Творчество

Белла

Повисло молчание, густое, удушливое. Эдвард смотрел в пол; я видела лишь встрепанные волосы и сжатые, побелевшие от напряжения пальцы. 
- Эдвард, не молчи… Прости меня, я не хотела беспокоить тебя, отвлекать от съёмок… Поначалу я и сама не была уверена на сто процентов… Я все пойму, какое бы решение ты не принял… 
- Что?! – Голова взлетела, я увидела его лицо, мокрые глаза. – Что это значит? Какое решение?! 
В два шага он был около меня; нежно, но с силой сжал мои руки. – Ты что несешь? Ты действительно… О Боже, Белла! Ты так думаешь обо мне? Как ты… как ты можешь… Я сам виноват… Чего ты ещё могла ожидать от меня…
Эдвард обнимал меня так порывисто, что мне практически нечем было дышать; он словно говорил сам с собой. 
После мягкого упрека Эсме я отчётливо поняла, что не имею больше права ничего скрывать от Эдварда. Но меня охватывал панический страх перед его реакцией всякий раз, как я уже готова была сказать ему. Поэтому я категорически отвергла мысль о том, чтобы сообщить ему о своей беременности в одном из наших разговоров по скайпу. Я утешала себя мыслью, что просто жду его приезда. А на самом деле я пыталась обмануть выматывавшее меня чувство паники. Я знала, как тяжело и упорно Эдвард работает над собой в последнее время. Но я знала также о его гипертрофированном чувстве ответственности. О его отношении к понятию „семья“. Я хотела, чтобы и он хотел нашего ребёнка, а не взвалил на себя очередную ношу с покорностью осужденного, принимающего наказание. 
Тишина, повисшая вокруг нас, после того, как я произнесла эти три слова, стала невыносимой. Я лепетала что-то, заранее оправдывая все, что бы он ни сказал, умирая от ужаса в душе, истолковав его молчание по-своему. 
- Белла… Я просто ошеломлен, вот и все. Я не смел и мечтать… о семье. – Эдвард усадил меня рядом с собой, нежным движением приподнял мое лицо. – Мне действительно страшно, милая. Очень. Но я боюсь совершенно другого. 
Он смотрел поверх моей головы, его взгляд сфокусировался на чем-то, мне недоступном. Я слегка сжала его ладонь. 
- Я боюсь оступиться. Боюсь того, что произошло с моим отцом. 
- Ты – не твой отец, Эдвард, - прошептала я. – У тебя огромное сердце. Ты способен на глубокую любовь. И кто-то будет любить тебя так же глубоко и бескорыстно. 
- Детка… Что же ты делаешь со мной… Мне тяжело осознать… Поздно спрашивать, уверена ли ты… - Он усмехнулся, но в улыбка мелькнула горечь. 
- Я люблю тебя, Эдвард. И люблю его… или её… уже. Я хочу быть с тобой. Я уверена в тебе. Мы справимся. 
- Как ты себя чувствуешь? Ты была у врача? Тебе нельзя уставать и перенапрягаться, Белла! – Горечь, оправленная в потемневшую зелень его глаз, сменилась тревогой. «Я выпустила на свободу зверя», - подумала я со смехом. 
- У меня все хорошо, Эдвард, успокойся! Я не больна, а беременна! Подожди секунду. – Поднявшись, я вынула из сумки небольшую книжечку и вложила в его все ещё слегка подрагивавшие пальцы. Он открыл её и замер. – Пока ещё ничего толком не видно, но…
- Белла, - выдохнул Эдвард, качая головой.  Он все больше осознавал происходящее; я видела, как новая, всепоглощающая любовь начинает светиться в его взгляде, делая его прекрасное лицо ещё более одухотворенным. Поднявшись, он привлек меня к себе с невыразимой нежностью, с осторожностью. 
- Я не жил без тебя, Белла. Ты дала мне эту жизнь. Вдвойне. Мне, Эсме. И ему, - тихо добавил он. – И если ты веришь в меня, то мне нечего более желать. 
Несколько минут мы стояли, просто прижавшись друг к другу, успокаивая, восстанавливая дыхание и силы. 
- Вы уже справились с планом мероприятий? – сменила я тему. 
