Глава 7. Прошлое — ложь, для памяти нет дорог обратно, каждая миновавшая весна невозвратима, и самая безумная и стойкая любовь — всего лишь скоропреходящее чувство.
Габриэль Гарсия Маркес. Сто лет одиночества
Подозрения сродни летучим мышам – они появляются лишь с наступлением сумерек.
Фрэнсис Бэкон
День, и без того туманный и пасмурный, увенчался проливным дождём.
Криппи-крап-кра...
Криппи-крап...
Крап-кра...
Крап-кра...
Капли отстукивали стёклам свой собственный, похожий на затухающее сердцебиение, ритм. С запада подкрадывались сумерки, норовя окутать затихающий в предвечерней суете городишко Форкс ещё более плотным туманом, в котором все кошки серы.
Дождавшийся меня после физкультуры Эдвард был молчалив. Сидя в машине, он безучастно глядел в окно. Я понятия не имела, о чём он думает.
Он молчал во всех отношениях и даже по виду казался каменной глыбой. Нет. Монолитом, пробить который нельзя.
Замшелой гранитной плитой, на которой слова ещё не высечены, но согреть которую уже невозможно...
На какое-то мгновение мне стало жутко.
Я села, не пристёгиваясь. Едва дождавшись того момента, пока я хлопну дверью, он рванул с места, наверняка оставляя маслянисто-чёрные следы даже на мокром от дождя асфальте.
Он был мрачен.
Он не смотрел мне в глаза, будто знал что-то, что могло серьёзно меня расстроить. Или просто не хотел ссориться. А мне не хотелось донимать его. Я и без того понимала, что парень уже на взводе. Белые пальцы на руле...
Возможно, впервые в жизни мне захотелось забрать чужую боль, вместо того, чтобы привычно поделиться своей. Нетипичное, противоестественное чувство...
Кажется, твой пример заразителен, Эдвард. Твой мазохизм имеет странную, прилипчивую природу. Ты способен заразить им каждого, кто хоть на йоту проникнется тобой. Иначе стала бы я битый час ломать голову над тем, как же мне теперь вновь вернуть твоё расположение? Ты ведь только начал мне верить, Эдвард Каллен. Не полностью, осторожно, будто сонный, едва открывающий глаза ребёнок, который ещё помнит сказочный сон и совсем не хочет расставаться с ним...
- Эдвард... – произнести вслух его имя оказалось намного сложнее, чем думать о нём, но я это сделала. Попытавшуюся пискнуть гордость я тут же поставила в самый тёмный угол. Не время.
Не место.
Вместо ответа он покачал головой отрицательно, давая понять, что на продолжение разговора не настроен.
- Эдвард, прошу тебя. Мне необходимо, чтобы ты меня выслушал...
- Белла, если я зажму уши ладонями, мы съедем с дороги на более чем приличной скорости, - его голос вибрировал на самых низких нотах, то ли от долгого молчания, то ли от взвинченных до предела эмоций. – Ты этого хочешь?
- Нет, но Эдвард...
- Если ты ещё раз скажешь «Эдвард», я так и сделаю. Обещаю тебе. Пока что я держу себя в руках. Не надо будить во мне... – он замолчал, но игра желваков на его лице была достаточно красноречивой.
Мне показалось, что горизонт занавесили сплошной серой беспросветной пеленой тоски. К этому ощущению примешивалось ранее мне незнакомое гнетущее чувство. Я была предоставлена сама себе, но это меня не радовало. Именно сейчас в мою голову лезли мысли, которые мне не хотелось прятать от него. Но Эдвард не желал меня слушать.
Попытавшись расслабиться, я закрыла глаза, погружаясь в лёгкое оцепенение, оставшееся во мне от человеческой потребности ко сну... Кажется, я успела увидеть какое-то подобие сновидения. Сверкающие бабочки с алым оперением крыльев, солнечные зайчики, скачущие по зелёному позументу листвы, ресницы цвета тёмной, почти чёрной, бронзы...
Меня разбудил мой собственный судорожный вздох.
