Творчество

Только из-за тебя. Глава 8
19.03.2024   08:37    
- Ведь ты и правда меня ненавидишь.
Я хотела быть достаточно циничной, достаточно жестокой, чтобы чудовищно соврать. Чтобы уничтожить его холодным: «А ты сомневался?» Но замерла, когда Роберт посмотрел на мой округлившийся живот и, тяжело сглотнув, произнес:
- Я сделал это с тобой...
И тогда, вопреки всему, под его взглядом, потемневшим, влажным, я неожиданно ощутила сладкий укол в груди.
Каждой фиброй души впитывая отголоски того мимолетного, сорванного диким цветком с его сердца, я смотрела на своего врага, поверженного, бледного. Во мне не было триумфа, не было жалости – но его слова, прямые, резкие, подействовали, как подземный толчок. То была гремучая смесь раскаяния, боли и чего-то еще... чего-то, нераскрытого до конца, зато попавшего точно в цель, даже если он стремился к обратному. Озвучить уродливую правду. Обличить себя. Он еще не понимал, что говорит о чем-то большем, не отголоске неправильного действия, не причине ненавидеть – даже насчитай я их миллион, этой среди них не было бы никогда.
Неуместная нежность разливалась во мне, словно река, что грозит выйти из берегов, но тщательно возведенная плотина была надежной. Я не собиралась облегчать ни единого мига, ни единого шага.

(Глава 7)



