Творчество

Эдвард
Я доигрался, добился своего. Белла уже полтора месяца находилась в Штатах. Полтора гребаных месяца я не жил. Не дышал. И не делал ни единого шага к тому, чтобы хоть как-то справляться со своими проблемами.  Раньше, даже если её не было около меня, я знал, что она рядом. А теперь нас разделяли тысячи километров и океан. Хотя… на самом деле, расстояние здесь ни при чем. Я своими руками разрушил то, ради чего жил. Если бы я был тем, кем Белла считала меня, обладал той силой, которую она приписывала мне только потому, что я не свихнулся ещё в госпитале после аварии, я бы поехал к ней тогда ночью, когда она позвонила мне и сказала, что уезжает. Я не дал бы ей отправиться так далеко. Грохнул бы кулаком по столу, сказал бы, что Блек прекрасно справится с продажей дома её отца, если она отправит ему доверенность. Затем, когда она стала бы настаивать на своём и напоминать мне о моём же идиотском требовании дать нам время, я сжал бы её в объятиях… показал бы ей каждым жестом, каждым вздохом, который бы покинул моё тело, что я не могу без неё… что запутался в своём желании уберечь ее от самого себя и своих проблем. Я любил бы её до самого рассвета… 
Но это все – сослагательное наклонение. 
А истина заключалась в том, что я не сделал ничего, чтобы остановить её. Я мог только прошептать в телефон, что люблю её. Это единственное, что не изменилось. И никогда не изменится. 
Полтора чертовых месяца я не знал о ней ничего. Я знал от Арчи, с которым она созванивалась, что дом продан, хотя и не тем покупателям, которым должен был быть продан изначально, поэтому все это затянулось. Что она здорова и спокойна. Большего я от него добиться не мог. Я не знал, думает ли она обо мне. Движется ли дальше. Я не знал, что будет, когда она вернётся, и как буду жить, если она вдруг решит остаться в Штатах. 
Каждый вечер я напивался до полубессознательного состояния; перед тем, как моя голова падала на липкий от пива стол в очередном баре, я доставал телефон и набирал длинный номер, начинающийся единицей. Просто чтобы услышать её голос. Чтобы иметь надежду, что увижу её во сне. Я иногда не помнил, как добирался домой, но я помнил свои сны. 
По утрам я пытался привести себя в порядок и навещал мать. Она бодрилась и смотрела на меня с неизбывной любовью, проводя кончиками исхудавших пальцев по моему лицу. Я знал, что она видит, но не слышал от неё ни тени упрека или осуждения. Она лишь тихонько шептала моё имя и качала головой, чтобы в следующую минуту преувеличенно бодро заговорить на отвлеченную тему. Видеть её такой было невыносимо. Первый этап лечения был завершен и, к сожалению, не принёс значимых успехов, как сообщил мне её лечащий врач. Процесс удавалось сдерживать, но о пути к выздоровлению не было и речи. Эсме предстояли следующие три месяца мучительных процедур и робких надежд, которыми она иногда делилась со мной.
- Эдвард… - шептала она, гладя меня по волосам, как в далёком детстве. – Милый мой, мне так жаль… это наша вина… моя и отца… 
Эсме знала, что Белла уехала. И, со свойственной ей проницательностью, догадывалась, почему. 
- Ты можешь говорить со мной обо всем, - сказала она мне как-то. – Эдвард, мой любимый мальчик… я столько пропустила… Меня не было в твоей жизни так долго. Я хочу помочь тебе, даже если тебе просто нужно выговориться. Я вижу, как ты устал…
Я не мог говорить; горло будто сдавило. Мать снова была в моей жизни, но я не привык разговаривать с ней по душам или делиться своими проблемами. А она смотрела на меня с больничной койки своими прозрачными глазами, в которых было столько безусловной, безоговорочной любви и терпения. Она ждала, когда я снова смогу доверять ей. Мы молчали; она просто касалась моей щеки. 
А мне однажды подумалось, что нет лучшего способа оставить прошлое за спиной, чем дать ей и самому себе то, что нам было столь необходимо. Мы – это все, что осталось от Калленов. 