- Почти. Арчи на телефоне, утверждает последние детали. Белла! – вдруг простонал Эдвард. – Как я могу уехать теперь, даже ненадолго? Будут спецпоказы, мне нужно быть там… 
- Ты прекрасно можешь уехать, не сходи с ума! Эдвард, прошу, успокойся. Я обещаю, я буду осторожна. Все будет хорошо. – Я поцеловала его нахмуренный лоб. 
Я должна была быть готова ко всей мощи тревожного характера Эдварда Каллена. – Я знала, что не нужно было говорить тебе. 
- Интересно, как долго ты смогла бы скрывать от меня это. И как я не заметил раньше, что ты поправилась, моя дорогая, - рассмеялся Эдвард, и никакая музыка не звучала для меня так, как его мелодичный смех. 
- Что?! Этого не может быть! Ещё и не заметно ничего, - пробурчала я в притворном гневе. 
Его тёплые пальцы вдруг скользнули к воротнику моей рубашки; медленно, одну за другой, расстегнули пуговицы. – Ничего… и никогда… не будет для меня… прекраснее…
Конец фразы утонул в стоне, моём, его… мы дышали в унисон, снова сливаясь в одно целое. Мы были одним целым. Нас лишь крепче свяжет теперь ещё одно маленькое, но невероятное по своей крепости звено. Мы были влюблены; мы полюбили. А теперь мы стали семьёй. 
Я уже почти дремала на груди у Эдварда, когда на столе завибрировал его телефон. – Я вышвырну его когда-нибудь в окно, - прошипел он сквозь зубы, но протянул руку за нарушителем спокойствия. Я привстала, давая ему тоже подняться, чтобы ответить на звонок. Его разрывали на части сейчас, но я была готова делить его со всеми этими людьми. Это была часть его работы, за которую он горел; часть его самого. 
- Каллен, - хрипло сказал он и замолчал. По его изменившемуся дыханию, по напряжению, в долю секунды пронизавшему его тело, я поняла, что звонок не связан с работой. Он взглянул на меня; я похолодела. 
-  Я понял вас. Спасибо, что позвонили мне. Держите меня в курсе. Когда я могу?... Да, конечно. Спасибо ещё раз. 
Рука Эдварда, державшая телефон, бессильно повисла. – Что-то с Эсме? 
- Нет, слава Богу. 
- Что случилось тогда? 
- Аманда едва не умерла. – Он рухнул в кресло; в его глазах появилось странное выражение. Гнев?
Подойдя к креслу, я встала на колени около него. – Как она сейчас? 
- Пока плохо. Она снова в госпитале. 
- Ты навестишь ее? 
- Пока нельзя. 
- Эдвард, поговори со мной. – Мне необходимо было понять, что происходит в его душе. 
- Не переживай, детка. Я не собираюсь повторять старые ошибки. Слишком много на кону… Слишком много я могу потерять. – Эдвард ласково коснулся моей щеки. – Знаешь, иногда я презираю себя за то, что чувствую, но… Я устал. Устал нести этот груз. Я знаю, как виноват…
- Нет, Эдвард. Ты не виноват. Ты сделал все для этой девушки. Ты спас её, когда всем остальным было наплевать. Ты дал ей дом. Ты был готов отдать ей самого себя. И ты отступил, когда она потребовала этого от тебя, хотя тебе было больно. 
- Белла…
- Нет, выслушай меня. То, что ты меньше пострадал в этой аварии – не твоя вина, Эдвард! 
Я не замечала, что плачу; мне необходимо было сказать ему все это. Я знала, что теперь он сможет услышать меня, услышать голос разума. 
- Не надо, детка, не плачь… - Эдвард потянулся ко мне, он был снова здесь, со мной. 
- Ты не сможешь так долго, Эдвард! Мне безумно жаль её, но без тебя я не смогу жить. Без твоего здравого смысла, без твоей поддержки. Ты нужен мне. Нам. 
Эдвард молчал несколько долгих, мучительных мгновений. – Я с тобой, Белла. Навсегда. Я твой, и ты знаешь это. Все будет хорошо, я клянусь. 
Этой ночью я постаралась отпустить все свои страхи; им не должно было быть места в той новой жизни, к которой мы стремились. 