Самое важное

8.1

Я смотрела ему в глаза, долго, неотрывно, даже понимая, что сама раскачиваю плотину, которую возвела – а чувства сталкивались во мне, как две стихии. То, что устало быть любовью. То, что так и не научилось быть ненавистью. Он жадно ловил мой взгляд, словно чего-то ждал, но я слишком часто сдавалась, слишком долго искала его нежности, получая лишь жалкие подачки чувств.
И все же Роберт сломал невидимый барьер. Сделал шаг.
- Лиз, я... – Взволнованный, он застыл в расстоянии полуметра, лишь теплая ладонь осторожно коснулась моей шеи. Это прикосновение обожгло кожу, как голос – душу. - Знаю я, что вел себя гадко. Сколько бы дней ни прошло, сам себя не прощу. И от тебя этого не жду. Скажи только, неужели... неужели я был настолько... противен, чтобы испытывать... отвращение...
Каждое слово будто сжимало ему горло, давалось с трудом. Они собирались между нами, обрывистые, как летние облачка, тяжелые, как грозовые тучи. Наэлектризованный воздух предвещал бурю – бурю, на которую у меня не осталось сил.
- Ответь мне, пожалуйста.
Я пыталась, действительно пыталась найти в себе желание отплатить ему за все обиды. Разве не затем я пришла сюда? Но сердце не позволяло обмануться, обмануть. Даже став однажды врагом, он не стал мне чужим, не станет им никогда. Кто вообще это придумал? Что мстить правильно, мстить необходимо, потому что лишь так можно утешить свою растоптанную гордость, залечить раны. Почему же мне хотелось одного – прекратить эту бессмысленную сценку, где все прописано наперед? Оборвать ее самым главным, самым важным, что прячется в хаотичном нагромождении эмоций. Он сказал то, что сказал, обвинил себя в том, что сделал, не поняв единственной истины, незамутненной ничем.
Это – наш малыш, Роберт. И у меня не получается злиться на тебя за него... Я буду вести войну на других фронтах, но не здесь. Не здесь. Он ведь чувствует. Требует внимания к себе. Перемирия, тишины...
Прикрыв глаза, я безнадежно боролась с внезапно накатившей слабостью.
- Роберт, мы можем... отложить этот разговор на потом?
До странности обычный вопрос среди болезненного выяснения отношений, похоже, ввел его в ступор – не отводя настороженного взгляда, Роберт потерянно молчал. Но когда моя раскрытая ладонь опустилась на живот, наконец, понял. На его щеках и шее проступили красные пятна, движения сделались неуклюжими.
- Тебе плохо? Лиз? Ты... ты садись. Вот сюда... нет, лучше сюда... – Он, казалось, не знал, куда девать руки, боялся меня задеть или не так прикоснуться. Со скрежетом отодвинул стул, бережно усадил на диван, подсунув под спину подушку. - Вот так... Я сейчас, воды принесу.
Пока его не было, я уселась поудобнее, пристраивая подушку под боком. Откинув голову на прохладную кожаную спинку, постаралась дышать спокойно, размеренно. Глубокий вдох, медленный выдох. Вот так. Все хорошо, счастье. Больше никто не будет ссориться.
- Вода. – Роберт протянул мне стакан, но не уходил, и прерывистое шумное дыхание не попадало в ритм моего, не успокаивалось. Будто не на кухню, а на улицу бегал.
Он на самом деле думал, что я способна испытывать к нему отвращение... к нему, который был для меня всем – наваждением, наслаждением, проклятием и благословением... Я намеренно избегала смотреть ему в лицо, как бы сильно мне этого не хотелось. Сделав несколько глотков, устало произнесла:
- Волноваться нет причин.
- Останься.
Было время, когда я очень ждала этого слова. А сейчас не знала, как к нему относиться. Возможно, попытайся я встать, Роберт не позволил бы пройти, но без какой-либо реакции с моей стороны мог лишь ждать. И так ощутимо нервничал, что о покое, пока он тут, мечтать не стоило.
- Я не стану мешать, обещаю, Лиз. Буду в другой комнате, если что-то понадобится.
- Хорошо...
Он коротко кивнул, вышел, чтобы тут же вернуться с пледом и, укрыв меня им, снова скрылся за приоткрытой дверью. Как и обещал.
Уютно кутаясь в приятную на ощупь ткань, я прилегла, наконец, расслабляясь. Огляделась, оторвав взгляд от потолка с выключенной лампой. Комнату освещало единственное бра, отчего все вокруг тонуло в причудливых тенях. Но даже так нельзя было не заметить очевидного – все, что окружало меня сейчас, не имело даже отдаленного сходства с обстановкой той большой комфортабельной квартиры, которую я делила с Робертом два месяца. Здесь все было по минимуму, уныло, тускло – сродни тому мутному ночному небу, что заглядывало в окно. Какой-то намеренный аскетизм, подчеркивающий нежелание наслаждаться жизнью, лишь проживать ее, как неизбежное. Роберт и раньше был там... где-то. Где-то в себе, в своем пространстве, куда закрыл доступ другим. Но теперь изменилось что-то существенное... а мне-то казалось, что это произошло только со мной, по необходимости. И кто знает, что было бы, не будь счастья, которое за меня так упорно боролось. Возможно, я хотела бы жить так же? Отгородиться от всех и вся? Заняться чем-то, полностью забывая, кто я, возвращаться домой, чтобы переночевать, точно так же обезличив собственное пространство? Казня себя за все то сумасшествие, что положило конец благополучию и обернулось опустошением. Но он... Он, который в отличии от меня ничего не терял, почему? Даже если в глубине души я знала ответ, рациональный разум отрицал эту вероятность.
«Твое тело – не все, что я любил в тебе». Признание лежало на поверхности, пусть отрицало само себя, рвалось через полуправду. Неужели эти месяцы стали для него тем, чего однажды, в душевной агонии, я ему мысленно пожелала? Маленьким личным адом. О, как же мне хотелось его боли! Неисцелимой, непроходящей. Чтобы раздирала его изнутри, не давала передышки, как это происходило со мной. Моя поруганная любовь больше не знала жалости, с той самой роковой ночи.