Опустив голову, я прижался лбом к её руке. 
- Мама…
- Милый… я не знаю как, но все наладится. Ты должен перестать, Эдвард… Прекратить винить во всем, что происходит, только самого себя. Я говорила с Беллой тогда… и рассказала ей, что произошло в нашей семье. Она все поняла, почему же ты оттолкнул её? Она любит тебя. Малыш мой… что мучает тебя так, что ты бежишь от любви, от возможности быть счастливым? Тебе плохо без неё. Как ты можешь так жить, Эдвард? 
Каждый её вопрос ударял по мне, словно молотом. Каждое слово было наполнено правдой. 
- Я недостоин её, мама… Она считала меня сильным, но я не справился. Я не принёс ей ничего, кроме горя и трудностей. Я не мог ждать, пока её любовь превратится в презрение. Иногда любить – значит отпустить. Как бы ни было больно. Белла упрекала меня в том, что я закрываюсь от неё, ухожу. Но я не могу, физически не могу выплескивать на неё всю эту горечь, ярость, которая дремлет во мне. Из-за моих собственных неудач. На моей совести – Аманда и её искалеченная жизнь. Отец был полон ненависти ко мне. 
- Ты видишься с Амандой?
- Да. Она очень изменилась. Мы смогли многое выяснить. Она не держит на меня зла, и все же…
Мы долго говорили в тот вечер. Я опасался, что могу навредить матери тем, что посвящу её в свои проблемы, но я видел, что моё доверие поддерживает её. Она, в свою очередь, понемногу, очень скупо рассказывала мне о том, что происходило в моей семье после моего отъезда, как она жила с отцом. Как он все больше погружался в безумие, подлинные размеры которого стали известны лишь недавно. 
Нам удалось, несмотря ни на что, снова обрести друг друга. Я мог только неустанно молить о том, чтобы обстоятельства не отняли её у меня. 
- Мистер Каллен! У Вас найдётся минутка? – Лечащий врач матери быстро шёл за мной по коридору; я был так погружен в свои мысли, что не сразу услышал его. 
- Конечно, разумеется. – Я прошёл за ним в его кабинет. 
-Присаживайтесь, мистер Каллен. – Врач несколько секунд смотрел на меня, прежде чем заговорить снова. – Скажите, мистер Каллен… Вы сами в порядке? Вы неважно выглядите…
- Я в порядке, доктор, - отрезал я. – Что с матерью? 
- Как Вы уже знаете, первый этап лечения не принёс ожидаемого успеха. Минимальная стабильность её показателей достигнута, но я боюсь, что этого недостаточно. 
Я до боли сжал кулаки; я должен дослушать до конца. Должен быть благоразумен. Ради матери. 
- Какие есть ещё возможности?  
- Для этого я и пригласил Вас к себе. Есть один метод… довольно новая разработка, включающая медикаментозное лечение, основанное на другом главном компоненте. Он иначе действует на раковые клетки. Это может быть переломным моментом для миссис Каллен. Мы могли бы, конечно, опробовать то поэтапное лечение, которое собирались проводить изначально, но поскольку первый этап завершился уже не столь утешительными результатами, я, честно говоря, боюсь терять время. 
- Вопрос, очевидно, в деньгах? – спросил я. 
- Да, мистер Каллен. - Доктор Эпплби взглянул мне в глаза. – К сожалению, именно в деньгах. – Он вложил мне в руку несколько формуляров. Пробежав их глазами и найдя сумму, я задохнулся. Это вдвое превышало то, что я смог собрать, включая то, что дал Арчи. Я медленно положил формуляры на стол.
- Деньги будут. Когда Вы можете начать?
- У Вас есть время. Все равно необходимо провести дополнительные исследования, они займут неделю. Зайдите ко мне, когда сможете, в течении этой недели, и мы уладим формальности. Мне очень жаль, мистер Каллен, но я опасаюсь, что все остальное было бы опасной тратой времени. 
- Деньги будут, доктор Эпплби, - повторил я, как мантру, выходя из его кабинета. 
Эта ночь стала моим окончательным падением. Но в эту же ночь я понял, что должен делать. 

