Глава 10. Мрак с тобою рядом…
Не знаю, сколько я пролежала, не двигаясь. Песчинки времени с шуршанием ссыпАлись в вечность. Сперма на лице засохла и коркой стягивала кожу, этот истлевший хрупкий пергамент, обтягивающий мою остывшую плоть.
Дан поведал Николасу, что меня легко сломать? И по доброте душевной даже подсказал, как? Мило.
Дан получает высокий балл за отлично проведенную шахматную комбинацию. Расположил меня к себе, просочился сквозь мое циничное недоверие, влез в самую мякотку, удобно там устроился и укусил за наиболее незащищенное место. Респект, Дан, снимаю шляпу. Этот раунд ты выиграл.
Но не партию. Пока нет.
Послышались шаги. Все-таки несколько дней, проведенных в полной темноте, не прошли бесследно. Я отлично научилась распознавать звуки, и сейчас отчетливо различала, что к двери приближаются два человека, мужчина и женщина.
- Дайана, умой ее, но не развязывай.
Недовольный голос Мака привел меня в неописуемую радость. Но почти сразу же я расстроилась. Обрадовалась я только потому, что ожидала - и, видимо, боялась, - что вернется Николас. Моему нынешнему учителю все же удалось меня запугать. Обидно.
Зажурчала вода, а потом мокрая губка прошлась по моему лицу. Звук удаляющихся шагов возвестил меня о том, что Мак вышел.
Дайана подцепила край скотча и потянула. Отлепился он довольно безболезненно. В фильмах всегда кажется, чтобы таким способом людей буквально пытают. В фильмах? Какие фильмы я помню? Я порылась в памяти, но ничего конкретного не всплыло. Вспоминалось почему-то болезненное ощущение на коже вокруг рта. Откуда такие ассоциации?
Рабыня молча умыла меня, затем промокнула мне лицо полотенцем. Наконец я разлепила веки.
Выполнив порученное, она тихо села поодаль на стул, сложив руки на коленях и все так же глядя в сторону. И меня тоже ждет такое же состояние? Она молчала, возможно, потому что ей было приказано. Я молчала, потому что не хотелось говорить. А может, потому что не знала, что сказать. Интересно, что она думает обо мне? Если думает вообще, конечно. Удивляет ли ее моя непокорность? Или, возможно, она думает, что я глупо себя веду?
Дверь открылась, к нам вкатилась тележка, которую толкал Майкл. Дайана вскочила на ноги.
- Велено вас обеих покормить, - заговорил он, как всегда обращаясь больше к себе самому.
- Вы позволите, господин Майкл? – произнесла девушка, не приближаясь и не поднимая глаз. – Господин Николас приказал мне обслуживать Сару и кормить ее.
– Я сам покормлю. – Он подкатил столик ко мне и взял с него какую-то миску, повернулся к Дайане: - А ты кушай, приятного аппетита!
И поставил миску на пол.
Я, растопырив глаза, наблюдала, как девушка послушно сначала встала на колени, затем опустилась на четвереньки, выгнула спину и начала лизать что-то, наложенное в миску. Мне показалось, что для нее это было довольно привычно. Майкл некоторое время наблюдал за девушкой. Лица его я не видела, но догадывалась, какое выражение оно приобрело. Наконец, видимо, сделав над собой усилие, он повернулся ко мне.
- А тебе куриный бульон, чтобы твои кости быстрей срастались. Ты у нас постоянно на особом меню, - пробормотал он, пододвигая стул и усаживаясь на него.
Он поцокал языком и поднес ложку к моему рту.
Интересно, это по-прежнему распоряжения Дана действуют? Или Мак настоял, чтобы меня кормили правильно? Или Николас заботится о восстановлении поврежденного товара?
Майкл покормил меня быстро, не отвлекаясь на болтовню и извращенные изыски, что меня немного напрягло. Как показывает практика, любое изменение в режиме чревато последствиями. Но в самом конце, вылив мне в рот остатки бульона, он мокрой ложкой начал возить по моим щекам, по лбу, носу. Затем наклонился и неожиданно стал облизывать мне лицо. Я замерла, зажмурилась, пытаясь совладать с собой и не плюнуть ему в физиономию. «Он просто больной человек, - уговаривала я себя. – Потерпи, он сейчас уйдет». Действительно, это долго не продлилось. Обработав языком мое лицо, официант, или как там называлась его должность, тщательно протер салфеткой мою физию, при этом не отрывая взгляда от моего рта и почему-то облизываясь. И не было похоже, что от усердия. Затем взял миску из рук стоящей на коленях Дайаны, но ей испачканное лицо протирать не стал и даже салфетку не предложил. Сгрудил посуду на столик и удалился. Буквально в ту же минуту, как закрылась дверь за Майклом, в помещение вошел очень привлекательный молодой человек с азиатской внешностью и сразу начал улыбаться, глядя на меня, как будто мы с ним были знакомы. Его и без того широкие скулы раздвигались от этой улыбки, а под узкими карими глазами собирались морщинки. В целом лицо было очень располагающее. Белая футболка обтягивала литые мускулы, а джинсы отлично сидели, подчеркивая стройные ноги. Руки он держал за спиной.