Расставание часто называют «этапом». Переходом к чему-то иному, новому, возможно, лучшему... возможно. Когда что-то заканчивается, непременно начинается другое, ведь жизнь не стоит на месте. Но тогда, мучительно дрожа, то и дело спотыкаясь на ступеньках лестницы, по которой уходила от него, я не могла об этом думать. Я вообще не могла думать, лишь старалась не дать слабину, не сорваться прямо там. Все оказалось намного ужаснее, чем я могла представить, пусть в нашей схватке не осталось ни победителя, ни побежденного. Мы словно бросили к ногам собственную любовь и стали пинать, соревнуясь, кто нанесет больше увечий. Будто виноваты не мы, а она – упрямая, нелепая, беззащитная. И неистребимая. По крайней мере, я признавала ее, Роберт – нет. Он шарахался от нее, как мог, подавлял, губил, мне же все казалось, что еще чуть-чуть, и сдастся... извинится, быть может, скажет правду. Но нет. Он сходил с ума от того, что однажды извело меня – ревности. Худо-бедно сумел сдержаться в присутствии Гранта, а после самообладание его разбилось вдребезги. В тот момент Роберт действительно слетел с катушек, я видела выражение его лица, глаз... и пусть это не могло принести мне ни радости, ни облегчения, я почти понимала, почему он поступил так, как поступил. Утвердил свою власть надо мной. Он хотел меня, но еще больше хотел, чтобы я принадлежала ему. Наверное, потому простить его оказалось легче, чем простить себя. Я позволила человеку, который желал владеть, но отказывался давать, подчинить меня не столько физически, столько морально, и унижение было мощно приправлено наслаждением. Пусть он не знал об этом, но я-то знала...
Роберт. Причина и следствие, мой замкнутый круг. Я ушла – но осталась, там, внутри, испитая этой любовью так, что вся душа трещинами. А тело по-прежнему нуждалось в нем, как в наркотике, и одинокими ночами помутневшее сознание, прорываясь сквозь запреты разума, горело, стремилось к нему. Оно уже не отличало фантазий, воспоминаний от снов – или препочитало все на них списывать, чтобы дать себе свободу, передышку... маленькую лазейку. Ведь там все так просто, в снах. Можно снова любить его, можно отдавать себя, даже сдаваться, зная, что доставит ему удовольствие. Но даже само это слово слишком плоское, мелкое, а чувство – всеобъемлющее. Наивысшая земная радость, чистый восторг двоих, слитый воедино, как два сомкнутых тела, как два сбившихся дыхания. В тот момент, когда из груди рвется безудержный, беспомощный стон, когда хочется прижаться всей кожей, вонзиться ногтями, зажмуриться до слез, я, дрожа от напряжения, заставляла себя открыть глаза – потому что больше всего на свете желала поймать его взгляд, не отпустить до самого последнего мига, деля ослепительную, блаженную боль. Казалось, ему необходимо то же – потому что наши взгляды всегда встречались, теряясь друг в друге, пальцы впивались в кожу, липкую, влажную, шальное сердцебиение становилось одним на двоих. И даже теперь, пускай лишь во сне, я могла до мельчайшей детали воскресить в памяти его черты, искаженные страстью, его низкие хрипы, подрагивание покрасневших губ, слипшихся от пота ресниц. Ничего не было лучше, ничего не было совершенней той близости, ощущения его во мне, осознания, что мы едины, что переживаем эту короткую вечность вместе. Что она наша, только наша. А когда движения обрывались, когда он прижимался лицом к моей шее, чтобы заглушить крик, и мое тело содрогалось в такт последним сладостным конвульсиям, я обессиленно цеплялась за него, льнула щекой к соленой горячей коже и не могла унять слез от переизбытка чувств. Мне хотелось быть слитой с ним как можно дольше, ощущать его так... когда все затихает, когда безумие уходит, но мы остаемся, еще остаемся неразрывными. Все наши бесчисленные любовные схватки заканчивались одинаково. Пусть мы не ласкали друга больше, ничего не говорили, но и не отворачивались, не спешили сбежать в душ от неловкости – тела не знали преград стыда или недоверия, которых настроили души. Они находили гармонию в единении. Бывало, мы засыпали, усталые, а потом, сквозь сон, я ощущала сумасшедшее желание от того, что его плоть жадно наливалась во мне – и все происходило снова. Поцелуи в полудреме, долгие, упоительные, его волосы, приятно щекочушие шею, его большие теплые ладони, накрывающие мои груди. Я не открывала глаз, лишь отвечала на безмолвный призыв, погружаясь в бездонное море чувственности. Там, на неведомой глубине, мне хотелось оплести его ногами, руками, прижать теснее. Я ощущала его улыбку, как прикосновение, в тот момент, когда он мягко удерживал меня, чтобы умерить пыл. Я выгибалась дугой навстречу, изнывая от желанной муки, а он был так терпелив... во второй раз он всегда был куда терпеливее – и побуждал мое тело не просто отзываться... петь...