- Эй, просыпайся! Мы закрываемся! Господи, каждый день одно и то же... Да вышвырни его отсюда, сил уже нет!
Звуки пробиваются ко мне, как сквозь воду. Я не могу вспомнить, где я. Кто-то трясёт меня, моя голова ударяется обо что-то твёрдое, скорее всего, столешницу. Меня рывком поднимают на ноги. Я стараюсь сфокусировать взгляд и понять, где выход. Шатаясь, я иду к двери. Возле неё висит мутное зеркало. Я бросаю взгляд на своё отражение. Грязный, местами разорванный свитер. Лицо, почти полностью заросшее щетиной. Красные, воспалённые глаза. 
Это я. И каждый мой день заканчивается одинаково – меня вышвыривают из дешёвого бара. 
Свежий утренний воздух почти сбивает с ног. Я лихорадочно пытаюсь сообразить, куда мне идти. Но я не могу, и потому я сажусь на асфальт у входа в бар и жду, пока ледяной ветер поможет мне собраться с мыслями. Но через несколько секунд я чувствую сильнейшее головокружение и ложусь. Этот отголосок прошлого не то чтобы мешает мне жить, но, видимо, злоупотребление алкоголем в последнее время немного усугубило моё состояние. Я закрываю глаза и терпеливо жду, пока тошнота отступит. 
Ещё один день ожидает меня, и я при всём желании не знаю, как его пережить. 
Прохожий обходит меня и бормочет что-то нелицеприятное в мой адрес. Я даже мысленно не возмущён. Он абсолютно прав. Я валяюсь здесь в три часа утра и не могу найти в себе силы попасть домой, чтобы принять душ и надеть что-нибудь, напоминающее одежду, а не лохмотья. 
Тихий звук доносится до меня. Мой телефон, вибрирующий в кармане штанов. Я даже догадываюсь, кто это. Я понимаю, что тщательно созданному при помощи бутылки покою пришёл конец. Действительность пытается ворваться в мой тихий, насквозь проспиртованный мирок. Я игнорирую телефон. Он замолкает, но не успеваю я обрадоваться этому, захлебывается снова. Я с трудом приподнимаюсь, что провоцирует новый приступ головной боли и тошноты, и нащупываю телефон в кармане. 
Ну конечно. Я нажимаю на кнопку приема. Это Арчи.
- Я слушаю.
Господи, ну и голос. 
- Эдвард, ты где?
- Секунду. 
Я сажусь и прислоняюсь спиной к кирпичной стене.
- Там, где и всегда.
Я морщусь. Малейшее усилие отзывается в голове и груди. 
- Ты снова пил?
Я люблю Арчи с каждым днём все больше. Он терпит мои выходки и мерзкое настроение, без жалоб и упреков.
- Опять что-то случилось? – спрашивает он тихо. 
Ну в самом деле, неужели должно что-то случиться, чтобы я надрался? Он молчит, даёт мне время собраться с мыслями. Но вместо этого я чувствую, как сжимается горло. 
Я судорожно откашливаюсь. Не помогает. Откидываю голову, ударяясь затылком об каменную стену. 
- Поговори со мной, малыш.
Надтреснутый голос Арчи звучит ласково, мягко. Мои силы на исходе, и эта мягкость добивает меня. Я чувствую, как слезы текут по лицу. Пытаюсь сказать что-нибудь, но голос мне не повинуется. Я снова кашляю, пытаюсь сдержаться, но из горла вырываются рыдания. 
- Мне срочно нужна работа, Арчи. 
- Ты решил вернуться? 
Надежда звучит в его голосе, но он больше ничего не говорит.
- Нет. Но я должен.
- Я не совсем понимаю, Эдвард...
- Я вчера говорил с врачом.
- Эдвард, я не хочу давить на тебя. Я рад, что ты хочешь снова работать, но, в самом деле, сколько можно...
Я вскакиваю на ноги. Какая-то женщина шарахается от меня. Я кричу, судорожно прижав телефон к уху.
- Ты не понимаешь, да?! Сколько я должен ещё повторять, объяснять тебе? Ты мой агент, черт тебя дери, а не психотерапевт! Не твоего ума дело, что я должен делать и на что тратить деньги! Твоя задача – найти мне проект и все! 
Я захлёбываюсь гневом и рыданиями. Если разговор затянется, вызовут полицию. Только этого мне сейчас не хватало. Я заставляю себя говорить тише. Это стоит мне стольких усилий, что я снова сползаю на тротуар и сажусь обратно. Мне стыдно. Я превратился в пьяную развалину, не умеющую держать себя и свои эмоции в руках. Я несправедлив к единственному человеку, которого я могу назвать своей семьёй. Я несу опасный бред, который, несомненно, ранит Арчи. Если он откажется от меня, мне крышка. И не только мне. Как напоминание, боль начинает сильнее пульсировать в левом виске. 
Я утираю лицо грязным рукавом и говорю уже тише.
- Прости. Ради бога, прости. Я действительно пьян. Я не знаю, что несу. Но нам понадобятся деньги. Причём в таком количестве, что моих остатков не хватит. Но...Арчи, это может помочь. Какой-то новый метод, я не разбираюсь в этом. Если есть хоть малейшая возможность, я обязан...Ты должен найти мне что-то. Что угодно, любые условия. 
- Эдвард. Ты же знаешь, я приложу максимум усилий. Я слышал кое-что, что может тебя заинтересовать, сделаю уже сегодня пару звонков. Я просто хочу быть уверен в том, что ты знаешь, что делаешь. И меня действительно не касается, на что ты тратишь свои деньги. Но здесь речь идёт не только о твоих деньгах. 
- Ты прав. Но ты знаешь, что я поступлю так, как должен. Перезвони мне, как только узнаешь что-нибудь.
Он молча отсоединился. 
Я с трудом поднимаюсь. Уже совсем светло и, если я не хочу проблем с полицией, нужно убираться отсюда. 
Начинается дождь. Задрав голову, я смотрю в свинцовое небо и наслаждаюсь падающими на лицо каплями. 
Пора домой. 