«Вольво» стоял на подъездной дорожке. Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как мы приехали, но Эдвард, заглушив мотор, по-прежнему сидел за рулём.
Насколько я могла различать в полумраке, взгляд его слегка потемневших глаз был направлен на меня. То ли Эдвард Каллен был удивлён моей способностью дремать, то ли ещё что-то, но только никакой злости в его взгляде не было. Скорее, растерянность.
- Пойдём... – тихо сказал он.
Когда мы вошли в дом, он обернулся и ещё раз пристально на меня посмотрел. Этих мгновений мне хватило, чтобы увидеть... Чтобы осознать, что его глаза действительно потемнели.
Мне захотелось схватить его и вытянуть на свет, но я сдержалась. Да и гнетущее чувство накатило по-новой. Захотелось залезть под душ и не думать ни о чём – просто ждать, пока вода смоет с меня все воспоминания, все касания... И все сновидения.
Вежливо отказавшись от общества Эсми и Джаспера, я поднялась наверх. Может, у меня разыгралась паранойя, но мне показалось, что они проводили меня встревоженными взглядами.
Нет, не так.
Встревоженными взглядами чуть потемневших глаз.
Только включив воду, я смогла забыться. Но даже сейчас мне казалось, что звуки этого мира медленно, но верно начинают раздражать меня. Плеск воды о кафель, скрип половиц, звуки голосов... Уже выйдя в коридор, я услышала, как внизу смеётся Розали. Её смех вызвал во мне вспышку раздражения настолько сильную, что мне пришлось закусить губу, чтобы не выругаться.
Свет в комнате казался слишком ярким, буквы в книге слишком мелкими, раскаты грома снаружи – слишком громкими.
Да что со мной такое? Мигрень?
Сев на постели, я ослабила узел полотенца, которым обернула волосы. Мои щёки и губы горели, хотя и были не теплее обычного. Интересный случай, вампир с мигренью... Чувствуя странную сухость во рту, я подошла к зеркалу, вооружившись расчёской.
Ещё пара часов таких симптомов – и я начну ненавидеть весь мир.
Или, чего доброго, кого-нибудь убью...
Проведя расчёской по мокрым волосам, я посмотрела на своё отражение. В следующее мгновение массажка с громким стуком шлёпнулась на пол.
Мои серо-голубые глаза были тёмно-голубыми.
Самое время появиться Эдварду со своими комментариями, но на этот раз, видимо, он ничего не хотел мне объяснять.
Совершенно внезапно, будто толчком, ко мне вернулось нормальное восприятие действительности. «Наверное, и правда мигрень», - успокоила я себя, усаживаясь за уроки, но решительно ничего не смогла сделать, просидев полвечера в ступоре. Я твёрдо решила поговорить с отцом, как только он вернётся. Быть может, он знает, что со мной происходит. В конце-концов, слишком многое для меня стало открытием за последние пару дней.
Ко мне в комнату заглянула Элис.
- Привет, ты чего тут одна сидишь? - она прошла, не дожидаясь разрешения, впрочем, мне было приятно её общество.
- Привычка. Я всегда сижу одна.
Она присела на мою кушетку.
- Ну... Теперь у тебя большая семья, так что привыкай. К концу недели мы планировали выбраться в Сиэтл. Поедешь с нами? Сходим в кино, погуляем...
Перспектива вновь оказаться в Сиэтле меня мало радовала, поэтому я пожала плечами.
- Не знаю. А с чего вдруг такая культурная программа?
- Завтра будет тяжёлый день, – она помахала в воздухе траурной повязкой. – Карлайл говорит, что после всего пережитого кое-кому нужно будет развеяться. Звучит немного цинично, но...
Никакое печальное выражение не могло задержаться на милом личике Элис. С её весёлых черт грусть оплывала, как воск, оставляя её такой, какой она чаще всего была – озорной, милой и, как ни странно, жизнерадостной. Значит, завтра вся школа будет на похоронах Изабеллы Свон...
- Элис, поправь меня, если я не права. Мне же нечего делать там?
- В Сиэтле?