- Здравствуй, Сара! – поприветствовал он меня, и я узнала голос Андре. Потом он обернулся к Дайане: – Посади ее и можешь идти.
Дайана что-то нажала, верхняя часть кровати приподнялась так, что я оказалась в полусидячем положении.
Когда она вышла, он снова обратился ко мне:
- Можешь говорить.
- Здравствуйте, господин Андре, - старательно выговорила я, вспоминая о правилах общения рабыни с учителем.
- Я рад, что господин Дан пригласил меня позаниматься с тобой французским, а в будущем еще и китайским…
«Вот черт, все-таки заставит меня китайский изучать!» - мысленно фыркнула я, а Андре в это время продолжал:
- И мне очень понравилось тебя наказывать. Надеюсь, господин Дан будет приглашать меня еще учить тебя, как только ты поправишься.
Еще один товарищ считает, что Дан будет продолжать меня учить. Он знает больше других, или наоборот, знает слишком мало?
- Сейчас я являюсь ученицей господина Николаса, - отметила я, надеясь, что Андре что-то пояснит по этому поводу.
Но он ничего не отвечал и только пристально смотрел на меня, будто чего-то ждал. Я спохватилась и добавила:
- Простите, господин Андре. Я не должна была говорить? Я все еще путаюсь, когда я должна говорить, когда должна молчать.
Он покачал головой:
- Я напомню Николасу, чтобы он потренировал с тобой этот навык. Меня в данном случае волнует только одно: не забывай каждый раз произносить «господин Андре», когда обращаешься ко мне. Будешь забывать - буду наказывать. Запомнила?
- Да, господин Андре.
Он удовлетворенно кивнул:
- Ну ладно, давай приступать к занятиям. Ты когда-нибудь изучала французский?
Я пожала плечами:
- Не знаю, я потеряла память, - и тут же, вспомнив, добавила: - Господин Андре.
Он укоризненно покачал головой, видимо, все же заметив паузу, и произнес что-то по-французски. Я молча смотрела на него, не понимая, что он говорит.
- Хоть что-то поняла?
- Нет, господин Андре.
Тогда Андре из-за спины, словно фокусник, выудил книгу, раскрыл одной рукой и поднес ее так, чтобы мне был виден текст:
- Попробуй прочитать.
Я начала читать, через пару минут Андре остановил меня и сказал:
- Перевести можешь?
Я попыталась сосредоточиться, но смогла назвать только несколько отдельных слов. Хотя общий смысл текста от меня ускользал, но мне подумалось, что знать его я и не хочу. Слова, которые я узнала, были «боль», «щипцы», «раскаленный», «веревка», «язык», «отрезать».
- Возможно, ты изучала язык в школе, но после этого у тебя совершенно не было практики. Азы какие-то есть, что уже хорошо. Будем совершенствоваться.
Он поморщился.
- Только вот задала ты мне задачу. Еще ни разу я не работал с ученицами, находящимися на больничной койке. Мак настаивал, чтобы я соблюдал щадящий режим. Всю мне систему педагогическую рушишь!
Он ухмыльнулся. Кажется, его это забавляло.
В следующую секунду он одной рукой сдернул с меня одеяло, а другой резким движением потянул вверх край моей рубашки, оголив мне промежность. Я ахнула и инстинктивно одернула ткань. Вот нельзя со мной быстро обращаться. Не успеваю подумать, что будет для меня лучше. Мышечная память срабатывает быстрее.
Лицо китайца закаменело, и от него дохнуло таким холодом, что у меня по коже побежали мурашки.
- Ты предпочитаешь, чтобы я был с тобой суров? – ледяным голосом поинтересовался он.
- Нет, я предпочту, чтобы вы вообще меня не трогали, - ответила я, вся внутри трепеща от страха. Сознательно сделала паузу и добавила: - Господин Андре.
«Нет, все-таки ты идиотка, - сказала я себе мысленно. - Зачем ты настраиваешь его против себя?» Но было такое впечатление, что мое тело действовало помимо моей воли, невзирая на доводы рассудка. Мне не хотелось смиряться с их правилами, и это происходило где-то на уровне инстинктов.
Андре настолько озадачился, что я чуть не рассмеялась, глядя на выражение его лица.