После этой ночи я понял, что дальше так жить не смогу. Я не смогу стать тем, кем всегда хотел быть: для Беллы. Для матери. Для самого себя. Если я не возьму себя в руки, на моей совести будет ещё одна жизнь. Жизнь моей матери. 
Все. Хватит. 
И Белла… Одно её имя вызывало во мне нестерпимую боль. Я любил её больше, чем когда-либо. Я тосковал по ней каждую секунду. Но я никогда не смогу быть с ней, если ничего не изменится. А до тех пор я должен был сцепить зубы, сжать своё измученное сердце в кулаке и идти в том направлении, которое было для меня единственно верным. 

Слава Богу, Арчи знал своего единственного клиента лучше кого бы то ни было. Из пьяного бреда, который я выплеснул на него тогда, он смог вычленить главное и развить бурную деятельность. 
Через три дня у меня были назначены пробы на главную роль в весьма интересном проекте, предположительно состоявшем из четырёх фильмов. Получить эту роль – о таком я не мог даже и мечтать. Съёмки должны были проходить в Канаде, Мексике, США. И это натолкнуло меня на другую мысль. 
Арчи не был в восторге, когда я озвучил эту идею, но обещал помочь, зная, что я все равно поступлю так, как задумал. 
Я собирался продать свою огромную квартиру, если получу эту работу. Вырученных денег должно было хватить на оплату дальнейшего лечения для Эсме, если я добавлю свои остатки и то, что дал мне Арчи. Если нет – у меня будет долгосрочная работа, и я смогу говорить с банком о ссуде. 
В этой квартире жили самые тяжелые и самые сладкие воспоминания. Но у меня не было другого выхода. И я поклялся себе – если мне суждено будет вернуть Беллу и быть с ней, то у нас будет новый дом. И мы наполним его новыми, счастливыми воспоминаниями. Ну а если нет…  Тогда мне будет решительно все равно, где жить. 

Все зависело теперь от того, удастся ли мне вернуться. 

