Творчество

Домой я добрался в каком-то угаре. Я был странно взволнован и не находил себе места. Попытался отвлечь себя тем, что приготовил себе поесть из скудного набора продуктов, завалявшегося в моем холодильнике. Аппетита не было, но я заставил себя съесть ужин. Взял сценарий, чтобы внести в него свои заметки. История, так понравившаяся мне вначале, вызывала сейчас только отторжение. Между строк проглядывала физиономия Крейга, искаженная презрением к людям, работающим с ним. Очаровательная сама по себе история любви в ностальгической атмосфере Америки двадцатых годов была отравлена ядом. Сцены любви, признания и нежность героев родились в атмосфере ненависти и грязных манипуляций. Я был не единственным, к кому Крейг применил свой метод. Я больше не мог верить в то, что делаю; я чувствовал, что теряю почву под ногами. Единственное, что успокаивало – зритель не узнает о том, как создавался этот фильм, который будет несомненно иметь огромный успех. 
Ни неудачные пробы, ни постоянные отказы в прошлом не заставили меня ни на секунду усомниться в том, чем я хочу заниматься всю оставшуюся жизнь. Но именно тогда, когда моя мечта осуществилась, я наткнулся на стену. 
Я отбросил сценарий; буквы сливались перед глазами, я не понимал больше ни слова. 
Странные сны мучили меня этой ночью. Впервые за довольно долгое время я видел свою сестру, с рыданиями выбегающую из родительского дома. Я бросался за ней, преследуемый проклятиями Крейга, чувствовал, как ветер хлещет меня по лицу. Я бежал через тьму, не разбирая дороги, понимая, что не успею. И на пике отчаяния я явственно ощутил тёплое рукопожатие, прогнавшее черноту. 
Я проснулся полностью разбитым. К счастью, я не был задействован в снимаемых сегодня сценах и мог подготовиться к занятиям в университете. Ища в рюкзаке книгу, я наткнулся на сложённые листы, исписанные чётким почерком. Сердце забилось неровно; я ещё был во власти своего сна. 
Я открыл «Улисса» и углубился в чтение. Роман захватил меня; на время я забыл о своих проблемах и позволил гению автора захватить меня. На обороте конспекта, сделанного Амандой, я делал необходимые мне для работы над текстом заметки. Я вспомнил, с каким жаром и энтузиазмом она говорила со мной об этом авторе, пытаясь заинтересовать меня. Моя реакция была снова неадекватной; я выплеснул на неё весь накопившийся во мне яд. Но даже это не отпугнуло её. 
Меня охватило нетерпение. Необходимость увидеть её снова ощущалась настолько остро, что я еле мог дождаться начала занятий. 
Я занял своё место в аудитории. Аманды ещё не было, и я физически ощущал пустоту справа от себя. До начала лекции оставалось меньше четверти часа. Я поминутно смотрел на часы, нервничая все больше, затем раскрыл книгу, безуспешно пытаясь сконцентрироваться на тексте. 
За две минуты до начала занятий она, наконец, бесшумно скользнула на своё место. 
Методично, не произнося ни слова, разложила на столе все необходимое. Сложив руки перед собой, она все так же молча смотрела в пространство. 
Преподаватель задерживался, и в аудитории стоял гул голосов, прерываемый взрывами хохота. Пытаясь перекрыть шум, я несколько раз обратился к ней по имени, но безрезультатно. Полагая, что она не слышит меня, я слегка коснулся её руки. Она вздрогнула, как от удара. Серые глаза впились в меня с...ненавистью? Это было настолько неожиданно, что я отшатнулся.
- Аманда, что случилось?
- Почему что-то должно было случиться? 
- Ты молчишь...я просто хотел спросить, все ли в порядке, я не...
Слова застревали у меня в горле под её ледяным взглядом.
- Я обязана с тобой разговаривать? 
- Нет, конечно, нет, просто я подумал, что мы вчера... я хотел извиниться перед тобой, я вёл себя непростительно. Ты помогла мне, а я был груб...прости меня, прошу. Я не знаю, что на меня нашло, но я помню все, о чем мы вчера говорили.
Я говорил бессвязно, торопясь разбить этот лёд, видеть который было невыносимо. Я смотрел в её идеальное лицо и не было ничего, чего я бы жаждал больше в этот момент, чем снова ощутить её руку в своей, почувствовать, как покой переливается из её пальцев в мои, укрощая гнев и тревогу. 
- Позволь мне узнать тебя. Я не могу больше ни о чем думать.  – прошептал я, напоминая ей о том, что она вчера сказала мне. 
Она на секунду прикрыла глаза. Когда они снова открылись, взгляд их снова был внимательным и серьёзным. 
- Будь, что будет, Эдвард. 
Её рука медленно накрыла мою.

Вот уже несколько недель мы приезжали на занятия вместе. Я подбирал Аманду на автобусной остановке, находившейся на пути между павильоном, где сейчас проходили съёмки и зданием университета. Постепенно холодало, и я был счастлив предложить ей эту небольшую роскошь. Она одевалась слишком легко; я видел, что она отчаянно мёрзнет и торопился, чтобы ей не пришлось долго ждать меня. Я брал теперь с собой термос с кофе, который молча вручал ей. Наши встречи начинались с её напряжённого, почти враждебного молчания. Она словно знакомилась со мной каждый раз заново, и каждый раз это требовало усилий и времени с её стороны. 
Она молча пила кофе и оттаивала, не только физически, но и душевно. Я понимал, что что-то происходит или произошло в её жизни, о чем мне ещё предстоит узнать. Она пока не доверяла мне, но каждый раз, видя её на остановке, я понимал, что она на пути к этому и каждый раз у меня вырывался вздох облегчения, когда она садилась в мою машину. 
По дороге я говорил на отвлеченные темы: о книгах, об учебном плане, о предстоящих экзаменах. Она отвечала сначала односложно, но затем увлекалась разговором все больше, чаще сдержанно улыбалась, иногда прикасаясь к моей руке. 
Я не давил на неё, не пытался выяснить причину её поведения, опасаясь спугнуть эти прекрасные моменты. Ей было необходимо время и я давал ей его.