- Откуда такая скромность? Я же видел тебя голой, я даже лизал твою киску, и тебе нравилось. Не поздновато ли стеснительность разыгрывать? – вполне обычным голосом удивленного человека поинтересовался он.
- Я не стеснительная, - буркнула я. – Что-то во мне протестует против того, чтобы кто-то что-то делал со мной против моей воли. У меня это машинально получается.
Узкие глаза Андре стали почти европейскими от удивления. Он некоторое время смотрел на меня, как будто видел впервые, потом оглянулся, словно хотел убедиться, что его никто не слышит, и тихо спросил:
- Ты хочешь сказать, что Дан вообще тебя ничему не научил? - Андре выделил голосом слово «вообще». Видя, что я не отвечаю, он добавил: – Мне казалось, ты его слушалась. Я ошибся?
- Слушалась, - буркнула я и, спохватившись, добавила: - Господин. Но он отдал меня Николасу… Господину Николасу.
- И что? Теперь ты никого слушаться не будешь? И меня?
Я дернула плечом.
- Я буду вас слушаться в том, что касается уроков. Господин Андре.
- А я тебе ничего помимо уроков не предлагаю.
Я промолчала.
- Ты понимаешь, что ты не сможешь им противостоять? Тебя все равно сломают. И не таких ломали.
Им? Он себя противопоставляет другим мужчинам?
Я пожала плечами:
- Ломайте.
- Но это бессмысленно!
- Неважно.
Андре присвистнул:
- Инстинкт самосохранения на нуле. Так вот почему Дан… - и сам себя оборвал, так и не договорив и заинтриговав меня. Что именно – «вот почему Дан»? Взял меня себе? Отдал меня Николасу?
- А когда Дан вернется, ты будешь его слушаться?
- А он вернется? – непроизвольно вырвалось у меня. – Господин Андре.
- А ты этого хочешь?
Хочу ли я? Черт его знает, чего я хочу!
- Я б предпочла иметь своим наставником господина Дана. Господин Андре.
Мой учитель французского побуравил меня глазами, а потом сказал:
- Ты серьезная угроза для него.
Уже не первый человек мне это говорит.
- Я? В чем?
- Он давно не брал учениц. Да и с одной из последних его постигла некоторая неудача…
- Это ее он убил? – сообразила я.
Андре поднял бровь:
- Это он тебе сказал?
Неизвестно, можно ли говорить, что это сказал Мак? Вдруг я его подставлю?
- Не помню, возможно.
- Удивительно, что он стал с тобою это обсуждать. Там была сложная ситуация, в общем, да – убил. Она ведь изуродовала ему лицо.
Я непроизвольно ахнула.
- Этого ты не знала? – уточнил Андре.
Я покачала головой.
- Смотри, я тебе ничего не говорил.
- Я ничего и не слышала, господин Андре.
Его усмешка была едва заметной.
- Ладно. В общем, получается, что он не справился с ней, не смог ее обучить всему. Она, конечно, была сложным экземпляром, сомневаюсь, что с ней справился бы кто-нибудь еще. Дан всегда брал себе самых сложных. Но как бы там ни было, это оставило отпечаток – великий Дан не справился, да еще и лицо себе испортил.
Андре замолчал.
- А почему вы мне это рассказываете? – я прищурила глаза.
С какой такой радости господин с рабыней стал откровенничать? Ох, не к добру это!
- Потому что после длительного промежутка времени Дан снова взял себе ученицу. Тебя. И судя по всему, снова не справился. Вот я и говорю, что ты угроза Дану. Угроза его имиджу.
- Он справился, - буркнула я. – Я готова есть с его рук и облизывать его ноги.
Андре хмыкнул:
- Узнаю формулировки Мака, - а потом посерьезнел и добавил: - Нет, не справился. Правильно обученная рабыня слушается всех, а не только своего учителя. И машинально, - передразнил Андре мою интонацию, – она может только беспрекословно слушаться, и больше ничего.
Я нахмурилась. А я причем? Почему я должна беспокоиться об имидже Дана? И не собираюсь вовсе. Я ничего не сказала, но Андре как будто прочитал мои мысли:
- Поступай, как знаешь.
И начал собирать свои книги.
- Господин Андре, вы уходите? – растерялась я.
- Ну, ты же не маленькая девочка, правда? – поднял он бровь. – Ты дала мне понять, что слушаться меня не будешь. А я не Наставник, я не собираюсь тратить свое время и учить тебя покорности. Мое дело было научить тебя языкам. Ты настаиваешь на свободе воли? Что ж, я тебе ее предоставляю. Но и я не собираюсь под тебя подстраиваться. Либо ты выполняешь все, что я тебе говорю, либо – аdieu.
