Когда она меня украла, или Назови свое желание
Часть 2 Если я думал, что в ее отношении ко мне что-то изменится, то я был вынужден разочароваться. Утром она вела себя все так же, принося мне еду, желая приятного аппетита, затем унося грязную посуду, пока я стоял на коленях, держа руки на затылке опущенной головы.
Перед ужином она не выдержала.
– Тебе скучно проводить все дни, ничем не занимаясь?
– Да, – ответил я, непонятно чему обрадовавшись.
– Почему же ты не попросишь у меня что-нибудь, что могло тебя развлечь?
– Я думал, что мое наказание и заключается в том, чтобы сделать мою жизнь достаточно… нелегкой. Поэтому не видел смысла о чем-то просить.
– Наказание? – ее голос вдруг похолодел. – И каковы твои предположения, за что я тебя наказываю?
– Не знаю. Может быть, за то, что я был слишком… невежлив с поклонниками?
– И ты считаешь, – ее голос опасно зазвенел, – то, что я отсасывала твой член и глотала твою сперму, это я тебя так наказывала?
Я почувствовал, что она намеренно говорит грубо, что она разозлилась, но абсолютно не мог понять, что мне ответить, чтобы не рассердить ее еще больше.
– Судя по всему нет, но я не могу понять, зачем тебе это понадобилось, и какие цели ты преследуешь.
Она помолчала. Я надеялся, что не прогневал ее еще больше.
– Но ты просил меня ночью... кое о чем. Сам проявлял инициативу. Зачем?
– Хотел сделать тебе приятно.
Она стремительно подошла ко мне и подняла мое лицо к себе за подбородок, заставив смотреть ей в глаза.
– Зачем? – жестко спросила она.
– Потому что ты доставляла мне удовольствие, и я… чувствовал себя неполноценным, зная, что женщина уходит от меня, не получив… свою долю.
Ее взгляд неуловимо изменился.
Она еще какое-то время держала меня за подбородок, заставляя неудобно выгибать шею, потом вдруг опустилась передо мной на колени. Взяла в ладони мое лицо и долго всматривалась в мои глаза, словно пытаясь там что-то увидеть. Может быть, ей это и удалось.
– Руки не опускай, – предупредила она и прижалась к моим губам своим ртом. Я так и стоял, как дурак, сцепив руки на затылке, пока она целовала меня.
Я не двигался, и только одна моя неразумная часть тела снова подала признаки жизни, упершись в женский живот.
Девушка оторвалась от моих губ, посмотрела на мой член и ласково его погладила, будто успокаивая. Он, конечно, воспрял еще больше.
– Прости, – мягко сказала она, обращаясь к нему, – сейчас не смогу ничем тебе помочь.
Потом насмешливо посмотрела на меня:
– Тебя смущает, что ты постоянно раздет, и я могу рассматривать тебя?
– Смущает.
Она приподняла брови в удивлении:
– Да? Ты хорошо держишься, мне казалось, что тебе наплевать.
– Мне не наплевать.
– Тебя это унижает?
Прежде чем ответить, я задумался.
– Немного, – наконец ответил я.
– Немного? – переспросила моя пленительница, поощряя развить мысль.
– Мое тело не слишком красиво, и я… не думаю, что его стоит всем демонстрировать.
– О, боже, Роб! – воскликнула девушка. Потом покачала головой. – С этим обязательно нужно что-то делать.
Я так и не понял, причем тут бог, с чем и что нужно делать, и кто должен этим заняться, а она встала на ноги, отошла на несколько шагов, затем обернулась, словно только что что-то вспомнила, и спросила:
– Ты просил меня ночью… о разном, но днем не просишь ни о чем. Словно не хочешь, чтобы я каким-то образом помогла тебе развеять скуку. Почему? В чем разница?
– Ночью я ведь старался для тебя.
– То есть для себя ты стараться не хочешь?
– Я думал, что ты не захочешь пойти мне навстречу, если это будет касаться только моих желаний.
–Ты же мог попробовать? Ну, отказала бы я тебе, так что ты терял?
Я промолчал.
– Отвечай.
– Терял чувство собственного достоинства. Когда я ничего не получаю, потому что не прошу, не так неприятно, как если бы я попросил и не получил.
– Даже так? – удивилась девушка. – Но ты ведь обращаешься к режиссерам, ты просишь роли, уговариваешь их дать тебе работу, и они тоже тебе могут отказать. Неужели не обидно?
– Обидно, – согласился я. – Но только ради ролей я готов это терпеть.
После паузы девушка сказала:
– Тебе придется научиться добиваться своего не только в карьере. И просить, и получать отказы, испытывать горечь и терять чувство собственного достоинства, и все равно просить, и высказывать свои желания. Иначе я тебя не отпущу.
Я переваривал то, что она мне сказала, и только когда она уже закрывала дверь, я решился спросить:
– Это что, какой-то психологический эксперимент?
Она задержалась в двери, обернулась и, рассмеявшись, ответила:
– Можешь считать и так.
Вечером она закрепила мне только ноги, оставив руки свободными. Я не понимал, с чем связано мое постепенное освобождение. Это я зарабатываю очки своим поведением, или девушка следует какому-то только ей известному плану?
– Могла бы ты сказать, как тебя называть? Мне не обязательно знать твое настоящее имя, просто хочется как-то к тебе обращаться.
Немного поколебавшись, она ответила:
– Хорошо, пусть будет Тина.
Я не мог понять, свое ли имя она назвала или придумала его. Но пока мне было все равно.
Она снова попыталась заняться моим членом, но я попросил сначала меня поцеловать, на что она довольно охотно, как мне показалось, откликнулась. Затем, по моей же просьбе, она снова оседлала мою голову. Через некоторое время она, так и не кончив, принялась сползать с меня. Я обхватил ее бедра руками, пытаясь удержать, чтобы довести дело до конца, но она резко отпрянула и ударила меня по щеке, жестко крикнув:
– Не смей!
Я тут же убрал руки и забормотал извинения. Тина решила опять спуститься вниз, чтобы выполнить свой обычный ритуал, но я, боясь опять нарваться на отказ, прошептал:
– Могла бы ты сесть на меня?
Отказываться она не стала. Снова медленно впустила в себя мой член и принялась двигаться, а я нерешительно протянул руку и начал ее ласкать. Она мою руку не убирала. Кончила она быстро, и я финишировал почти сразу же за ней. В этот раз она не стала лежать на моей груди, поднялась и, даже не пожелав спокойной ночи, ушла. Я решил, что расстроил ее, и что завтра мне не поздоровится.