Белла

Я сама не могла поверить в то, что уже полтора месяца находилась здесь. Когда позвонил Джейк и сказал мне, что на отцовский дом нашлись покупатели, которые готовы были, не торгуясь, заплатить названную мной, весьма завышенную цену, я была в ужасном состоянии. Я потеряла Эдварда в тот момент, когда, наконец, смогла понять его. 
Я понимала, что должна дать ему время, о котором он просил. Поэтому звонок Джейка пришелся как нельзя кстати. У меня был неиспользованный отпуск; в театре было межсезонье, работы было мало. Я ухватилась за эту возможность. Не проходило и дня, чтобы я не вспоминала наш разговор на парковке около госпиталя. Я видела, как Эдвард разрывался. Видела, что он горел так же, как и я. Но он не был готов продолжать жить так, как жил. 
Я знала, что он любит меня. Я верила в этот всем сердцем. И я любила его больше, чем могла высказать. Мир вокруг нас рушился каждый день понемногу, принося новые беды. Мы потерялись в них, потеряли себя. Я верила и в то, что мы сможем начать сначала. 
Самое сложное заключалось в том, чтобы дать друг другу это время. Поэтому поездка домой пришлась как нельзя более кстати. 
В самолёте я пыталась уснуть; каждый раз, закрывая глаза, я слышала его голос. Я знала Эдварда, я могла даже представить, как он остановился, как сжал в руке телефон. В его голосе было столько боли, что я была готова бросить все и умолять его вернуться. Я слышала, что и он был на грани. Но, сказав друг другу слова любви, мы разошлись в разные стороны.

Я узнавала о нем от Арчи. Знала, что он пьёт, что вконец измучен. Эдвард разрушал сам себя, удерживая меня на расстоянии. 
Каждую ночь, приблизительно в одно и то же время, мой телефон оживал. Я видела его номер. Я рывком просыпалась, хватала телефон и звала его. Иногда я слышала тяжёлый вздох, иногда просто шум, голоса, звон посуды; он снова пил где-то, пытаясь забыться. Услышав мой голос, он отсоединялся. Я перезванивала, но безуспешно. 

Меня затянули дела, хлопоты. Покупатели, найденные Джейком, сорвали сделку. Я была зла и расстроена; сам Джейк усугублял ситуацию. 
Я не говорила с ним о том, что произошло между мной и Эдвардом. Это не касалось его ни в малейшей степени. Я приехала продать дом. Но со свойственной ему проницательностью он увидел то, что хотел увидеть. Он, казалось, забыл о том, как покинул тогда дом моего отца, оскорбив Эдварда, обидев меня. Он не отходил от меня ни на шаг, окружив нежностью, сквозь которую проглядывало, однако, нетерпение. Испытывая неловкость из-за ненадежных покупателей, он буквально за неделю нашёл новых, и многострадальный дом был, наконец, продан. 
Все это время я жила у Сью, подруги отца, приютившей меня на это время. Но в день продажи дома я заглянула к Блекам, чтобы поблагодарить Джейка, который проявил такт и не присутствовал при подписании документов. 
- Джейк, ты дома? – Дверь домика Блеков стояла нараспашку. Я заглянула внутрь, а затем прошла дальше в дом, окликая по очереди Билли и Джейка. Дойдя до гостиной, я уже хотела повернуть обратно, но услышала какой-то странный звук, похожий на хрипение. Заглянув в комнату, я остолбенела на секунду. Коляска Билли лежала на полу, а сам Билли сжался рядом, издавая то самое хрипение, которое я услышала. Я рванула телефон из кармана, набирая номер службы спасения, одновременно распахивая окна. 
Я поехала в больницу с Билли, каждые тридцать секунд набирая номер Джейка, который именно сегодня, как назло, пропал куда-то. Когда мне удалось дозвониться до него, я сорвалась.
- Где тебя носило?! Твою мать, от тебя не избавиться, но когда ты нужен,тебя нет! 
- Где мой отец?! – рявкнул он. 
- Не говори со мной так! Мне страшно, врач не выходит, я понятия не имею, что с ним! Я нашла его на полу возле перевернутой коляски! Он мог умереть там, со мной, пока мы ждали врачей! 
- Мисс Свон, успокойтесь. – За моей спиной прозвучал голос врача. – А Вы – сын мистера Блеска, насколько я понимаю? 
- Да, доктор. Что с ним? 
- Микроинсульт. К счастью, мисс Свон оказалась в Вашем доме буквально через несколько минут после того, как Вашему отцу стало плохо и быстро среагировала. Он останется в больнице. Будет лучше, если Вы навестите его уже завтра. Сегодня он будет отдыхать. Оставьте на посту свой номер телефона. 
Мы молча вышли из больницы. Джейк кивнул в сторону своей машины; по- прежнему не говоря ни слова, я села рядом с ним. 
Он остановил у своего дома. Пожав плечами, я вышла и, сунув руки в карманы, пошла вдоль дороги дальше, к дому Сью.
- Белла… ну что ты… куда ты идёшь, остановись! – Джейк нагнал меня, обхватил за плечи, развернул к себе. Прижался горячим лбом к моему. – Прости меня… прости, ради всего святого… Я просто испугался. Я не имел права так говорить с тобой… ты спасла ему жизнь, Белла… 
Он задыхался, сокращая расстояние между нами, крепче прижимая меня к себе. Голова кружилась, его жар затягивал меня. Мы оба были не в себе, меня все ещё знобило; в горячих руках Джейка я немного согрелась. 
- Белла… девочка моя… в этот раз мне никто не помешает… - Его губы искали мои, пальцы скользили по лицу. Он поцеловал меня, один раз, второй… Поцелуи становились глубже, а меня словно парализовало. Я не могла пошевелиться, застыв в его объятиях. 
Когда его рука протянула молнию моей куртки вниз, я очнулась. «Я люблю тебя. Помни об этом», - прошептал бесплотный голос в моём сознании. Я высвободилась из рук Джейка, тяжело дыша. 
- Белла… 
- Я еду домой, Джейк. 