Мне не хватало его, как глубокого вдоха больным легким, как ампутированной конечности, без которой жить возможно, только пока не умею, не знаю как. Первое время после разрыва я оставалась у Одри. Та, нацепив маску понимания, старалась не посыпать солью мои раны... не чаще, чем ее терзало любопытство. Конечно, подруге хотелось знать, почему я выгляжу так, будто меня переехал грузовик, и не желаю взять себя в руки, почему обманываю работодателя, притворяясь больной – хотя болезнь моя слишком похожа на синдром брошенной, с осложнениями в виде обильных слез, отсутствия аппетита, апатии. Потом у Одри появился парень, что немного облегчило мне жизнь, правда, ненадолго. Меня не мучили распросами, но я превратилась в помеху их свободе. Положение становилось все более неловким по мере развития романа – ведь стоит броситься в омут с головой, как остальное теряет значение, взгляд фокусирует только предмет желания, тело притягивает лишь источник наслаждения. Я знала это, как никто другой, и понимала, что каждый раз в кино или кафе не сбегу. А проблема оставалась все той же – денег после выплат по задолженностям не хватало. Пришлось, наконец, признать тот факт, что мне будет не на что жить, если в одиночку снимать квартиру в столице. Родителей за нежелание видеть меня в своем доме, не говоря уже о том, чтобы простить мне долг, который считался компенсацией за их нервы, я в общем-то не винила. Странно, что раньше я волновалась о том, как они будут жить одни после моего замужества. Когда-то я была их гордостью, образцовой дочерью. Той, о ком можно говорить с умиленной улыбкой в кругу друзей. Конечно, братом они тоже публично гордились, но принадлежность к мужскому полу значительно расширяла границы дозволенного – и если бы что-то хоть наполовину скандальное случилось с ним, не сомневаюсь, что нашелся бы повод для подозрений невесте, как и повод осудить именно ее. Так уж повелось, и я всегда это знала, знала, на что иду, знала, от чего отказываюсь... И не жалела. Я дорого заплатила за свой выбор. Только все же надеялась, что смогу однажды прийти в дом, где выросла, и поговорить, хотя бы поговорить, ведь наша семья не была щедра на объятия даже в лучшие времена. Но после того, как распахнувшаяся дверь тут же захлопнулась перед носом, стало проще осознать – это красивое, но холодное жилище станет для меня чужим, как я сама стала чужой для родителей, что сторонятся меня, словно чумы. Раньше мне казалось, что жизнь безоблачна, что все меня любят, и с таким количеством беззаботных подруг, предупредительных коллег и просто добрых знакомых одной остаться невозможно. Но шанс разубедиться в этом появился очень быстро. Они отсеивались постепенно, сами собой, пропадали в будничной суете, прикрываясь делами, находили другие интересы, продвигались вверх по карьерной лестнице.
Я старалась держаться. Цепляться за что-то в своей опустевшей жизни. К тому же, оставался человек, к которому я могла, с уверенностью в поддержке, обратиться в любое время. Эдакий запасной вариант – ведь влюбленный сродни мазохисту, он использует любой шанс, лишь бы обмануться надеждой. Потому я и не хотела прибегать к помощи Гранта, чтобы ненароком не обнадежить. Мне было стыдно жалеть его, так явно, пронзительно жалеть, но именно это я чувствовала, вспоминая неожиданное признание. Момент его слабости, открытой мне. Я не осознавала, что в тот момент сама заслуживаю жалости гораздо больше – а если бы осознала, бежала бы от него со всех ног. Просто слишком выбилась из сил, приуныла, потеряла опору. Мне не с кем было поговорить, в чем я отчаянно нуждалась. Одиночество лежало на плечах тяжким грузом. Вот тогда я и позвонила ему. Мы увиделись в том самом пабе вдалеке от центра города. Помолчали вместе, запивая неловкость кофе, обменялись парой ничего не значащих фраз и разошлись. В последующие встречи стало легче. Страх, что Грант спросит, как закончился тот знаменательный вечер, ушел. Разговоры завязывались с банальностей, но это помогало. Как рукопожатие, как объятие, которых мы уже не могли себе позволить. Очередной иронией стало то, что Грант первым озвучил нечто, долгое время не дававшее мне покоя.
- Лиз, как ты себя чувствуешь?
Он был врачом, я доверяла ему – потому призналась, что не очень хорошо. Лицо Гранта оставалось непроницаемым, когда я приписывала слабость то низкому давлению, то отсутствие аппетита.