Но на следующий день она снова вела себя как обычно. Вспомнив ее намек на то, что я должен проявлять какие-то свои желания, я сказал:
– Тина, мог бы я получить какую-нибудь книгу для чтения? Чтобы чем-то занять то время, пока нахожусь здесь в одиночестве.
– Хорошо. Я принесу книги, выберу на свой вкус, не возражаешь?
Ее голос снова звучал насмешливо.
– Буду рад, – ответил я, и она снова удалилась.
Теперь душ я принимал не только утром и вечером, но и днем. Я никогда не был особенным аккуратистом, но сейчас кое-что изменилось. Как только Тина заходила в комнату, я тотчас же начинал думать о сексе, вспоминать, какой она был со мной ночью, как я мог ласкать ее, и памятуя о том, как вчера она меня поцеловала днем, я предпочитал на всякий случай быть готовым. Пока Тина не нарушала распорядка и занималась со мной сексом только по вечерам, но вдруг ей захочется этого в другое время…
Вечером Тина закрепила только одну мою ногу. На следующий вечер я вообще оказался практически свободным, если не считать цепи на щиколотке. Я по-прежнему не понимал ее плана, но предпочитал ждать. Мне казалось, что время в любом случае играет на меня: рано или поздно мои близкие спохватятся, что меня слишком долго нет, заподозрят какое-нибудь несоответствие в эсэмэс и обратятся в полицию. Меня начнут искать. Я надеялся, что рано или поздно найдут. Жизнь мою в доме у Тины нельзя было назвать очень уж тяжелой. Меня не били, да и вообще не причиняли никакого физического вреда. Меня вкусно кормили, и я имел регулярный, и надо признать, потрясающий секс. Мои мелкие желания, наподобие книг, удовлетворялись. Единственный неприятный момент заключался в том, что я не имел свободы перемещения и не мог выйти из комнаты. Впрочем, человек привыкает ко всему, и через некоторое время я уже воспринимал позвякивавшую на моей ноге цепь почти как норму. По крайней мере, иногда совсем о ней забывал.
В один прекрасный день Тина сообщила будничным тоном:
– Пора выходить из комнаты.
Наверное, она ждала от меня каких-то возгласов, но я промолчал, так как, честно говоря, не знал, что именно нужно сказать. Я словно привык к тому, что она решает за меня, и плыл по течению. Нравилось ли это мне? Не знаю. Возможно, мне было любопытно получить этот новый опыт.
– Я сниму с тебя цепь и позволю выходить из комнаты, но перемещаться ты будешь только в пределах дома. На ночь буду тебя запирать. Как я уже сказала, я не советую тебе пытаться убить меня, связать или что-то в этом роде, не рекомендую пытаться бежать. Без одежды и обуви ты все равно далеко не уйдешь, заблудишься и замерзнешь. Твою машину я давно вернула в прокат. Свою машину я тоже оставляю далеко от дома, около пяти миль отсюда, и возвращаюсь от нее пешком. Даже если тебе удастся заставить меня отдать тебе ключи, ты все равно машину не найдешь…
Она продолжала мне что-то объяснять, но я слушал ее в полуха. Она зря старалась, я действительно не собирался сбегать. Не потому что мне нравилось здесь находиться – все-таки некое униженное положение и отсутствие свободы меня раздражало. Но с другой стороны перед моим мысленным взором все время висел неоновым плакатом ее вопрос: у тебя есть желание, ради которого ты захотел бы свободу? Я долго думал и пришел к выводу, что нет. Да, любое существо стремится к свободе. И я тоже хотел быть свободным, хотел, чтобы мне не приказывали, не заставляли, не ограничивали. Но для чего? Просто «чтобы было»? Меня настолько захватили эти размышления, что я действительно свое заключение стал воспринимать как некий опыт, необычный эксперимент по выявлению цели своего существования.
Я вдруг понял, что особо-то и не страдаю по своей «внешней» жизни. Съемки у Жёне? Ну, это конечно здорово, но… одними больше, одними меньше… что это принципиально меняет? Не он, так какой-то другой режиссер заинтересуется моим предложением и начнет работать со мной. Я все равно за свою жизнь не успею поработать со всеми нравящимися мне режиссерами, в мире их слишком много.
Таня? Тут я только мысленно отмахнулся. То, что она давала мне, то есть регулярный секс, было у меня и сейчас. Этот секс был весьма необычен, раньше я никогда не был в подчиненном положении, но может именно тем, что это был новый опыт для меня, постельные отношения с Тиной казались такими возбуждающими.
Родители? Конечно, я был бы рад их увидеть, но пока я не настолько сильно соскучился. Раньше я их не видел месяцами, поэтому в моем отсутствии не было пока ничего напрягающего.
Кто еще? Друзья? Да, было бы неплохо встретиться и пропустить по кружечке пива, только… у них своя жизнь, и мы давно уже чаще писали друг другу поздравительные эсэмэс, чем виделись друг с другом. Получалось так, что действительно у меня нет того, ради чего мне хотелось бы на свободу.
Покивав для приличия, что все понял и осознал, я отправился вслед за Тиной на кухню, где и получил свой первый урок приготовления пищи.
Когда у меня не получалось, а не получалось у меня часто, Тина хлопала меня по заднице деревянной лопаткой. Больно мне не было, скорее, было унизительно. Стоит этакий здоровенный (по сравнению с моей похитительницей) дядька, голый и в переднике, а маленькая пигалица лупит его по обнаженным ягодицам. Когда я в очередной раз проштрафился, то скорее автоматически, чем сознательно, отклонился с траектории удара. Тина замерла, а потом нарочито сладким голосом поинтересовалась, устал ли я и хочу ли обратно в комнату. В комнату я не хотел, поэтому вернулся на место и получил причитающийся мне шлепок.
Конечно, я мог бы просто проигнорировать и самостоятельно уйти в какую-нибудь другую комнату. Что она сделала бы? Физически она не была настолько сильна, чтобы заставить меня. Но я был реалистом. Я ведь когда-нибудь засну, и она заново сможет меня приковать. Я, теоретически, могу забаррикадироваться в одной из комнат, но тогда я буду долго умирать от голода, так как тогда Тина кормить меня не станет. Так что как ни крути, я был в ее власти.
В итоге получился обед из трех блюд. Конечно, хоть он и был приготовлен моими руками, нельзя было сказать, что это лично моя заслуга. Тина мне говорила, когда увеличить или уменьшить огонь, как удобнее резать мясо, и все такое, так что, по сути, я был подмастерьем. Но моя похитительница вдруг погладила меня по горящим от шлепков ягодицам и сказала, что я молодец. И что на сегодня хватит. Внутри я был горд, а снаружи… член мой снова встал и смешно оттопырил передник.