- Я буду слушаться, - еще не успев подумать, поспешно сказала я. И прикусила язык. А вдруг он заставит меня делать то, что я не захочу? Но слова уже были произнесены, и я не захотела их брать назад.
- Точно? – усмехнулся он, глядя на меня, и снова стал тем же дружелюбным Андре.
- Да, господин, - подтвердила я.
Он протянул руку и медленно стал задирать мне подол рубашки. Я напряглась, но лежала молча, и не дергалась.
Затем он так же медленно сдвинул бретельки сорочки, оголив мне грудь.
- Наверное, мы сумеем найти общий язык, да? – улыбнулся он. – Не беспокойся, я не собираюсь брать тебя силой. Мне нравится, когда женщина сама покорно ко мне приходит и просит ее наказать. И тогда я постараюсь как следует. А сейчас у нас всего лишь урок французского. Учитель же должен оценивать старания ученика? Если ты будешь ошибаться, оценка будет плохой, вот такой! - и он каким-то прибором, так же молниеносно извлеченным из-за спины, быстро коснулся моей груди. Мне показалось, что электрический разряд воткнулся в мой сосок, пронзил насквозь грудь и разветвился по телу. От неожиданности я вскрикнула.
- Это маленькое напряжение. Не будешь стараться, сделаю более сильным. Ну а если будешь хорошей ученицей, то и оценки будут хорошими.
И он поднес прибор к развилке между моих ног. Я уже хотела было запротестовать, но вместо разряда почувствовала вибрацию, которая стала посылать возбуждающие импульсы по всему телу.
- Надеюсь, ты согласна с таким оцениванием?
Как будто у меня есть выбор! Я ответила:
- Да, господин.
- Хорошо.
Он пошел к противоположной к стене, абсолютно пустой, если не считать декоративной панели на ней. Пока он шел, у меня вдруг возникла мысль.
- Господин Андре, простите, могу я спросить?
- Да? – он повернулся и посмотрел на меня с удивлением.
- А у вас есть рабыня?
Он ухмыльнулся и ответил:
- Да, есть.
- И еще одна вам не нужна?
Его скуластое лицо расплылось еще больше.
- Ты на себя намекаешь, что ли? – Он снова оглянулся, словно боялся, что его подслушают, а потом тихо сказал мне: - Я не собираюсь встревать между двух огней.
Я не увидела, что он сделал, возможно, что-то нажал, но декоративная ширма отъехала, а за ней оказался экран.
- Приступим.
Между двух огней? Кого он имел в виду? Дана и Николаса?
Додумать я не успела, так как на экране появились слова, судя по всему, французские, а Андре вернулся ко мне, придвинул стул и сел, зажав в руке «оценивающий» прибор. Урок начался.
Несмотря на то, что я считала, что была хорошей ученицей, к концу занятия грудь моя болела. Но при этом я была ужасно возбуждена, так как «хороших» оценок было больше. Тем не менее, мне казалось, что даже боль в сосках, сделавшая мою грудь невыносимо чувствительной, тоже каким-то образом меня возбуждала. Видно, чертов китаец был мастером своего дела, даже болью вызывая возбуждение.
Текст, который в конце урока он вывел на экран, изобиловал иллюстрациями, что помогало понять смысл, даже если я и не знала слов. Я читала, Андре поправлял мое произношение, орудуя прибором, а потом переводил каждое предложение. Смысл текста был ужасен, хотя и основан на исторических фактах: о том, как в средневековой Европе сажали на кол женщин, наказывая за измены, детоубийство и прочие прегрешения, а так же мужчин, наказывая за мужеложство. Я испытывала массу противоречивых эмоций и ощущений. Дрожь вызывал текст, так как мое разыгравшееся воображение явственно представляло боль и муки жертв, и физические болезненные прикосновения прибора к моей груди, когда я ошибалась, неправильно произнося слово, словно подтверждали правильность моих представлений. В то же время, - и мне было страшно в этом признаться самой себе, - картинки с изображением обнаженных женщин и мужчин, поставленных на четвереньки и ожидающих, пока их анальное отверстие подготовят, казались эротичными, а прибор, приставляемый Андре к моему клитору и выполняющий роль вибратора, усиливал испытываемую мною похоть.
Наконец, Андре закончил урок, попрощался по-французски и быстро вышел.
Я лежала со связанными конечностями, оголенная и возбужденная. Андре не соизволил поправить на мне сорочку, и я понимала, что он это сделал специально. Но для чего? Конечно, я испытывала искушение окликнуть его и попросить или развязать меня, или удовлетворить, но из гордости я промолчала. Пусть не думает, что сумел заставить меня играть по его правилам. Тело ныло от возбуждения, и будь у меня сейчас свободны руки, я, не задумываясь, стала бы мастурбировать, чтобы снять напряжение.
