приглушенному тяжелым шелком, не видя ослепительно-холодных серых глаза, она не могла понять ничего.
— А зачем же ты со мной? Тебе понравилось мое тело?
— Да. Но сначала оно понравилось Аманде.
— Кому?
— Аманде. Неупокоенный дух одной юной, хотя немного стервозной дамы. Мы с ней встретились лет сто тому назад. Меня устраивают те отношения, что у нас сложились, но она как любая женщина хочет праздника. Красивого платья, свадебной церемонии, медового месяца…
— То есть мое тело — это ее свадебное платье? — шок был настолько силен, что Лика с трудом понимала, о чем он говорит. — То есть я буду ею одержимой?
 — Да, любительская литература вас погубит, — даже по голосу чувствовалось, что он поморщился. — Одержимость! Дух Аманды слишком слаб, чтобы бороться с живой сущностью. Ей нужно тело — и все.
— И много таких… платьев она уже перемерила?
— Достаточно, честно говоря, я уже стал уставать от этой предсвадебной лихорадки.
— А где буду я сама? То есть… не знаю, — Лика вдруг с ужасом поняла, что это совсем не шутка. Ее тело возьмут и оденут, как она одевает красивую одежду перед выходом. Могут порвать, испачкать, выкинуть.
— Если бы ты умерла, твоя душа точно бы попала в рай. Но тебе не повезло узнать, что души тоже могут гибнуть, — ей показалось или в голосе Филиппа почувствовалось сожаление? — Но я обязуюсь лелеять и оберегать твое тело, если тебя это успокоит.
— Подожди, а меня что, не сочтут умершей? Не похоронят?
— Нет. Разве у вас на земле мало тех, кто просто пропадает?
Лика отвернулась. В сердце поселился холод и ужас. Спросила с горечью:
— А с теми, другими ее платьями, ты тоже проводил … примерку?
— Нет. Просто надо, чтобы они научились входить в эту комнату сами. А приманки бывают разные. И в какой-то момент у них у каждой не оставалось выхода.
— Так же, как и у меня, — девушка сглотнула тугой ком в горле, гордо вскинула голову:
— А ведь я в тебя почти влюбилась, забавно, правда?
— Весьма. Интересно, сможешь ты сейчас повторить эту фразу? — насмешка в голосе, резкий взмах рук — и упавший плащ больше не скрывал ничего. Молодой человек, стройный и высокий, одетый в свободную белую рубашку и стильные брюки (хотя подсознательно после его откровений она ожидала в одежде что-то из прошлых веков), был страшно изуродован: шрамы на лице, теле под рубашкой не оставили почти ни одного живого места. Только глаза, насмешливые и холодные, да руки, изящные и сильные, были нетронуты палачом.
Когда, быстро подойдя к ее креслу, он склонился, чтобы поцеловать, она невольно зажмурилась, чтобы не видеть изуродованного лица. Хриплый холодный смех стал ей наградой вместо горячего и сладкого поцелуя:
— А как же почти влюбленность? — он отошел обратно, накинул плащ, завернувшись в него, как в броню. — Твое тело никогда не отталкивало меня, хотя ты чувствовала под руками шрамы. А твой разум и душа не могут смириться с уродством.
Филипп ушел в сторону в спальни. Первый раз без нее. Лика чувствовала себя опустошенной и мертвой. Ее самый красивый сон, пусть и с намеком на некий фильм ужасов, стал кошмаром. Она — никто, просто платье. Которое наденет какая-то там стервозная дамочка (или дух дамочки), чтобы лечь в постель с Филиппом. Интересно, а с ней он тоже будет гасить свечи? Или этому духу все равно, как выглядит любовник? Она же не будет проводить пальчиком по каждому шраму, не будет скользить губами по каждому ожогу, убеждая, что он все равно самый-самый-самый… Лика всхлипнула. Ей стало безумно жаль себя, свою неудавшеюся жизнь с таким нелепым концом. Влюбиться в собственного палача. «Стокгольмский синдром», — всплыло в голове определение, вызвав почти неуправляемую ярость. Черт, эти знания никому никогда не приносили счастья! Но она ведь так хотела быть счастливой. Хоть мгновенье. А раз хотела — значит будет.
Стерев остатки слез, Лика решительно направилась в спальню. Филипп, лежавший раздетым на кровати, удивленно повернул голову, приподнялся на локте:
— Ты?
— Я. Последняя ночь моя. Я хочу показать тебе, как умеют любить земные женщины. А потом живи со своим духом хоть веками.
Лика быстро скинула одежду, села на кровати. Мужчина хотел было затушить свечи, но она перехватила его руку:
— Не надо. Я хочу видеть тебя. Всего. Будь сегодня моим.
Ни слова не говоря, Филипп опять откинулся на подушки. Лика встала на колени между его разведенных ног и начала свою любовную игру. Она не была опытной жрицей, но в каждое свое прикосновение, в каждый свой поцелуй она вкладывала сердце. Ее губы скользили по мужскому телу легко и нежно, она обцеловывала каждый шрам, каждый дюйм такого неожиданно желанного тела. Филипп по-прежнему молчал, только дыхание стало более хриплым и прерывистым.
Она дошла до шрама внизу живота:
— Это сделала женщина?
— По велению женщины.
— Ей повезло, что она умерла, — Лика провела пальцами по восставшей плоти, коснулась алой головки, уже сочащейся смазкой. Мужчина попытался повернуться и подмять девушку под себя, но она решительно надавила ладошкам на его бедра:
— Ты обещал. Сегодня ты мой.
И опять порхающие прикосновения пальцев к внутренней стороне бедер, члену, мошонке. И горячий рот, обхвативший его возбуждение так жадно и так жарко, что с губ Филиппа сорвался сладостный стон.
Она была ненасытна в своих желаниях. Она попробовала на вкус его кожу и его семя. Она даже прошлась лаской у него между ягодиц, но он был слишком мужчина, чтобы позволить шаловливым пальчикам проникнуть внутрь.
Лика добилась того, чего не ожидала. Серые холодные глаза горели не похотью, а жаркой страстью, его губы были нежными, а прикосновения — бережными, даже когда он перехватил инициативу в свои руки и, перевернув Лику на спину, начал свое путешествие по ее телу.
Но стоило только потерявшейся в ощущениях девушке прерывисто прошептать: «Я люблю тебя!», — как он отшатнулся:
— Нет, не говори так.
— Но я люблю тебя! — Лика закричала отчаянно и громко. — Я люблю тебя! И мое тело будет тебя любить, даже когда в него заселиться эта мадам. Это мое тело будет тебя любить, а не она. Она оденет другое платье и будет любить другого, а мне другого не надо, я хочу быть только твоей!..
Дверь в спальню стремительно распахнулась. Злой черный ветер закружил по комнате...