Я был готов сквозь землю провалиться, но, слава богу, мой новоявленный шеф-повар отвернулась и уже выходила из кухни, на ходу говоря мне:
– Давай накроем в гостиной и посмотрим какой-нибудь фильм.
Этим фильмом оказалась лента, в которой я играл свою первую роль еще подростком. Как только я увидел знакомые кадры, застонал и попробовал отвернуться:
– Нет, пожалуйста, давай посмотрим что-нибудь другое!
– А мне хочется этот, – насмешливо отозвалась Тина. – И ты тоже смотреть будешь, не отворачивайся от экрана, а не то я рассержусь.
– Но я не могу!
– И что же тебе мешает? – усмехнулась она. – Смотришь же ты свои фильмы на премьерах?
– Я не смотрю, я просто сижу в зале с закрытыми глазами.
– Дорогой мой, а как же ты можешь совершенствовать свое актерское мастерство, если не будешь знать, что у тебя получилось, а что нет? И сам подумай, что случится, если ты посмотришь фильм?
– Ничего не случится, – неожиданно для самого себя усмехнулся я. Меня начала смешить настойчивость Тины. – Я нормальный человек, смею надеяться, довольно адекватно себя оценивающий, и я прекрасно понимаю, что ничего не случится. Но, ты же знаешь, страх иррационален. Я понимаю, что ничего страшного нет, и все равно боюсь. Точнее, не боюсь, а, скорее, испытываю какую-то безотчетную тревогу, наподобие панической атаки.
– Почему ты не хочешь смотреть? Неприятно видеть себя? Такого неловкого, неуклюжего? Кажется, что сейчас все начнут смеяться, показывать пальцем, говорить, что ты не на своем месте?
Я с удивлением повернулся и взглянул в насмешливые темные глаза, а девушка продолжила:
– Кажется, будто ты прилюдно раздет, беззащитен…
Кажется, челюсть моя отвалилась.
– … но ты и так сейчас голый и беспомощный, чувствуешь себя неловко и униженно. Хуже ведь уже быть не может, верно?
Я растерянно улыбнулся, потом осмотрел себя и сказал:
– Такое впечатление… – потом сам себя оборвал и ответил: – Хорошо, давай попробуем посмотреть.
***
Следующим утром я был поднят с постели так рано, что за окном еще было темно.
– Я совсем забыла, что актеру нужно постоянно поддерживать форму, – ехидно улыбаясь, заявила Тина, помахивая перед моим носом кнутом. – Так что сейчас ты будешь делать зарядку.
Когда я отжимался на дрожащих руках, она присела и заглянула под меня:
– Хм, не касается. Я думала, будет цепляться.
– Я же не ложусь на пол, – возмутился я. – Зазор остается.
– Да… – задумчиво протянула Тина. – А если бы он был возбужден?
Я гневно вскинул голову.
– Да шучу, шучу, – расхохоталась моя мучительница и щелкнула кнутом перед моим носом.
Следующее мое испытание не заставило долго ждать: Тина поручила мне колоть дрова.
– Но, Роб, – невинно улыбаясь, заявила она, – ты же не заставишь слабую женщину махать топором? А камин топить нечем, и мы можем скоро замерзнуть. К тому же мне нельзя пораниться, не дай бог, какая инфекция, и все: умру я, и ты умрешь тоже.
При этих словах какая-то печаль промелькнула в ее глазах, но затем она снова заулыбалась. А мне стало страшно. Хоть Тина и издевалась надо мной, ее испытания были скорее насмешливыми подколками, нежели пытками. Порой, когда мы в очередной раз сидели в гостиной и смотрели еще один фильм с моим участием, я забывал, что пленник. Мы обсуждали, какая сцена мне удалась, а какая была неудачной. Тина была жестким критиком, она не считалась с моей гордостью ни капли, но при этом бальзамом на сердце проливались ее слова, когда она меня хвалила, потому что я мог быть уверен, что она не врет. Не проявляет вежливость и тактичность, а говорит то, что думает. Но при этом она позволяла мне спорить и приводить аргументы, и доказывать, что я был прав, и объяснять, что я хотел сказать тем или иным движением, словом, жестом.
Но когда Тина как бы невзначай упомянула про смерть, свою или мою, я вдруг вспомнил, что я действительно пленник. И что она, так или иначе, преступница, как бы мягко она со мной не обращалась, и каким бы великолепным не был секс с ней. И она, как я понимал, все время об этом помнила. А значит, никогда она меня не отпустит. Никогда. И значит, мне придется умереть. Боялся ли я этого? Не знаю. Должен был, ведь так?
Она заставила меня колоть дрова в том «шлюзе» между входной и второй дверью. При этом я был голый, Тина по-прежнему не дала мне одежду. Мне было холодно, так как помещение не отапливалось, но моя тюремщица сказала, что за пять минут я не замерзну, особенно если буду как следует работать. Уходя, она посоветовала не переминаться с ноги на ногу, так как могу поранить ноги об отлетающие щепки, и быть осторожным, не отрубить себе самое важное.
Я даже не стал говорить, что не умею колоть дрова что я никогда не держал в руках топор. Я знал, что она мне на это ответит:
– Представь, что тебе это нужно для роли.
Я вгонял топор в чурбак, пытаясь его расщепить. Мне казалось, что это должно было выглядеть так. Получалось плохо, я не мог то вытащить колун, то загнать его поглубже. Но злость мотивировала меня. Неужели я настолько беспомощен, что не смогу сделать то, что умеют обычные мужики?
Руки двигались сами по себе, а я продолжал думать.
Тинаа не боится дать мне в руки острое тяжелое орудие. Я ведь мог бы взломать им дверь!
Я посмотрел на неровные осколки полена, разбросанные по всему полу, и понял, что никакую дверь я разрубить не смогу. Я вздохнул. Теоретически, тренируясь, через несколько месяцев колки дров, может, у меня и получится удовлетворительно махать топором. Но что мне даст сломанная дверь? Куда я пойду, босиком по снегу и абсолютно голый?