Послышались шаги, по звуку которых я признала Мака. Он посмотрел на меня обнаженную, но казалось, словно этого не заметил, пощупал пульс, прикоснулся ко лбу, видимо, пытаясь определить, нет ли у меня температуры.
- Как видишь, я выполнил твою просьбу и договорился с Андре. Объяснил ему ситуацию. Оказалось, что Дан проводил с ним предварительные разговоры о твоих уроках. Мы просто назначили время. Так что, думаю, Николас не будет в претензии.
- Спасибо, господин Мак.
- И снова ты забываешь, что тебе сначала должны разрешить говорить, - покачал головой Мак. Я промолчала, потупив глаза, всем своим видом изображая смирение.
- Ты уже достаточно оправилась, и я бы хотел получить оплату, - произнес врач и замер в ожидании.
Да, Дан обещал меня ему. И да, я не должна с ним ссориться. Он помогает мне, прикрывает от Николаса, говоря, что травмы мои гораздо опаснее, чем на самом деле. И он договорился с учителями. Да, я должна согласиться. Я должна.
- Я не могу, - ответила я.
Я смотрела в непроницаемое лицо Мака перед моими глазами. Каменная стена, и только два горящих глаза. А потом стена взорвалась. Его лицо скривилось в гримасе злобы, настолько неожиданной, что я опешила.
- Кто тебя будет спрашивать?
Кулаки его сжались.
- То есть все-таки насилие? – прохладно поинтересовалась я, взяв себя в руки. – Только так?
- Господи, хоть бы тебе отрезали язык! – в сердцах воскликнул Мак и куда-то ушел, потом вернулся со шприцем.
Так странно было видеть его в таком гневе. Совершенно не вязалось с его психологическим портретом, нарисованным мной. Но кто сказал, что я хорошо разбираюсь в людях?
- Каково чувствовать себя таким беспомощным, не умея расположить женщину к себе, что приходится ее брать силой? – ядовито поинтересовалась я. Меня заливал ужас, я не представляла, что он хочет мне вколоть, но я не должна, не должна показать, как мне страшно!
Мак резким движением налепил мне лейкопластырь на рот, так что я теперь лишилась своего главного оружия.
- Не льсти себе, ты не женщина, ты рабыня, - насмешливо проговорил Мак, медленно вводя мне какой-то препарат.
Я закатила глаза, пытаясь хотя бы мимикой изобразить презрение к его словам. Не знаю, насколько мне это удалось. Но Мак, казалось, даже не смотрел на меня. Вынул шприц и ушел. И что, я теперь умру? Или это какой-то наркотик? Я прислушивалась к своим ощущениям, пытаясь понять, каким образом на меня будет действовать введенное вещество. Некоторое время ничего не происходило. Потом мне показалось, будто немеет язык, лицо… Не то, чтобы немеет, просто становится каким-то чужим. Я попыталась пошевелить пальцами, но у меня и это не получилось. Я моргала, сглатывала слюну, но в остальном тело меня не слушалось. Это было ужасающее ощущение: как будто меня поместили в чужое тело, или как будто я умерла, точнее, тело мое умерло, а душа хоть и находится внутри, но чувствует себя запертой в каменном мешке.
Мак вернулся, отстегнул меня, потом подхватил на руки. Я обвисла на его руках как куль муки. Он отнес меня в соседнее помещение и поместил в гинекологическое кресло. Осторожно закрепил ноги, наверное, чтобы они не съехали, так как двигать ими или сопротивляться я все равно не могла. Он подцепил край и сорвал пластырь с моего рта. Показалось, что с меня содрали кожу. Захотелось ощупать щеки, чтобы убедиться, что кожа на месте, я машинально рванула руки, но они даже не вздрогнули.
Мак взял какую-то баночку, запустил туда пальцы, а потом я почувствовала, как он чем-то холодным начинает смазывать мне… О, боже! Я инстинктивно дернулась, хотела отодвинуться. Но получилось, что дернулась только моя душа, запертая в мертвом теле. Тело же осталось неподвижным, спокойным, доступным любым действиям, совершаемым с ним. Это была настолько страшно, настолько… ирреально, что душа заметалась внутри, как птица, попавшая в силок.
- Практически, еще девственная, такая узенькая, - довольно пробормотал Мак. – Дан не очень усердствовал, трахая твою попку.
Душа вопила, кричала, билась внутри неподвижной тяжелой плоти. Я вдруг почувствовала, что мои глаза что-то заливает. Слезы?
- Что ты так вспотела? Страшно? – усмехнулся Мак, и взялся за моё запястье. – Ого, как пульс частит! Ничего, тебе полезно. Может, наконец, будешь знать свое место.