Чёрт. За время общения с Эдвардом я привыкла к тому, что недомолвок просто не может быть. Покачав головой, я уточнила.
- На похоронах Беллы. Мы ведь не были знакомы. Ничего, что семейство Каллен будет не в полном составе? Мне бы очень не хотелось мозолить глаза Эдварду...
Да что со мной сегодня, в самом деле? На меня снова накатило, бросило сначала в жар, потом в холод. Снова сухость во рту, на этот раз чуть сильнее. Гнетущая тоска, будто кто-то вынимает из меня душу. Наверное, я побледнела, потому что Элис внезапно взяла меня за подбородок, всматриваясь в моё лицо.
- Что, Белла?
Я поймала себя на мысли, что впервые не слышу её голод. Раньше это щекотное чувство ходило за мной по пятам, если рядом был кто-то из Калленов. А теперь... Я продолжала при желании ясно слышать их мысли, но совершенно не слышала их голода.
- Н-н-ничего... Мне как-то не по себе. Наверное, это мигрень.
- У нас не бывает мигрени, Белла.
- В таком случае, я, кажется, схожу с ума, потому что... – я судорожно сглотнула, - потому что я...
Элис усмехнулась, и я заметила, что и её глаза темнее обычного.
- Это голод, Белла. Просто поначалу он переживается особенно остро.
Значит, то, что я ещё вчера воспринимала как лёгкую щекотку, было похоже на приступ маниакально депрессивного психоза... Этому моему прозрению Эдвард мог бы от души порадоваться, если бы слушал меня. Вспомнив, что ещё при первой встрече со мной Розали, Эммет, Джаспер и Элис были очень голодными по моим ощущениям, я снова посмотрела на Элис. Она по-прежнему улыбалась.
- Сперва накатывает время от времени, но под конец... Перед охотой он становится постоянным. Сложно думать о чём-то кроме. Поэтому мы особенно осторожны в школе в такие дни. Ничего, ещё пара дней – и будет большая охота.
Охота... Нервно хихикнув, я поинтересовалась не без тайной надежды:
- Со временем это ощущение притупляется?
Она покачала головой, отводя глаза.
- Со временем становишься мудрее. Учишься отвлекать себя, не слышать пульс соседа по парте, уходить мыслями далеко... Хорошо, когда рядом есть кто-то из своих. Одному справляться сложнее. Завтра будет сложный день, - она снова улыбалась. – Но мы будем все вместе. Вся семья.
Это было сказано с такой гордостью, с таким теплом, что я поняла, что просто обязана быть там, со своей семьёй. С отцом, с Элис... С Эдвардом, наконец.
Быть там, чего бы мне это не стоило...
***
Почти всю грустную, но по-своему трогательную церемонию прощания я стояла рядом с отцом, держа его под локоть. Мне было абсолютно наплевать, что мои красивые замшевые чёрные туфли были уделаны вязкой кладбищенской грязью, что на меня таращится добрая половина присутствующих, для которых я была по-прежнему новым человеком в Форксе, в семье доктора. Я чувствовала себя центром происходящего, главным виновником горя шерифа... Да так и было, но во мне не было раскаяния, разве что горькое сожаление, значительно разбавленное ощущением голода. Эсми ободряюще на меня посматривала, но легче мне от этого не было. Розали и Эммет стояли за нами, Джаспер и Элис - чуть впереди. Шёл дождь, меня периодически начинало мутить, и только мысль о том, что слева от меня стоит, стиснув зубы, Эдвард не давала мне окончательно расклеиться. Только благодаря плотному кольцу моей семьи я чувствовала возможность стоять на ногах. Мне самой казалось, что я умираю.
Пару раз, когда становилось особенно лихо, Эдвард брал меня за руку. Я не знала, чем именно было вызвано это своеобразное участие, но мне становилось легче. К концу похорон я буквально повисла на локте Карлайла. Надо же... Джессика посчитала меня впечатлительной. К тому же, она подумала, что я ношу линзы. И что мы неплохо смотримся с Эдвардом.