Я посмотрел на закрытую дверь, ведущую в дом, за которой скрылась Тина. Что ж, я могу угрожать ей и заставить отдать мне одежду, ключи от машины, могу заставить показать дорогу. Я снова вздохнул, снова попытался вогнать колун в полено, промазал и в сердцах отшвырнул его. Не смогу я ей угрожать. Просто не смогу. Одна мысль, что я замахнусь на нее, бросала в пот. Замахнуться топором на человека – нет, у меня просто не хватит духу. И Тина, как я понимаю, отлично это знает. Осторожно переступая, я сходил за инструментом, вернулся к колоде и продолжил мучить полено.
Через несколько дней Тина вывела меня на улицу. Конечно, она не дала мне ни одежды, ни обуви.
– Как считаешь, может, тебе стоит закаляться? – ее немигающий взгляд снова протыкал в моих глазах дырки, пока губы улыбались. – Давай попробуем! А вдруг в один прекрасный день ты настолько закалишься, что сможешь удрать от меня совершенно голый?
По ее приказу я побежал босиком по дороге прочь от дома. Тина сказала, что я могу бежать так далеко, как только смогу, при этом рассчитывая, что мне еще придется вернуться.
– Смотри, не простудись, – заботливо напомнила она.
Сначала я почти не чувствовал холода. Эйфория от свежего морозного воздуха и мнимой свободы сделала меня пьяным. Оказывается, я и не понимал, насколько отвык от открытых пространств, насколько мой мирок сейчас замкнут и ограничен.
Но пробежав какое-то количество ярдов и почувствовав, как огнем заполыхали ступни, в то время как ледяной воздух изнутри буквально заморозил грудь, я развернулся и поскорее помчался к дому. Раньше я думал, что обнаженным бегать неловко, но сейчас мне было плевать, что мои гениталии болтаются как маятник, и что Тина стоит на крыльце и смотрит на них. Я думал только об одном: скорее домой, в тепло. Домой...
Очередной раз мне было показано, что мои попытки сбежать, даже если они и будут предприняты, просто не имеют никакого смысла.
Тина тут же приволокла меня к камину, укутала одеялом, налила горячего чаю. Я смотрел, как она суетится вокруг меня, и думал: «Она любит меня или ненавидит? Что за странные мысли бродят в ее голове? Что за немыслимый сплав эмоций наполняет ее душу? Чего она хочет от меня?» Ответа у меня не было.
Время шло. Я привык так жить. Удивительно, но человек привыкает ко всему. Мой режим дня был расписан по минутам, я вставал и делал зарядку, потом принимал душ, потом шел готовить завтрак Тине, пока она спала. Я научился колоть дрова, мыть посуду, чинить табуретки и пришивать пуговицы. Я даже ходил без присмотра в лес неподалеку и рубил тонкие деревца для растопки. Ходил, конечно же, как всегда, в костюме Адама.
Мы пересмотрели все мои фильмы, и теперь Тина заставляла играть меня различные роли, разбирая, насколько удачно у меня это получилось. Я посмеялся про себя, вспомнив мои предположения в первый день, когда проснулся прикованным наручниками. Теперь я играл для девушки, похитившей меня.
Однажды возмутившись, что я никак не могу поймать нужный настрой, Тина стала читать мне ответные реплики уже не просто по тексту, а вскочив, подбоченившись и словно моментально вжившись в роль. Я отвечал ей, а внутри меня росло странное восхищение: она была прирожденной актрисой! С тех пор мы разыгрывали сцены вместе, и на какое-то время я становился совсем другим человеком, выпадал из этой дикой реальности и жил другой жизнью. Это спасало.
Правда, строгий распорядок дня иногда нарушался. Когда Тине вдруг приходило в голову заняться со мной сексом, это могло произойти когда угодно и где угодно, хоть на кухонном столе, среди нарезанного шпината, хоть в «шлюзе», у холодной бревенчатой стены. Моя инициатива не всегда приветствовалась, но иногда и мне кое-что позволялось. Спали теперь мы вместе.
Я удивлялся. На мой взгляд, оставаться рядом с более сильным и крупным мужчиной для нее было опасно, как бы ни был я неуклюж и неспортивен. И я никак не мог понять: она доверяет мне? Или она просто не боится смерти, а может даже... жаждет ее?
Тина периодически уезжала, так как ей нужно было подкупить продуктов или каких-то других мелочей по хозяйству. Она запирала меня на все замки, и пешком уходила от дома. Я каждый раз сидел возле окна и смотрел ей вслед, пока она не скрывалась из виду. Ее машина, как объяснила она, находилась довольно далеко от дома, ради безопасности. «Чтобы я не вздумал как-нибудь задушить ее во сне, найти ключи и уехать на ее автомобиле», – думал я.
И каждый раз, глядя ей вслед, я испытывал ужасающее чувство одиночества и страха. Она может уйти и не вернуться. Вдруг что-то случится? Вдруг на нее нападут волки? Вдруг она решит, что она уже достаточно со мной наигралась? Вдруг я просто ей надоем?
Последнее время она все чаще хмурилась, все чаще ее темный немигающий взгляд тяжело останавливался на мне, но казался отсутствующим, словно она была где-то далеко. Она не начала больше надо мной издеваться. Хоть я и соблюдал некоторые необычные ее требования, например, ее возвращение с покупками я должен был встречать, стоя на коленях с опущенной головой, но в целом, наше существование скорей напоминало странную семейную жизнь этакой пары отшельников. Тем не менее последнее время выражение ее лица все больше и больше меня пугало. И думал я не о том, что она хочет меня убить. Я боялся, что она оставит меня одного.
В тот день ее не было необычно долго. Наступил вечер, а она все не возвращалась. Я периодически выключал свет и долго, до рези в глазах вглядывался в темноту: не мелькнет ли где-нибудь за деревьями темный силуэт. Где она могла так задержаться? Я уже начал подумывать, что будет, если она реально не вернется. Сколько я буду ждать, прежде чем начну что-то предпринимать? И что? Что я смог бы сделать? Высадить окно? Может быть даже я смог бы из пары одеял соорудить себе какое-то подобие одежды… Но далеко ли я уйду, совершенно не имея представления о том, где нахожусь?