- Конечно, это могут быть проблемы с пищеварением. Или анемия. Или гипотония. Но я советовал бы начать с более очевидного, Лиз.
- Очевидного?
- Теста на беременность.
Тогда я испытала настоящий шок. Панику. От почти бесстрастных слов:
- Могло быть так, что вы... не... предохранялись?
Могло. В тот раз никто не думал о последствиях... кроме тех, разрушительных для души. Я не смогла выдержать его взгляд. Лишь обреченно кивнула.
- Понятно. Не переживай. Я направлю тебя к хорошему гинекологу на осмотр. Если понадобится помощь... любая...
Он протянул руку, будто хотел накрыть ладонью мою, но я отстранилась – осторожно, чтобы не обидеть. Глаза наши встретились, и я молча дала понять, что единственная помощь, которую могу от него принять – профессиональная. Ни в деньгах, ни в решении проблем с жильем я не хотела зависеть от бывшего жениха, пусть он был моим другом много лет. Глупостей наделано предостаточно.
- Лиз, все наладится, вот увидишь.
И снова я лишь кивнула.
А потом опасения подтвердились. Стали тем, от чего уже не отвернуться. Поначалу оставалась смутная надежда, что врач все опровергнет, что не придется принимать решений. Потом осталось лишь желание скрутиться в клубок, сжаться, забыться... Позже я не раз спрашивала себя, почему тот врач не сказал нейтрального: «Вы беременны». Почему сказал: «У вас будет малыш».
Наверное, этот человек привык к тому, что на лицах его пациенток отражается не только радость. Был готов и к тому, что от «вердикта» может передернуть, что простая фраза может смыть с лица краски, а из глаз – свет. Он не имел права говорить этого слова! Я предпочитала другое, я всеми силами выталкивала из сознания то, что могло ослабить волю. Противилась, злилась, паниковала. Будто что-то извне настойчиво требовало поступить так, а не иначе, потому что мир давно пришел к этому последствием прогресса, того требуют мое блестящее будущее, моя гордость, все, что считается правильным...
Малыш. Теперь, при одной мысли, что много месяцев назад, в панике и отчаянии, я могла обозвать его плодом лишь для того, чтобы легче было избавиться, как от чего-то безликого, не имеющего отношения к плоти и крови, к жизни и чувствам, к дыханию и сердцебиению, все во мне сжималось от ужаса. И то, что какое-то время спустя собственный крепкий организм не дал потерять этого ребенка, стало не просто чудом – стало прозрением. Но никогда мне не забыть той ночи, той тревожной, нарастающей боли, ставшей в один момент настолько сильной, что слезы подступили к глазам. Я не могла кричать, но кричала, всем своим существом, всей душой, которую перекручивали страх и чувство вины. «Нет, пожалуйста... Н-нет, прошу, пожалуйста...» Я обнимала свой живот, совсем еще плоский, боясь сделать лишнее движение. Тысячи мыслей проносились в голове, пока ждала «скорую». Я сама не знала тогда, к кому обращаюсь, кого молю, раскаиваясь в том, что могла подумать, лишь подумать о том, что чуть было не решилась сделать тогда. Я могла его убить, легко, быстро убить, свое хрупкое счастье. Намеренно закрыв разум и сердце, не дать себе представить то, что необходимо представлять, глядя на те две полоски. Неважно, неделя или месяц, он уже есть. Не зародыш. Не плод. Малыш. А врач из «скорой» строго говорил, что нельзя плакать, что любые спазмы опасны, и я должна взять себя в руки. Благодарить судьбу, бога, если в него верю – но истерику прекратить. Немедленно... И это помогло мне. Встряхнуло. Уже не имело значения, что трудностей у меня теперь было больше, чем средств борьбы с ними. Я с трудом осваивалась в новой реальности, в незнакомом мире, что постепенно менялся вместе с моим собственным телом, где страх потери мог стать ее причиной, где нельзя было волноваться даже по пустякам. А ведь временами приходилось подавлять приступы самой настоящей паники от мыслей о том, что будет дальше – но стоило прикоснуться к растущему животу, и становилось легче. Все обретало смысл, силу.
Отчаянья было много, только счастье боролось во мне, за меня, изо всех сил... Беда заключалась в том, что нам со счастьем надо было где-то жить. Иногда, сдаваясь, я думала, насколько было бы легче, если бы кто-то обнял меня, просто обнял. Прижал к груди, шепнул, что все будет хорошо, обязательно, позаботился обо всех проблемах, только... кому я хочу солгать? Прости, счастье. Не кто-то. Если бы он обнял меня. Если бы такое было возможно.
А теперь он здесь, рядом... И я не знаю, как сказать ему об этом.