Надеюсь, она имела в виду внешнее сходство, хотя откуда? Мы же ни разу не родственники. Именно сейчас я была благодарна ему за то, что он продолжал закрываться от меня. Ретроспективного фильма об Изабелле Свон я бы не выдержала. Я и так, что есть силы, вгоняла ногти в его ладонь, как только он касался меня.
Он терпел, даже не вздрагивая.
Мне хотелось причинить боль, растерзать, разорвать – что угодно сделать, чтобы эта жажда оставила меня. При этом я понимала, что это только начало моей вечности. Все Каллены, не сговариваясь, думали обо мне. Так же, как они приняли меня в семью, в дом, они впустили меня в свои сердца и мысли. Каждый из них сейчас переживал обо мне. Красотка Розали вспоминала свой первый голод, отчего её чувствительная кожа покрывалась мурашками страха. Это чувство передавалось Эммету, и он осторожно приобнимал её, незаметно для окружающих. Он сам думал о том, как мне сейчас нелегко, но к его сочувствию примешивалось и другое: он слишком хорошо знал, что такое быть убийцей, страстно желающим крови. Джаспер откровенно сочувствовал мне: даже он уже достаточно хорошо адаптировался к этим ощущениям и к «вегетариантству», о котором мне только предстояло узнать. Элис просто думала обо мне с нежностью, как о младшей сестре. И только Эдвард сейчас наверняка думал о своём...
Когда всё было кончено, участники похорон медленно потянулись к выходу. Я медленно разжала судорожно сведённые пальцы, выпуская руку Эдварда. Я предполагала, что он захочет остаться. Думать об этом, давая какую-то оценку, у меня просто не было сил. Мне хотелось оказаться подальше от толпы, от запахов, которые сейчас воспринимались особенно остро, от звуков, которые раздражали... Затяжной приступ голода сковал мою волю. Кажется, отец сказал, что после первой охоты мне будет уже немного легче себя контролировать. Боги, да по ним вообще не скажешь, что они что-то такое чувствуют. «Хорошо, когда рядом есть кто-то из своих», - вспомнились мне слова Элис.
Обожание, с которым Эсми и Карлайл смотрят друг на друга...
Бесконечная нежность, которую Эммет испытывает к Розали...
Трогательная забота, с которой Джаспер обнимает сейчас Элис...
Когда мир внутри тебя раскалывается на части, спасти может только любовь. Непреходящая, вечная, неизмеримая ничем, оттого похожая на смерть ради другого. Ради любимого. Только мысли о ком-то, кроме себя, могут удержать на краю этой пропасти, за которой нет и не было света.
«У них была взаимная симпатия, которая грозила перерасти в любовь», - снова вспомнились мне слова Элис, сказанные тогда, по пути к бухте. Вместе с этим воспоминанием в мысли вернулась ясность, оборвав мои мучения.
Лучше бы моё сознание осталось в сумерках.
Осознание того, что я натворила, было похоже на белую вспышку недавней боли.
Только сильнее.
Больнее.
Острее.
Передо мной стоял Эдвард. Тот самый Эдвард, который так нелепо остался ни с чем. Совершенно один на этом бесконечном пути страдания. Он был готов полюбить, но жизнь разрушила всё моими руками. Странная случайность, в которой не было моей вины, но которую он, кажется, никогда мне не простит...
Вместо того чтобы уйти вместе со всеми, я медленно осела на землю, утыкаясь лицом в его колени. От безысходности мне хотелось выть...
«Я хочу умереть, Эдвард... Как же я хочу умереть...»
Уже через мгновение он опустился рядом, выпутываясь из моих слабых рук и обхватывая меня за плечи, прижимаясь своим прохладным лбом к моему. Капли дождя на его лице были похожи на слёзы, но в глазах Эдварда Каллена слёз не было. Только тоска – как отражение моей собственной.
- Только не ты, Белла... Только не ты.
Он сказал это вслух и очень тихо. Его голос почти растворился в шуме дождя, который становился всё сильнее.
Кажется, именно тогда я заметила, что ресницы у него действительно слегка отливают бронзой...
Источник: http://www.only-r.com/forum/35-530-1#412917