Вдруг среди деревьев мелькнул свет фар. Машина? Тина решила вернуться к дому на автомобиле? Странно. А если это не она? Если это кто-то другой? Скажем, случайно заблудился и поехал по этой дороге. Или… Или мои родственники, наконец, поняли, что со мной что-то случилось, заявили в полицию, а та напала на мой след. Может быть, Тину схватили и нашли меня. Честно говоря, я был растерян, потому что вдруг эта мысль не вызвала во мне радости, скорее, досаду. Машина была все ближе, я слышал гудение мотора, и звук казался мне незнакомым. Когда машина делала поворот, я увидел ее темный силуэт на фоне снега, и понял, что это действительно не автомобиль Тины. Он подъехал практически к самому крыльцу, и с этого ракурса мне не было видно дверцу водителя. Я не знал, кто сейчас выходит из машины. Я пошел в прихожую и попытался услышать хоть что-то. Сквозь две двери мало что можно было услышать, но мне показалось, что на крыльце кто-то странно возится, а не стучит в дверь, как сделал бы гость. Потом я услышал, что входная дверь открывается. Либо это Тина приехала на чужой машине, либо это кто-то чужой завладел ее ключами. Я не знал, как мне поступить, то ли привычно опуститься на колени, то ли спрятаться и посмотреть, кто войдет в дом. Если Тина зайдет и не увидит меня на положенном месте, она, конечно же, потом меня как-нибудь накажет. «Но, – думал я, прячась за дверью на кухню, – я это как-нибудь переживу». Хуже будет, если чужой человек войдет и увидит меня голого на коленях.
Внутренняя дверь не открывалась слишком долго. Я прислушивался к странным звукам в прихожей. Какая-то возня и... кажется, стон? Тина привезла кого-то еще? Или, наоборот, кто-то еще привез Тину? Полиция? Или… наоборот? В дверь как будто скреблись с той стороны. Наконец я услышал скрежет открывающегося замка, дверь распахнулась, и что-то мешком свалилось на пол. С моего положения было плохо видно, что лежит на полу, угол тумбочки загораживал обзор. Но дверь не закрывалась, мешок лежал на полу, и холод из передней скользнул по моим голым ногам, заставив яички сжаться. Было тихо.
Я ждал. Ничего не происходило. Я рискнул и выглянул. На полу лежала Тина в своей коричневой мешковатой куртке, и из-под нее растекалась по полу лужа. Неужели она принесла так много снега? Почему она не двигается? Почему ничего не говорит? Или это проверка? И если я не выдержу ее, меня снова ждет наказание?
Лужа становилась все больше и казалась слишком темной. Это же… кровь! Я подбежал к Тине.
Она лежала ничком. Я взялся за плечи девушки, перевернул ее на спину и чуть не заорал от ужаса. Все лицо было в крови, на лбу рваная рана, странно деформирующая его поверхность, волосы слиплись и кровавыми сосульками свисали, закрывая лицо. И куртка на животе, казавшаяся черной, стояла коробом.
Я закрыл дверь, которой уже не мешало тело Тины, расстегнул набрякшую от крови куртку. Живот кое-как был перемотан бинтом. Видимо, моя странная любовница пыталась остановить кровь. Но почему она приехала сюда? Почему не поехала в больницу? И кто ее ранил? На нее напали волки? Она попала в аварию? И где ее машина?
«Стоп, ты не о том думаешь!» – мысленно сказал я себе. Ей срочно нужно в больницу, иначе она просто истечет кровью. Я побежал за аптечкой, достал бинты, перевязал ей голову и постарался получше перевязать живот, чтобы не так сильно сочилась кровь. Как привести ее в сознание? Не придумав ничего лучше, я сунул ей под нос нашатырь.
Тина шевельнула губами, но я ничего не услышал и склонился к ее губам.
– Одежда… в машине… – едва прошептав это, она, кажется, снова потеряла сознание.
Я открыл внутреннюю дверь, подбежал к наружней и, слегка помедлив, словно боясь совершить святотатство, толкнул ее. Холод впился в мое голое тело, но мне некогда было обращать внимание на такие мелочи. Незнакомый мне внедорожник стоял возле крыльца с открытой водительской дверцей, от которой след из красных пятен вел к крыльцу. Я побежал босиком по снегу к водительскому креслу, заглянул в салон и, действительно, увидел на сиденье рядом одежду. Не мою, какую-то чужую мужскую одежду. Схватив ее, я вернулся в дом.
Тина лежал все в том же положении, как я ее оставил, видимо, так и не приходя больше в сознание. Я разложил одежду и уставился на нее. Брюки, свитер, пальто, все явно не моего размера. Я как-то отвык от процесса одевания, и сейчас не мог сообразить, что же из лежащих вещей мне надо взять в первую очередь. Тина застонала. Я бросил на нее взгляд, но она не шевелилась и глаз не открывала. Я растерянно смотрел на одежду, пребывая в каком-то ступоре. Меня что-то смущало.
Обувь! Если уж Тина привезла мне чью-то одежду, то должна же она была позаботиться об обуви? Так и не одевшись, я снова рванул на улицу. Да, вот они, утепленные ботинки, стоят на полу. В первый раз я их просто не заметил. Взяв их, я снова вернулся в дом.
Наконец я вышел из ступора. Натянул на замерзшую задницу брюки, которые оказались мне широки в поясе и коротки. Я нашел веревку и подпоясался, чтобы штаны с меня не сваливались. Свитер висел на животе мешком, а вот пальто еле налезло на плечи и не хотело застегиваться на груди.
Я подошел к Тине, хотел ее поднять и тут же испачкался. Все сиденье будет в крови,– машинально подумал я, и, решив, что Тина рассердится, все же кинулся в душ и сорвал занавеску. Кое-как расстелив ее на пассажирском сиденье, я, наконец, вернулся за девушкой. Подняв ее такое неожиданно легкое тело, я понес ее в машину и очень осторожно разместил ее внутри.
И только потом подумал, что понятия не имею, куда везти раненую. Я же не знаю местности. В навигаторе запросил ближайшие больницы, построил маршрут. Самая кратчайшая дорога занимала два часа. Только отъехав на пару миль, я вспомнил, что не закрыл двери дома на ключ. Тина меня убьет. Ладно. Пока она придет в себя в больнице, я успею вернуться в дом и… И только сейчас до меня дошло, что я могу никуда не возвращаться! Я вообще могу бросить Тину прямо тут, скинув ее тело в сугроб, и поехать прямо в аэропорт. Я могу отвезти ее в полицию и написать заявление о похищении и насильном удерживании… Я покосился на маленькую фигурку на соседнем сиденье. Безжизненно бледное лицо в обрамлении кровавых сосулек. Она может и не выжить. Я сжал зубы. Ладно, пусть сначала ей окажут помощь. Потом будет видно.
Бензин кончился, когда до больницы оставалось чуть меньше пяти миль. Сначала, не веря, я вновь и вновь поворачивал ключ зажигания, пока до меня не дошло: это конец. Тина умрет без медицинской помощи, а я… тоже умру от переохлаждения, так как печку не включить. Можно было бы надеяться на то, что кто-то проедет мимо, но за все время, пока я ехал, мне навстречу не попалось ни одной машины.