- Я тебя убью! – сказала я. Нет, я только хотела сказать, но губы не послушались, язык не шевельнулся. И я только мысленно произнесла эту фразу. Но почему-то сразу стало легче. Ладно, дорогой, развлекайся. Будет и на моей улице праздник. Хорошо смеется тот, кто смеется последний.
Мак засунул пальцы в оба моих отверстия и начал ими двигать. Наверное, он добавлял пальцы, потому что я чувствовала, что меня растягивает все больше и больше. Было не столько больно, сколько некомфортно. Наконец, Мак вынул пальцы из моего влагалища, оставив другие в моей задней дырочке, и принялся одной рукой расстегивать джинсы. Затем нажал на педаль, и кресло чуть опустилось, чтобы ему удобнее было в меня входить.
Я почувствовала, как головка его члена прижалась к моему входу. Я невольно напряглась, но сейчас от меня ничего не зависело. Я почувствовала, как что-то внушительное вторгается в меня. Мак принялся гладить мой клитор, продолжая надавливать своим членом на мой задний вход.
Сначала было терпимо, но как только его член вошел чуть дальше, я почувствовала боль. Не знаю, действительно ли член Мака был больше, чем у Дана, или просто Дан действовал аккуратнее, но только сейчас я чувствовала, что в меня засовывают что-то огромное, что явно не предназначено для моего тела. Мне казалось, что я тресну по швам.
Заходил он медленно, наверное, все же не стремясь повредить мне, но от этого мне было не легче. Наконец он зашел полностью. Я чувствовала, что меня распирает изнутри, в животе был дискомфорт. Казалось, что в меня засунули что-то большое, тяжелое и живое, которое пытается приспособить мой организм под себя. А потом он начал двигаться. Это было больно. Очень больно. Я чувствовала себя мышью, которую трахает слон. Казалось, что при каждом движении в меня втыкают огромный кол, и почему-то сразу вспомнился рассказ, который я только что изучала на уроке французского. Я не хотела бы показывать Маку свою боль, но слезы из моих глаз потекли помимо моей воли. Вообще было ощущение, что моим телом управляет кто-то другой, а я всего лишь гость в нем. Капли скатывались по вискам, щекоча кожу, а я не могла их вытереть, и это почему-то бесило еще больше. «Я убью тебя!» - снова мысленно пообещала я.
Когда тебе больно, начинай считать, - всплыло в голове. Кто и когда мне это говорил? Но я ухватилась за эту фразу, как утопающий за соломинку. И начала считать. Все правильно, когда-то же Мак кончит. Когда-нибудь эта боль прекратится. Надо просто выждать. Я досчитала всего до трехсот девяноста семи. Минут шесть-семь, не так уж и долго.
Мак медленно вывел из меня член и ушел из комнаты, а я осталась лежать, испытывая боль в заднице. Мне казалось, будто меня вывернули наизнанку. Потом врач вернулся, видимо, успев привести себя в порядок. Он обмыл меня, затем вставил в задний проход что-то прохладное.
- Свечка снимет боль и заживит мелкие ссадины, - будничным тоном произнес он, как будто я действительно была на приеме у врача, и он не насиловал только что мое неподвижное тело.
Он отстегнул мне ноги, снова поднял меня на руки и перенес на мою койку. Судя по всему, он тренированный и очень сильный, так как он таскал меня играючи. Опустив на постель, он пристегнул мне руки, а потом положил возле меня пару книг.
- Как и обещал. Но это завтра, а сейчас – спи. – Мак выключил свет и вышел. Я осталась в тишине одна.
В голове не укладывалось то, что сейчас произошло. Помимо Дана мной попользовался еще один мужчина. По сути, изнасиловал меня. При этом Дан хотя бы позволял мне сопротивляться, у меня была хотя бы минимальная свобода выбора. А сейчас от меня не зависело ничего. И это с одной стороны, вызывало глухую злобу, а с другой, как ни странно, примиряло с действительностью. Я ничего не могла сделать, чтобы предотвратить это, поэтому нет смысла себя винить. Но все же я отомщу. Я пообещала, и я отомщу. Еще не знаю, как, но я это сделаю!
Определившись с планами на будущее, я обратилась к настоящему. Интересно, когда пройдет моя обездвиженность? То, что она пройдет, я не сомневалась, иначе Мак не стал бы меня пристегивать. Я попыталась пошевелиться, но с таким же успехом я могла бы силой мысли пытаться сдвинуть гору. Утомившись от усилий, я решила, что лучше действительно заснуть.
***
Дан зашел в комнату. Он был в строгом темно-синем костюме, а маска как всегда скрывала лицо. Я не знала, какие эмоции он испытывает, но почему-то мне казалось, что он недоволен.
- Прости, Дан, - прошептала я.