8.2

Лиз уснула. Вот уже час, как уснула, но я не мог позволить себе нарушить данное ей обещание, так и сидел на кухне, глядя в темноту перед собой. Жгучее чувство вины, неоправданная надежда, глубокое волнение мешали не только связно мыслить – нормально дышать. В полуночной тишине я слышал гулкие удары собственного сердца, каждый порывистый вдох и судорожный выдох. Я не мог знать, к чему это приведет, но безотчетно боялся потерять ее снова. Правда, еще больше боялся признать наглядный факт, что... Сделал. Ей. Ребенка. Упираясь локтями в стол, сжимал руками голову, дурную свою голову, в которой истерично билось: «И что теперь, будущий папаша? Получил?» О да, жизнь полна сюрпризов – тут повторного дубля не попросишь. Постарался ты, потрудился на славу. Удовлетворил свое нелепое, эгоистичное желание остаться незабытым. А теперь это желание ножками бегать будет... Вот тогда вся моя потрепанная самоирония испарилась. Потому что на короткий миг он возник в воображении, совсем еще смутный, далекий образ. И грудь отчего-то сдавило, и внутри все стало каким-то болезненно-горячим, колким. То ли невозможное счастье поцарапало, то ли неминуемое отчаяние.
Погруженный в невеселые раздумья, я не сразу услышал сигнал телефона. Он же все повторялся и повторялся незнакомой мелодией, до тех самых пор, пока, придя в себя, я не устремился в прихожую, где на полу лежала брошенная Элизой сумка. Звонки подождут, сейчас важнее всего ее безмятежный сон, ее душевный покой, который в очередной раз был так грубо мною нарушен. Там, у станции метро, сильное потрясение, вечерний городской сумрак, свободный покрой ее плаща обманули мои глаза – и, упустив самую важную перемену в женщине, которую любил, которую ранил, я повел себя до тошноты предсказуемо, нечутко. Будто все, что мне было надо после этих месяцев убогого существования – затащить ее в свою одинокую берлогу с вполне очевидной целью... Наконец среди загадочных глубин дамской сумочки я отыскал трезвонящий телефон, но скинуть звонок не успел – неожиданно включился автоответчик. И я услышал то, чего никак не ожидал услышать.
- Привет, не могу до тебя дозвониться, куда пропала? Слушай, Айзек барахло привез... в общем... ты же говорила, все в порядке, квартиру нашла. Правда, в порядке, Лиз? Он уже въезжает, сама понимаешь, как бывает... почти новоселье. Забери на днях вещи, ладно?
Какое-то время я стоял, глядя на давно потухший экран, пока эхо отчетливо произнесенных слов звучало в ушах. Сказать, что они ошеломили меня – ничего не сказать. Можно было думать, что угодно, но поиски жилья?! С чего ей, дочери хорошо обеспеченных, по всем признакам, родителей, девушке, так очевидно не нуждающейся в деньгах, кантоваться у подруги? Особенно теперь? Оказалось трудно найти этому логическое объяснение. А если все настолько плохо, если Лиз нужна была помощь, почему она не обратилась ко мне? Ведь знала номер... Почему не бросила обвинением в лицо совсем недавно, во время ссоры, не выкрикнула, какая я безответственная сволочь? Она ведь крайне уязвима сейчас, но промолчала. Из гордости. Потому что ты, придурок, даже не пытался искать ее, пусть тайком, но выяснить, как она, где. У нее нет причин открываться тебе, доверять – после того, что было, даже если забыть, как до этого ты выпросил ее вон из квартиры.
Как же мне сделать это? Сделать так, чтобы она осталась, не подавая виду, что все знаю? Я должен взять на себя обязательства, позаботиться о ней. О них. Хватит убегать в кусты, набегался. И не от Лиз ведь бежал, от любви – но когда та взяла за горло, пришлось признать правду. Ни от чувств, ни от себя самого никуда не денешься. Про любимую женщину и говорить не стоит – от нее пути нет, только к ней... Иначе все в жизни пойдет наперекосяк.