Я вышел, посмотрел в звездное небо, раскинувшееся над головой, и впервые подумал: как же это красиво! И завыл-закричал в это небо, зарычал от бессилия что-либо изменить. Свобода давалась мне слишком дорого. Потом сжал зубы, подошел к пассажирской дверце и вытянул Тину наружу. Сначала попробовал тащить ее на занавеске от душа, но та была слишком скользкой, и Тина съезжала с нее. Тогда я взял свою нечаянную любовницу на руки. Потом снова положил ее и вернулся в машину, порылся в бардачке. Нашел карту, наметил на ней маршрут с навигатора, чтобы не заблудиться. Засунул сзади за пояс штанов небольшой топорик, найденный в салоне. Этот путь я должен был суметь пройти. Я снова поднял Тину и пошел вперед.
Сначала идти было легко. За прошедшее время я стал более мускулистым, благодаря постоянной физической нагрузке и спортивным занятиям, которыми нагружала меня Тина. Затем ее вес словно увеличился, мышцы дрожали, и руки так и норовили опуститься. Я стал останавливаться, опускать маленькое женское тело на снег и какое-то время отдыхать. Потом снова поднимал девушку и снова, сцепив зубы, шел вперед.
Когда до цели оставалось около полутора миль, из темноты мне навстречу выскочил волк. Я настолько устал, что даже не мог как следует испугаться. Я постарался грозно рыкнуть на него, вспомнив, что животные боятся шума. Он отскочил в сторону, и, выиграв несколько секунд, я успел положить Тину на снег и встать между ней и волком. Топорик в моей руке казался смехотворно маленьким. «Я не смогу, просто не смогу вонзить его лезвие в живое существо», – думал я, готовясь к смерти. Волк решил, что пахнущая кровью девушка на снегу более лакомая добыча, и кинулся мне за спину. И вот тут меня затопила первобытная ярость. «Какого хрена!» – зарычал я и кинулся на оскалившегося зверя. Он понял, что до более слабой добычи ему не добраться, и набросился на меня. Первый мой взмах топором скользнул по его шкуре, не причинив ему никакого вреда, зато мне повезло не так сильно – его зубы прорвали штанину и впились в голень. От боли я еще больше разозлился и начал махать топориком направо и налево, не глядя, не разбирая, попадаю или нет, не обращая внимания на новые укусы. Мы оба покатились по снегу клубком, рыча и воя от ненависти друг к другу. Наверное, мне помогло чувство, что я не имею право умирать, не должен оставлять Тину на съедение волкам. А может быть, это было старое и больное животное, отбившееся от стаи. Так или иначе, через пару минут все было кончено. Я откинулся на спину и лежал какое-то время, глядя в ошеломительное звездное небо. Пошел снег. Я застонал и заставил себя встать. Бросил прощальный взгляд на остывающее мохнатое тело, прошептал: «Прости!» и поднял Тину на руки.
Последнюю милю я прошел словно в забытьи. Меня качало, ноги подкашивались, и я останавливался каждый десять метров. Но каждый раз было настолько трудно себя заставить встать, что потом я перестал опускать девушку на снег.
Когда до больницы оставалось несколько ярдов, мои ноги подкосились, и я чуть не рухнул на землю вместе со своей ношей. Я понял, что снова поднять Тину просто не смогу.
Кое-как я поднялся и, пошатываясь и оскальзываясь, побрел к больнице.
Следующее я помню как в тумане. Вокруг поднялась суета, забегали люди с носилками, стали что-то кричать. Последний раз я увидел Тину, когда ее провезли по коридору на каталке.
– Как ее зовут? – спросили меня, желая заполнить ее карту. Я пожал плечами. – Вы не знакомы?
Я отрицательно покачал головой. – Что с ней случилось? – я снова пожал плечами. Открывать рот и что-то говорить было выше моих сил.
Наверняка я производил странное впечатление. Весь в крови и в одежде явно с чужого плеча.
Меня заставили снять пальто и сделали какой-то укол. Меня начало трясти, я чувствовал, что замерзаю, видимо, сказывалось переутомление. Я все же заставил себя подняться и пойти в туалет, где кое-как умылся. Когда я вышел, медсестра всплеснула руками и ахнула:
– Роберт Паттинсон!
Боже, а я уже и забыл, каково это.
Переодевшись в больничную пижаму и улегшись в предоставленную койку прямо поверх одеяла, я индифферентно наблюдал за вновь начавшейся суетой, теперь уже вокруг моей персоны. Затем появился полицейский.
– Капитан Жан Дюпре, – представился он. – И ваш большой поклонник.
Из его рассказов я понял, что родители забеспокоились, когда я слишком долго не выходил на связь, отделываясь эсэмэсками. Сначала они не хотели обращаться в полицию, боясь навредить мне или поставить в неловкое положение, считая, что я мог просто загулять, как думала и Таня. Но затем и агенты, и менеджеры занервничали, когда я не появился на запланированном мероприятии. Они связались с родителями, и было принято совместное решение начать тайное расследование. Тайным оно оставалось недолго, и скоро все таблоиды запестрели заголовками: «Роберт Паттинсон исчез».
На все вопросы полицейского я отвечал, что ничего не помню.
– Совсем-совсем ничего? – переспрашивал «мой поклонник», явно не веря мне.
– Совсем-совсем ничего. Помню только, что шел по заснеженной дороге в неизвестном направлении, потом наткнулся на лежащую на обочине раненую девушку. Поднял и пошел дальше. Добрел до больницы. Дальше вы знаете.
– На вас чужая одежда. Откуда она у вас?
– Не знаю.
– Час назад было обращение в полицию. Пять часов назад столкнулись две машины, авария произошла в трех километрах отсюда к северу. Хозяин одного из автомобилей пострадал не сильно и подошел к другой машине, чтобы оказать помощь. Автомобиль, за рулем которого была девушка, похожая по описанию на ту, которую вы принесли в больницу, был сильно поврежден и не заводился. Девушка была сильно ранена. Мужчина предложил подвезти ее до больницы, но она наставила на него пистолет и приказала снимать одежду. Пострадавший предложил ей взять лыжный комбинезон, который у него был машине, но девушка пробормотала что-то типа: «Он в него не влезет», и сказала, что мужчина может сам надеть меховой комбинезон, чтобы не замерзнуть, а вот брюки, ботинки, свитер и пальто должен отдать ей. Так же, угрожая пистолетом, она забрала его машину. При этом она оставила ему телефон, чтобы он мог вызвать такси, но потребовала, чтобы в полицию он позвонил не менее чем через четыре часа.