- За что ты просишь прощение? – безэмоциональным голосом спросил он.
Я задумалась. Действительно, за что? А мой бывший наставник продолжил:
- За то, что много болтаешь, когда тебя не просят? За то, что не можешь притвориться – хотя бы притвориться! – покорной? За то, что подставляешь под удар мой имидж? За то, что позволила Маку поиметь тебя в задницу?
Сначала я виновато вжимала голову в плечи, но на последней фразе возмутилась:
- Но…
- Ты моя, ясно тебе? – зарычал Дан так, что я прикусила язык. – МОЯ! Ты принадлежишь мне, моя рабыня, только моя! Я, - он сделал ударение на местоимении, - буду тебя трахать во все твои дырки, понятно? Я!
- Да я же… - я хотела сказать, что я-то как раз и не против, но Дан меня снова перебил, даже не пытаясь вслушаться:
- Только я могу дать разрешение тебя оттрахать, ясно? Я, а не ты!
- Да твою ж мать! – завопила я, разозлившись на его безосновательные претензии. – Где логика, Дан? Если я твоя рабыня, как я могу что-то разрешать или не разрешать? Рабыня разве имеет возможность что-то решать? Это ТЫ должен был запретить Маку меня трогать! Я ведь даже сопротивляться не могла, он вколол мне что-то!
- О! Так, говоришь, ты моя рабыня? – неожиданно вкрадчиво замурлыкал мой бывший наставник, и я снова удивилась резким переходам в его настроении: – И ты позволишь мне быть ответственным за тебя? Быть твоим защитником? Мне наказать Мака за то, что он трогал тебя без моего разрешения?
- Да! – выдохнула я.
- «Да» - на все мои вопросы? – его голос улыбался.
Хочет поймать меня на слове?
- А ты сказал, что не берешь личных рабынь! – заявила я возмущенно. – А потому – «Нет!» А с Маком я и сама справлюсь.
- Ну-ну! – сказал Дан, и по интонации его голоса я не смогла понять его настроение. А потом наступила темнота.
Реальность медленно наплыла на меня, вторгнувшись в сознание тиканьем часов. Здесь где-то есть часы? Я разлепила глаза и уставилась в потолок. Это был сон? Я не могла понять, так как воспоминания о разговоре с Даном были сбивчивыми, мутными, они расплывались, как бывает с воспоминаниями о сне. Но тело будто говорило мне, что это реальность. Кончики пальцев покалывало, как бывало всегда, когда Дан был рядом. Вся кожа была ужасно чувствительной, как будто в ней пробуждались от спячки миллиарды новых нервных окончаний, сердце сладко сжималось, и в ушах токало от пульсации крови. Но может быть все это – последствия той гадости, что вколол мне Мак?
Я попробовала пошевелить пальцами, и они мне подчинились, я подвигала одной ногой, потом другой, и с этим тоже не возникло никаких проблем.
Сон это был или нет? И вдруг в голове мелькнула мысль, которая мне ужасно не понравилась. А что если это проявление моего сумасшествия? Вдруг Дан тогда не соврал, и я действительно сбежала из сумасшедшего дома? Я не помню своего прошлого, но может и настоящее представляется мне не совсем таким, какое оно в действительности? Вдруг реальные воспоминания смешиваются со сном? Или я их неверно воспринимаю своим больным мозгом?
Впасть в депрессию мне помешала Дайана, тихо вошедшая и беззвучно притворившая за собой дверь. Она вкатила тележку, которую раньше возил Майкл.
- Доброе утро, - приветствовала меня девушка. – Сейчас я тебя умою.
- А что, сейчас на самом деле утро? – поинтересовалась я.
Дайана, кажется, растерялась, а потом тихо ответила:
- Я не знаю. Я привыкла считать, что когда нас будят, это утро. Думаю, хозяевам самим удобнее было бы придерживаться правильного распорядка дня.
- Логично, - пробормотала я. И подумала, что Дайана, видимо, далеко не дура.
Проведя со мной гигиенические процедуры, она взяла тарелку и подсела ко мне, собираясь меня кормить.
- Послушай, я и сама могу. У меня же с ногами проблемы, а не с руками. Отстегни меня.
- Не было таких указаний. Давай я сделаю так, как мне приказали. Проблем у всех будет меньше.
Я сдалась. Подставлять ее под наказание за то, что она не выполнила приказы, не хотелось.
Она начала кормить меня чем-то, похожим на овощное рагу. На вкус было приемлемо, и на том спасибо.
Дайана сидела близко, мне было неудобно пялиться на нее, и я смотрела поверх ее головы, разглядывая потолок и послушно открывая рот, когда ложка приближалась к моим губам. Потолок был пустой, гладкий, излучавший рассеянный свет, и глазу зацепиться было не за что. Увижу ли я когда-нибудь небо с бегущими по нему причудливыми облаками? Возможно, и увижу. А увижу ли я его, будучи свободной?