Эдвард
Я придавил коленом крышку чемодана и огляделся, пытаясь понять, что забыл. Меня охватило странное чувство, оцепенение, смешанное с волнением, какой-то лихорадкой. Все произошло очень быстро. 

После той ночи, когда я рыдал пьяными слезами, лёжа на тротуаре у какого-то бара, из которого меня вышвырнули, моя жизнь начала меняться. По крайней мере в профессиональном плане. 
Через три дня я приехал на свои первые после автокатастрофы пробы. Сказать, что я нервничал – не сказать ничего. Роль была очень интересной, неординарной. Я пробовался на роль молодого вдовца, оставшегося с ребенком на руках в очень стесненных условиях. Фильм, представлявший собой семейную сагу, должен был состоять из четырех частей и охватывать всю жизнь главного героя вплоть до его смерти. Ожидался возрастной грим; лишь в самом конце его заменял пожилой актёр. О режиссёре, Барни Коулмэне, я слышал только хорошее; к работе был привлечен титулованный оператор. 

Пробы проводились в павильоне в пригороде. Я приехал туда раньше Арчи, пообещавшего мне моральную поддержку. До начала проб оставалось время, и я тихонько бродил по павильону. Один лишь специфический запах, стоявший там, запах, который я бы не перепутал ни с каким другим, заставил моё сердце сжаться. Я помнил все, что было связано с моим последним появлением на съёмочной площадке. Вспомнил, с каким энтузиазмом приступал к съёмкам, как обсуждал с Дэйвом и его командой фильм, который мне не суждено было закончить. Свою тесную, но уютную гримерку. Беллу… Маленький вихрь с глазами цвета шоколада, смотревшими на меня почтительно, но с озорством, когда она втаскивала в мою комнату свой чемодан. Её лицо, так близко к моему… прикосновения её лёгких пальцев к моему лицу… боль, шрамы, интриги… 
- Мистер Каллен? – Женский голос окликнул меня. Я обернулся. – Добрый день. Я – кастинг-менеджер, Розали Хейл. С Вами все в порядке? 
- Да, разумеется. Простите, я приехал немного раньше и вот… осмотрелся немного. 
- Прекрасно. Мистер Коулмэн ждёт Вас. Пойдёмте со мной. 
Я молча последовал за мисс Хейл, ощущая странное смятение и тоску. Нужно взять себя в руки. 
В практически пустом помещении меня ожидал Барни Коулмэн и ещё несколько человек. 
- Здравствуйте, мистер Каллен. Давайте сразу и начнём. Я бы хотел видеть вот что… - Он взглянул на меня в упор. В его взгляде не было недоброжелательности, но он смотрел настороженно. – Ваш герой – вдовец. Его жена погибла в автокатастрофе, совсем недавно. 
Он продолжал пригвождать меня взглядом к месту; я боролся с тошнотой и головокружением. 
- Первой моей мыслью было взять для проб отрывок, где главный герой узнает от смерти жены от полиции. Но поймите меня правильно. Любой мало-мальски опытный актёр сыграет это: шок, неверие, крики «нет» и тому подобное. Мне бы хотелось увидеть другой момент, Эдвард. Я могу Вас так называть? Кстати, я – Барни для Вас. Так вот, Эдвард. Мне нужно осознание. Вы понимаете меня? То, что приходит потом. Глухое отчаяние, безысходность. Вы – молодой отец, оставшийся один с крошечным ребенком. Вот Ваш текст. 
Он протянул мне страницу с отпечатанным текстом. Я всмотрелся в текст. Реплики сочились тем самым отчаянием. Что я мог сказать? Как сыграть это? Как понять, что чувствует этот человек? Я выжил в катастрофе. Женщина, которая была для меня всем, была далеко от меня, но она была жива. И я должен был благодарить Бога за то, что это было так. Ребёнок… Внезапное видение малыша на моих руках, с темными глазами и волосами, так похожего на Беллу… Спазм сжал горло, я опустил лист с текстом, вновь поднес его к глазам, но не мог сказать ни слова. Я покачал головой, отвернулся к окну. Вся тоска, вся боль, мучившая меня, болезнь матери, отсутствие Беллы, воспоминания о ней – все обрушилось на меня в самый неподходящий момент. Я молча смотрел на собравшихся в помещении. 
- Простите меня, - сказал я глухо; голос не повиновался мне. – Я не знаю, что мне делать. Я сожалею… что отнял ваше время. Прошу еще раз меня извинить. 
Под гробовое молчание группы я положил лист с текстом на стол, провёл рукой по лицу. Ощутил под пальцами влагу и молча направился к двери. 
- Эдвард! – Резкий голос Коулмэна настиг меня у выхода. Я обернулся. – Всего доброго. 