Месье Дюпре внимательно разглядывал меня. Я лениво смотрел на него, и думаю, на моем лице не отражалось ни одной эмоции. «Интересно, откуда у Тины пистолет? – думал я. - И был ли он у нее вообще?»
– Я спросил, почему он решил последовать просьбе девушки, ведь когда она уехала, он мог спокойно позвонить в полицию. – Полицейский сделал паузу. Я интереса не проявил. Видимо, разочаровавшись во мне, он продолжил: – Он сказал, что все равно боялся, так как у нее был пистолет, вдруг бы она узнала, что он не сдержал слово, и убила бы его позже.
Девушка взяла его машину и уехала. По пути она проезжала больницу, как раз вот эту. После звонка пострадавшего мы сразу позвонили сюда, предполагая ее здесь найти, так как ее травмы по описанию выглядели очень серьезными. Но никого похожего здесь не было. И только полчаса назад нам позвонили и сообщили, что в отделение принесли девушку, похожую на описанную. А принес ее Роберт Паттинсон, исчезнувший несколько месяцев назад. И одет он странно. Нам описали вашу одежду, и стало понятно, что это те самые вещи, которые девушка сняла с мужчины. Вы ничего не хотите рассказать? – спросил полицейский.
– Нет, я ничего не помню, кроме того, что уже рассказал вам, – и, добавив слабости в голос, пожаловался: – Месье Дюпре, я очень устал. Я очень плохо чувствую. Не могли бы мы закончить этот разговор?
Полицейский побарабанил пальцами по столу:
– Будете делать заявление?
– Какое? – вполне искренне удивился я.
– Месье Паттинсон, похитила вас мадемуазель Тина Ковальска?
– А кто это? – полюбопытствовал я.
– Но почему вы ее выгораживаете? Жалеете ее? Так ей уже все равно.
Теперь ему удалось привлечь мое внимание.
Я вдруг почувствовал, как в груди образовалась огромная дыра, куда стало засасывать весь окружающий мир. В ушах зазвенело, и я словно сквозь вату услышал, как полицейский зовет медперсонал. Мне сделали укол. Жан Дюпре виновато топтался возле двери.
– Она умерла? – наконец смог невнятно выговорить я. – Девушка, которую я принес… умерла?
– Нет, что вы, – заботливо уговаривал меня врач. – Она жива.
Я не верил. Я знал, что часто больным пациентам не говорили, что их близкие погибли. Но что я мог сделать? Мое восклицание и так нечаянно выдало Тину.
Я откинулся на подушки. Полицейскому сказали, что мне нужен покой. Дюпре потоптался еще и вышел.
– Вы не могли связаться с моими родными? – уже засыпая, пробормотал я. – Я потерял свой телефон.
На следующий день ко мне в палату пришел какой-то мужчина. Медсестра приложила палец к губам, призывая его и меня к тишине, и ушла. Среднего роста темнокожий француз переминался с ноги на ногу и смотрел на меня, а я, так же, не произнося ни слова, смотрел на него.
– Месье Паттинсон, – благоговейно выдохнул мужчина, выдав себя моим поклонником. – Месье Паттинсон!
– Присаживайтесь, прошу вас, – вздохнул я, не имея сил сердиться на медсестру.
Мужчина тут же сел на стул рядом с кроватью и представился: – Лоран Камелье.
– Очень приятно, месье Камелье, – вежливо ответил я, вспоминая, как Тина упрекала меня в невнимании к поклонникам. – Чем обязан?
– О, называйте меня просто Лоран! Та девушка… Вы же знаете, что одежда, которая была на вас, когда вы пришли сюда, это была моя одежда?
Я изобразил приличествующее выражение удивления на лице.
– Да-да, девушка заставила меня снять одежду, а потом пообещала, что если сделаю, как она говорит, то я обязательно смогу увидеться с великим Робертом Паттинсоном!
Я мысленно поморщился, но вежливо улыбнулся:
– Вы мне льстите!
Кажется, Тина снова будет сердиться: я неисправим.
– Нет-нет, ни в коем случае! – воскликнул Камелье, зачем-то полез в карман и достал скомканную бумажку, испещренную коричневыми пятнами, которую протянул мне: – Вот!
Я развернул ее и увидел слова, написанные почерком, который мне почему-то показался знакомым:
Дорогой Роб,
надеюсь, что месье Лоран Камелье сделает все в точности, как я его попросила. Я пообещала ему встречу с тобой, не подведи меня, прошу! Я надеюсь, что я успею вернуться домой… до того, как умру. Если ты читаешь эти строки, значит, мне удалось. Пожалуйста, сделай что-нибудь для месье Камелье, возмести моральный и материальный ущерб, который я ему нанесла. Боюсь, что я не в состоянии буду сделать это сама по причине моей смерти.
Прости меня за все. И, пожалуйста, выполни мое последнее желание: верь, что я люблю тебя! – Месье Лоран, – пробормотал я, – оставьте мне, пожалуйста, свои координаты. Мой ассистент непременно свяжется с вами и договорится о возмещении ущерба. И прошу вас, не рассказывайте никому, особенно прессе, обо всем, что с вами произошло.
– Что вы, что вы! Конечно, не беспокойтесь! – пообещал восторженный француз, потом замялся. Я уже знал, что это означает.
– Что вы хотели, месье Лоран?
– Месье Паттинсон. Не могли бы вы дать мне автограф?
– Конечно.
Я написал несколько личных строк для него, чтобы он мог потом хвастаться близким знакомством со мной, а потом попросил его позвать Викторию, медсестру, что провела его ко мне.
Девушка сразу стала просить прощения, но я прервал ее извинения:
– Виктория, скажите мне, девушка, которую я вчера принес, кажется, Тина Ковальска… Она… – я не смог произнести слово «умерла», и спросил иначе, – что с ней?
Обрадовавшись, что я не сержусь, медсестра завалила меня информацией.
Новости были неутешительными. Тина была жива, но находилась в коме. Врачи боролись за ее жизнь, но считали, что это ни к чему не приведет. Запросив ее медицинскую карту, они выяснили, что мисс Ковальска давно наблюдалась в отделении неврологии из-за опухоли в мозгу. Если бы даже она не попала в аварию и не получила такие страшные ранения, через несколько месяцев она все равно умерла бы. Неизвестно было, придет ли она перед смертью в себя.
Я попросил Викторию пригласить ко мне лечащего врача Тины.