Пока возможности выбраться отсюда я не видела. И никто мне не поможет. Даже Мак, которому я немного доверяла, стал моим врагом. Андре казался довольно благодушно расположенным ко мне, но я думаю, что это тоже лишь видимость. Благодушный человек не выберет для первого урока текст про посажение на кол и прочие средневековые пытки. Я одна, и могу надеяться только на себя. Никто мне не поможет. Нет никого, чьей помощью можно было заручиться.
Дайана снова сунула мне ложку в рот, а я перевела на нее глаза. А что если Дайана? Она же рабыня, она может сама хотеть убежать отсюда. Хотя нужно быть осторожной. Если она уже «воспитана», то с нее станется выдать меня.
Я прислушалась к ее дыханию. Она дышала слишком быстро для меня, и я попробовала подстроиться и выдыхать на каждый второй выдох вместе с ней. Некоторое время четко следя за ритмом, я почувствовала, что мы начали дышать в унисон, и, оставив свое дыхание в этом ритме, я стала думать, что еще я могу скопировать. Я слишком была ограничена в движениях, поэтому вряд ли у меня получится скопировать позу или жесты. Что еще?
- Это так ужасно ничего не помнить, - пожаловалась я. Дайана бросила на меня быстрый взгляд:
- Почему? Может быть лучше, когда ты не помнишь свою прежнюю жизнь и не переживаешь о том, что потеряла.
- Ты бы хотела ничего не помнить? – изобразила я удивление. Кажется, неплохо вышло.
Дайана замялась:
- Не знаю. Может быть. Иногда грустно вспоминать о том, что было.
- А что было?
Дайана снова бросила на меня быстрый взгляд и сразу его отвела.
- Если не хочешь, не говори, - среагировала я, - просто мне так… пусто без своих воспоминаний, что мне кажется, любые воспоминания это благо.
Дайана пожала плечами, так и не решаясь говорить.
Попробуем иначе. Кем она могла быть в прошлой жизни? Ее выбрал Николас за мной ухаживать. Конечно, он мог выбрать ее просто потому что она его рабыня, но он же не дурак, и если она была бы не в состоянии, он бы ей это не доверил. Тогда кто? Медицинский работник? Вряд ли. Она довольно неуклюже выполняла медицинские процедуры. Педагог? Воспитательница? Ложкой она орудовала умело. Детский сад? Начальная школа? Хотя, возможно, у нее были собственные маленькие дети, отсюда и умение ухаживать.
- Может, у меня дома остались дети, которым так не хватает матери… - кинула я пробный камень.
Дайана опять пожала плечами:
- Думаешь, ты бы смогла к ним вернуться после такого? Я думаю, им лучше считать тебя умершей.
Сказано было довольно равнодушно. Ладно.
- Мне нужно выучить правила поведения рабыни… - неуверенно начала я. – Ты мне поможешь? Я не уверена, что осилю. Их так много…
- Конечно, - с энтузиазмом ответила Дайана. – Ты справишься. Ничего сложного. Я помогу. Есть же много разных методик запоминания.
Ясно. Она – педагог. Продолжим.
- Знаешь, иногда мне кажется, что я была учительницей… Я представляю себя стоящей у доски… И лица ребят, смотрящих с вниманием не меня… Но может я выдаю желаемое за действительное? Я не знаю.
- Правда? – заинтересовалась Дайана. Ура, кажется, я попала! – А что ты могла преподавать? Что тебе вспоминается?
Мой мозг лихорадочно заработал. Что она могла преподавать? Я прикрыла глаза и попыталась стать Дайаной, дышать как она, двигаться, как она, говорить как она.
- Не знаю, может быть… гуманитарные науки?
Дайана наклонила голову. Ага, есть.
- Может быть… - протянула я.
Ну, давай же, подскажи мне!
- Может быть, литература? Ты любишь читать? – не выдержала девушка.
Ух, ты! Так просто? Она филолог?
- Да, очень люблю! Я даже попросила Мака принести мне книги! – я кивнула на книги рядом с кроватью. – Точно! Возможно, я действительно была учительницей литературы!
Почему-то я была уверена, что не была учительницей ни литературы, ни какого-то другого предмета. Но сейчас нужно поймать Дайану на крючок, и я изображу все, что угодно.
- Правда? – заулыбалась Дайана. – И я была учительницей литературы.
- Да ну? – изобразила я удивление, - вот это да!
Но не успела я закрепить успех, как в дверь стремительно вошел Николас.
Источник: http://www.only-r.com/forum/43-252-6