У входа в павильон меня перехватил Арчи.
- Прости, сынок, я застрял в пробке. Движение жуткое, я должен был искать объезд… - Он осекся, увидев моё лицо. – Что произошло, Эдвард?
- Я не смог, Арч… Не смог… 
- Что? Ладно. Расскажешь, когда будешь готов. Поехали.
Всю дорогу домой Арчи молчал. Я понимал, что его терпению тоже приходит конец. Я испытывал его достаточно долго. А что я мог сказать? Хотя… 

Я должен был что-то предпринять. Я стал эмоциональной развалиной, неспособной управлять своими чувствами. Я пил. Каждый день. Я набирался до бессознательного состояния. Единственный человек, чьё общество я мог выносить, была Аманда. Я понимал, что навещая её, говоря с ней, я поддерживаю в ней чувства, которые никогда не смогу разделить. Она стала мне другом; мы оба были сломаны и могли понять друг друга как никто. Но я опасался, что ей недостаточно только моей дружбы. И что она может вновь вернуться в те времена, когда неразделенные чувства заставляли ее крушить все на своем пути. Ее нынешнее состояние могло только усугубить все. А моё сердце, моя любовь, моя жизнь принадлежали Белле. И я должен сделать все, чтобы однажды вернуть её.  Но я не имел права ранить Аманду, поддержавшую меня в такие тяжелые для меня времена. 

Все также молча Арчи высадил меня у моего дома и уехал. Я поднялся к себе и, нем включая свет, рухнул на диван в гостиной. 
Какое-то время я лежал в темноте, думая о матери и о том, где достать денег на её лечение. Я размышлял о том, что квартиру все равно нужно будет продать, когда мои мысли начали путаться. Я задремал. 

Из беспокойного сна меня выдернул телефонный звонок. Я сел на диване с колотящимся сердцем, нащупывая в кармане брюк телефон. Арчи.
- Что случилось? – пробормотал я вместо приветствия. 
- Мне звонил Коулмэн. – О Боже…
- Арч, послушай. Я знаю, что это была неудача по всем фронтам… дьявол… послушай, я ни в коей мере не оправдываюсь. Я запорол пробы… Коулмэн был еще предельно корректен со мной, он… 
- Заткнись хоть на секунду, Эдвард, - устало сказал Арчи. 
- Прости. 
- Послезавтра у нас встреча с ним. Обговорить детали.
- С кем? Какие детали? 
- Каллен, ты спишь ещё? Я же сказал, что звонил Коулмэн. Он отдаёт роль тебе, сынок. Я не знаю, что ты натворил, но он хочет именно тебя…
Арчи говорил ещё что-то, но я почти не слышал его. Я получил работу. Я снова буду работать. 