Быть известным и популярным, а также иметь много поклонников иногда бывает очень выгодно. Врач Тины, женщина средних лет, Элли Эверсон, тоже оказалась из их числа.
Когда я прямо спросил, есть ли у Тины шанс выжить, и что для этого нужно, Эли не посмела меня расстроить. Она сказала, что при стечении всех благоприятных обстоятельств: удачной операции на мозге ведущим специалистом нейрохирургии, перевода Тины в более оснащенную клинику, постоянного наблюдения за ней профессоров, если бы их можно было пригласить из разных стран, – прогресс был бы возможен.
– Все это будет, – неожиданно для самого себя сказал я. – Напишите мне расчетный счет, куда можно перечислить нужную сумму. И составьте список самых лучших врачей. И дайте мне, наконец, телефон. – Потом, взглянув в округлившиеся глаза доктора Эверсон, я мягко улыбнулся и добавил: – Пожалуйста, Элли.
Надеюсь, Тина была бы мной довольна.
***
Я зашел в палату и сел рядом с кроватью Тины. Она была бледной, с растрескавшимися губами и валившимися глазами. Самая красивая девушка на свете.
– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо за все.
– Ерунда! – отмахнулся я.
– Почему… – начала она, но ей стало больно говорить. Я подал ей стакан воды и помог приподнять голову. Она сделала глоток и бессильно откинулась на подушки. – Почему ты не подал заявление о похищении? Зачем стал меня спасать? Я ведь столько… столько плохого сделала тебе.
– Не говори глупости, – наклонился я к ней. – Ты помогла понять мне, чего же я на самом деле хочу.
Она слабо улыбнулась:
– И чего же?
– Тебя.
Она попыталась махнуть рукой, но та сломанным цветком упала на кровать.
– Не говори ерунды. У тебя стокгольмский синдром. Пройдет.
– Ты так говоришь, будто не хочешь, чтобы я был с тобой.
Она промолчала.
– Ты же рассказывала, как мечтала быть со мной, как фантазировала, как могла бы меня ласкать…
Тина безучастно смотрела в сторону.
– Тогда скажи, наконец, ради чего тогда ты меня похитила? Зачем тебе было все это нужно? – начал сердиться я.
– Ради тебя, – прошептала Тина.
– Что – ради меня? – не понял я.
– Ведь это твоя сексуальная фантазия, не так ли? – в ее слабой улыбке скользила лишь тень прежней насмешливости. – Быть похищенным поклонницей. Тебе нравилось представлять, как она будет привязывать тебя и наказывать, как будет заниматься с тобой сексом, и как ты будешь испытывать от этого удовольствие.
– Но откуда ты знаешь? – ахнул я.
Никогда и никому я не рассказывал об этом своем тайном желании, потому что понимал, что такое нереально воплотить. Я не хотел суррогата, я не хотел игры в «кумира и поклонницу», я представлял, как было бы, если бы это произошло на самом деле. Но не могла же Тина читать мои мысли!
– Роб, ты сам это сказал, – попыталась засмеяться Тина, но закашлялась и остановилась. – Помнишь, ты сказал в интервью, что хотел бы написать такой сценарий, наподобие «Мизери»… Ты же прямым текстом озвучил свою фантазию.*
И тут наконец-то я прозрел.
– Так это ты написала то письмо! – воскликнул я.
Тина кивнула:
– Так ты его все-таки прочел. Я не была уверена…
– Но зачем ты его написала?
Тина пожала плечами.
– Это был минутный порыв. Тогда я не думала всерьез, что когда-нибудь смогу похитить тебя. Я понимала твою сексуальную фантазию и просто играла с тобой. Но потом… когда мне сказали, что у меня опухоль, и что я умру, если ее не прооперировать… А я знала, что у меня никогда не хватит на операцию денег. Да и положительный результат не был гарантированным, и я могла остаться овощем на всю жизнь… И я решила, что мне все равно нечего терять. И я могу попробовать осуществить твою фантазию… и свою.
Ее голос становился все тише и тише. В палату зашла доктор Эверсон:
– Роберт, Тине пора отдыхать.
– Да-да, конечно, – ответил я. – Сейчас ухожу.
Я взглянул на свою бывшую поклонницу-похитительницу-любовницу, она закрыла глаза и кажется, задремала.
– Элли, прогноз благоприятный?
– Думаю, да. Все профессора сходятся на том, что она поправится. Ее организм борется – даже удивительно, насколько сильно. Наверное, ей есть, для чего жить.
– Не жалейте средств. Все самое лучшее, новейшие препараты, процедуры, все, что угодно.
Элли кивнула, а потом, поколебавшись, спросила:
– Она, наверное, очень важна для вас?
– Конечно. Это человек, который смог осуществить мое заветное желание.
Мне показалось, будто в голове насмешливо фыркнул голос Тины:
«Когда я тебя спрашивала о твоей мечте, я имела в виду нечто более серьезное!»
Я оглянулся на девушку, но она лежала спокойно и, кажется, спала, только ее грудь едва заметно приподнималась при дыхании.
«Мы обсудим это с тобой, когда ты поправишься», – мысленно улыбнулся я и, попрощавшись с Элли, вышел из палаты.
Впереди меня ждало много дел. Теперь была моя очередь исполнять желания.
Перед глазами стояли строки того письма, как будто я только что его прочел:
Здравствуй, Роб,
я горжусь тобой! Твой новый фильм великолепен, и ты в нем как всегда на высоте, и как актер, и как сценарист.
В интервью ты сказал, что хотел бы написать сценарий с сюжетом, похожим на сюжет романа Стивена Кинга «Мизери», где поклонница похитила бы кумира и наказывала его, а ему нравилось быть в этой ситуации. Я думаю, для того, чтобы ты смог написать такое, тебе нужно получить личный опыт. Я могу предложить тебе свои услуги и похитить тебя, чтобы доставить тебе удовольствие.
Затем стоял подмигивающий смайлик, и дальше шла приписка:
Не пугайся. Это просто шутка. Может быть, глупая.
Всегда твоя поклонница,
Тина.
* Из интервью Роба:
Привлекает ли тебя писательство? Автором каких книг ты предпочел бы стать?
Конечно, что-то вроде «Пятидесяти оттенков серого» [истерически смеется]. Мне бы очень хотелось создать подобное, поменяв героев местами: чтобы женщина наказывала мужчину. Было бы гораздо интереснее. Что-то вроде «Мизери», но чтобы парню нравилось то, что с ним делают. http://www.only-r.com/news/1/2012-10-27-2485
Источник: http://www.only-r.com/forum/39-544-1