Аманда

Я не знала, жива я ещё или нет. Сны кружились вокруг меня, накатываясь волной образов, иногда прекрасных, иногда мучительных. Часто не хватало воздуха; я билась, словно выброшенная на берег рыба, пытаясь избавиться от железной руки, сдавливающей горло. Потом что-то происходило, я снова могла дышать, погружаясь в звенящую тишину, отдыхая, словно покачиваясь на лёгких волнах.
Когда исчезал воздух, я видела своего отца с занесенной для удара рукой; свою мать с пустыми, ледяными глазами. Я кричала, но не было слышно ни звука. Дыхание возвращалось и приносило с собой другой образ. Я видела Эдварда. Чётко, ясно, прямо перед собой. Я видела его сверкающие глаза, морщинку между тёмных бровей. Чувствовала его прохладную ладонь на моём лбу. Кошмары не выдерживали присутствия моего персонального ангела и отступали. Я улыбалась ему; его лицо освещалось улыбкой в ответ. 
Я хотела говорить с ним, рассказать ему все, что он знал и так. Хотела дать ему почувствовать всю ту любовь, что переполняла меня. Хотела сама прикоснуться к нему, ощутить его. Но я не могла пошевелить даже рукой, хотя раньше это было возможно. Я находила это странным, но мне было все равно. Эдвард был со мной. 
Картинка сменилась внезапно; боль ударила по глазам, ворвалась в лёгкие. Исчезли чёткость и нежные краски; вместо лица Эдварда я, словно в тумане, увидела  лицо незнакомого врача. 
- Мисс Робертс, Вы слышите меня?
- Что случилось? – Голос, вырвавшийся из моего горла, мне не принадлежал. Боль сковывала грудную клетку, заставляла зайтись в кашле. 
- Вы серьёзно напугали нас. Приступ был очень тяжёлым. Но мы справились. Отдыхайте, прошу вас. – Он сделал знак сестре, стоявшей рядом. Я провалилась в сон, черную бездну без сновидений. 

Все проходит; я выздоравливала, если можно было назвать это так. Дозы медикаментов немного уменьшились, я могла думать яснее. Выбрав момент, я решилась задать медсестре, ухаживавшей за мной все это время, единственный волновавший меня вопрос. 
- Мари, скажите… Здесь был кто-то? 
- В каком смысле, Аманда? 
- Кто-то навещал меня? 
- Нет, дорогая. Да и запрещено было. Звонили, справлялись о вас, такое было. 
- Кто?! 
- Не волнуйтесь так. Мы сообщили мистеру… Каллену, так вроде… Его телефон был в Ваших документах из пансионата. Его номер и ещё мистера Кроули. Вот они и звонили несколько раз, справлялись о Вашем состоянии. 
- Мари, Вы можете позвонить мистеру Каллену и сказать, что мне лучше? Может, он захочет навестить меня? 
- Хорошо, милая, я попробую. 
Мари вернулась через два часа. – Сожалею, дорогая. Мистер Каллен в отъезде, так мне сказали. Его сотовый не отвечает. 
Дни тянулись, их сменяли ночи, такие же беспросветные. Я постепенно приходила в себя и считала часы до возвращения в пансионат. Эдварда никогда не было здесь; к жизни меня возвращал фантом. Я больше не пыталась связаться с ним; насколько я могла понять, он снова был в разъездах, связанных с его новым фильмом. 
Через три недели я вернулась домой; в свою опостылевшую комнату, которую рассматривала теперь с восторгом. 
У меня была новая сиделка, молчаливая, крупная ирландка. Она искусно выполняла свою работу, а её односложные ответы на мои вопросы вскоре отбили у меня охоту вообще заговаривать с ней. 
Я продолжала совершенно бесполезные занятия с психологом, стараясь, однако, держать себя в руках. Мой последний срыв изрядно подмочил мою репутацию; если я хотела в будущем жить здесь так, как раньше, мне нужно было заставить их поверить в то, что я могу стать прежней. Адский труд, скажу я вам. Я кормила своего психолога огромным количеством подробностей моей жизни в доме отца, охотно обнажая перед ним весь этот ужас, только бы он не затрагивал Эдварда и моё отношение к нему. Пока что это работало. А наедине с собой… Эдвард не покидал моих мыслей, я была заполнена им. Сама не зная почему, я была уверена, что ещё увижу его. Что он вернётся. Я оказалась права…