.........................................................................................................................................

Спасибо большое всем, кто заглянул, кто ждал, и очень извиняюсь за долгий перерыв - просто главы за гранью "заранее продуманного" всегда сложнее, а то, что когда-то созрело, как страстная любовная история, заканчивалось многоточием именно на той встрече спустя время... Дальше все оставалось весьма туманным) Надеюсь, продолжение не разочаровало. Буду рада поговорить на форуме или под главой, пишите о своих эмоциях, пожалуйста, это очень важно для меня!




Источник: http://www.only-r.com/forum/38-87-10
Из жизни Роберта gulmarina gulmarina 1219 20
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Форма входа    

Категории          
Из жизни Роберта
Стихи.
Собственные произведения.
Герои Саги - люди
Альтернатива
СЛЭШ и НЦ
Фанфики по другим произведениям
По мотивам...
Мини-фанфики
Переводы
Мы в сети        
Изображение  Изображение  Изображение
Изображение  Изображение  Изображение

Поиск по сайту
Интересно!!!
Последние работы  

Twitter            
Цитаты Роберта
"...Когда я был моложе, я всегда хотел быть рэпером. Но я даже не надеялся стать им, я никогда не был достаточно угрожающим."
Жизнь форума
❖ Вселенная Роба - 13
Только мысли все о нем и о нем.
❖ Пиар, Голливуд и РТП
Opposite
❖ Суки Уотерхаус/Suki Wa...
Женщины в жизни Роберта
❖ Флудилка 2
Opposite
❖ Клер Дени
Режиссеры
❖ Tenet/Довод
Фильмография.
❖ Самая-самая-самая...
Кружит музыка...
Последнее в фф
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
Рекомендуем!
3
Наш опрос       
Какой костюм Роберта вам запомнился?
1. Диор / Канны 2012
2. Гуччи /Премьера BD2 в Лос Анджелесе
3. Дольче & Габбана/Премьера BD2 в Мадриде
4. Барберри/ Премьера BD2 в Берлине
5. Кензо/ Fun Event (BD2) в Сиднее
6. Прада/Country Music Awards 2011
Всего ответов: 172
Поговорим?        
Статистика        
Яндекс.Метрика
Онлайн всего: 6
Гостей: 4
Пользователей: 2
Pups_riescha_2707 МЕГАХМЫРЬ


Изображение
Вверх