Аманда

Человеку свойственно оправдывать самого себя. Мало кто в состоянии осудить самого себя со всей строгостью. Я не могу. 
В моей жизни была только одна ценность, которой я по-настоящему дорожила, ради которой могла пожертвовать чем угодно. Моя любовь. Пока она была у меня, я легко мирилась со своим состоянием, с мыслью, что, возможно, долго не проживу. Считайте меня сумасшедшей, но за это очень долгое время я настолько привыкла надеяться, что реальность смешивалась с вымыслом, сновидениями, эмоциями. И везде – только он. Мой Эдвард. Да, мой. Никто не отнимет у меня время, которое я смогла провести с ним. Он пришёл ко мне, когда никто не понимал его.  

Мы столько пережили вместе за это время. Но я знала – что бы ни случилось, он придёт снова. Постучит в дверь моей комнаты. Войдёт, улыбнётся слегка, словно прося прощения. Как я любила эту улыбку…  Сядет на пол у моего кресла, помолчит несколько минут. А я буду смотреть. Просто смотреть на него, впитывая каждую черту, отмечая новую морщинку в уголке правого глаза, почти у самого виска. Радуясь, что сегодня чуть яснее глаза. Втайне усмехаясь при виде невозможной, взлохмаченной шевелюры, так идущей ему. У нас были и ужасные дни. Я видела, что он всю ночь провёл где-то, что он снова пил. Но он возвращался. Задавал мне множество вопросов о моем здоровье, говорил с врачами. Я видела неподдельное, искреннее участие по отношению ко мне, в независимости от того, каково приходилось ему самому.

Эдвард невыносимо тосковал по Белле, я знала это. Я не могла понять её, при всем желании. Я бы отдала полжизни за то, чтобы его глаза загорались так в моём обществе, как загорались при одном воспоминании о ней. Эдвард обладал тактом и очень редко упоминал Беллу в моём присутствии, не желая ранить меня. Но я видела боль, выжигающую его изнутри. 
Из его скупых ответов на мои вопросы, я знала, что Белла уехала домой и осталась там на долгих полтора месяца. За этото период Эдвард, казалось, достиг дна своей личной пропасти. И в это жуткое время я любила его, как никогда. 

В одно из его последних посещений я ужаснулась тому, как он выглядел. Он снова зарос медного цвета бородой, руки были покрыты царапинами, глаза провалились. Его волосы были еще слегка влажными после душа, одежда была свежей, но его облик вызвал во мне панику.
- Эдвард? Что случилось? 
Он молча сидел у стены в моей комнате. 
- Я был у матери, - проскрипел он. – Запланированное лечение не помогает, они хотят пробовать другой метод. 
Я подъехала вплотную к нему, обняла за шею, борясь с желанием покрыть поцелуями его горячие, колючие скулы. – Мне так жаль. А каковы прогнозы с новым методом? 
- Это стоит в два раза дороже, чем то лечение, которое я едва мог себе позволить. Но я должен найти выход, должен… Арчи устроил мне пробы. 
Он резко поднял голову, высвобождаясь из моих объятий. Глаза сверкали безумным огнём.
- Это очень серьёзный проект. Четыре фильма, съёмки в разных странах. Если я получу эту роль, я смогу оплатить терапию для Эсме. Скоро пробы. Если бы ты знала, как мне страшно… 
Я уронила руки, вглядываясь в его лицо. Четыре фильма. Я знала, что съёмки могут занять огромное количество времени. Промо-туры каждого из фильмов, премьеры, показы. Гигантская, титаническая работа. Он сможет вернуться, заняться тем, о чем и не смел мечтать с момента аварии. Он сможет спасти мать. Он почувствует себя снова свободным. Достойным. Он возьмёт себя в руки, я знала это. Эдвард был сломлен, но обладал силой, которую подчас не осознавал, не доверяя самому себе. 
- Я верю в тебя… мой хороший, - тихо сказала я, беря его за руку. Он мягко улыбнулся мне, но в глазах была какая-то странная тревога. – Ты сможешь. Ты сумеешь изменить свою жизнь. 

Я верила в него безоговорочно. И так же ясно я понимала, что снова теряю его. И теперь уже окончательно.