В дверь стучат. Я вздрагиваю и стараюсь как можно быстрее взять себя в руки.
- Да? – отзываюсь я как можно более равнодушно и тщательно слежу за тем, чтобы голос звучал спокойно. Крепче сжимаю ручки кресла, чувствую, как повлажневшие пальцы соскальзывают с холодной обивки. 
Любой стресс, волнение или сильные эмоции усугубляют моё состояние, но мне все равно. У меня сильное сердцебиение, граничащее с тахикардией, меня прошибает холодный пот. Только от стука в дверь. 
Иногда я мечтаю о том, чтобы не видеть его больше. Но я тотчас же отбрасываю эту мысль, как почти святотатственную. Как будто я боюсь, что моё желание может быть услышано. Я должна его видеть. Даже если в последнее время я не могу избавиться от подозрения, что в гремучей смеси, заставляющей его здесь появляться, процентное соотношение чувств и долга меня бы больше не обрадовало. Ну да Бог с ними, с чувствами. Я готова на шантаж, на преступление, на ложь – только бы слышать стук в дверь и иметь право знать, что это он. 
Дверь медленно открывается. Я стою так близко, что дверь неминуемо ударит меня, если я не отъеду. А что, это мысль. Тогда я могла бы получить солидный бонус в виде сочувствия, прикосновений, вопросов о том, все ли со мной в порядке и прочих потрясающих вещей. Но нет – надо играть честно. 
Поразительно, сколько мыслей проносится в моей голове, пока я рассматриваю его.
Он выглядит прекрасно. Темно – синяя рубашка, рукава закатаны до локтей, чёрные брюки, вечерняя обувь. Судя по одежде, у него есть ещё планы на сегодняшний вечер. Желудок сжимает спазм, но я приказываю себе успокоиться. Я не хочу окончательно его отпугнуть. Его черты напряжены, глаза смотрят серьезно. Что-то не так. 
Я подъезжаю к столу и останавливаюсь спиной к нему. Я краду у себя несколько мгновений наедине с его глазами, но иначе я не смогу взять себя в руки и хоть как-то подготовиться к тому, что подсознательно заставляет мои внутренности леденеть и сжиматься от боли. 
Он покорно обходит стол и останавливается передо мной. Обычно он следит за тем, чтобы мы находились на одном уровне. Он садится на стул или на пол возле меня, и мы разговариваем. Но не сегодня. Он опирается руками на стол и опускает голову. 
Тишина становится невыносимой. Мы до сих пор молчим; в этом молчании есть что-то угрожающее. Мне тяжело дышать. Из моего положения я могу смотреть на него только снизу вверх. Это заставляет меня чувствовать себя ещё более ущербной. Заставляет безмолвно умолять.
Я опускаю глаза. Мой взгляд скользит по его рукам. Гладкая, светлая кожа; простые, но дорогие часы на правой руке. Все. Я не могу больше молчать.
- Что-то случилось?
Он поворачивает голову. Его глаза – моя связь с внешним миром. Если я не вижу его глаз – мир закрыт для меня. 
Наконец он отвечает мне.
- Я не могу так больше. Не могу.

Я не задавала ему вопросов. Я ждала. Ждала своего приговора. Я знала, что он пришёл вынести его. 
- Я хочу попросить у тебя прощения, Аманда. За все. И надеюсь, ты сможешь простить меня. Видит Бог, я не мог знать, как все повернётся, иначе… 
- Тебе не за что…
- Нет, прошу, выслушай меня. Я знаю, что виноват перед тобой. И если бы обстоятельства сложились по-другому, я бы дал себе сгореть под гнетом этой вины. Но моё сердце больше не принадлежит мне одному. 
Я замерла. – От того решения, которое я должен принять, зависят теперь не только отношения взрослых людей, Аманда. 
Эдвард поднял, наконец, глаза от поверхности стола и в упор посмотрел на меня. Присел на корточки у моего кресла, взглянул снизу вверх, словно заранее умоляя понять…
- Я не могу больше разрываться так. Я хочу и должен идти дальше, потому что… - Он нервно сглотнул, но продолжил. – У меня… Я скоро стану отцом, Аманда.  И я отдам всего себя, все свои силы, всю душу свою своему ребёнку. И своей жене. 
Я молчала, не в силах сказать ни слова. Не в силах справиться… 
- Мы зарегистрировали наш брак три дня тому назад. Таково было наше решение. Аманда… Я больше не хочу и не могу приходить сюда. Я умоляю тебя отпустить меня. И я отпущу. Мы причинили друг другу много боли… Но я не позволю прошлому поставить под удар будущее. Оно принадлежит не только мне. 
Эдвард поднялся на ноги, а я все ещё не сказала ни слова. – Я продолжу оплачивать твоё пребывание здесь в полном объёме. Также здесь скоро будет человек, который будет контролировать все, что связано с лечением и расходами на него. У тебя будет все, Аманда. Если появятся дополнительные расходы или новые виды терапии – они будут к твоим услугам. 
Я смотрела, как он подходил к двери. Как обернулся. Слышала, как дрогнул его голос. – Прости меня. 
За все это время я не смогла произнести ни слова. 
Эдварда больше не будет в моей жизни…