POV Ольга Дни до Нового года пролетали незаметно, я таскала Роберта и свой родной «ZENIT» в самые экзотические места, от чего он иногда он думал, что винтов моей голове немного недоставало. На самом деле так и есть. Болезнь известна, но не излечима. Особенно он меня не понял, когда я потащила его на улицу Красных фонарей фотографировать ночных бабочек. В тот момент они особо вдохновляли. А в другой раз мы были на Хайгейтском кладбище. Мне непременно хотелось увидеть могилу Карла Маркса. Роб долго смеялся, сказав, что я его только в морг не затащила. В свою очередь он тоже показывал мне свой собственный Лондон. Взявшись за руки, мы могли часами бродить по узким улочкам британской столицы.
Пару раз выезжали за город, в Ричмонд и Гринвич. А вчера, несмотря на сопротивление Роберта, я и Том, который периодически присоединялся к нашей маленькой компании, пошли кататься в Сомерсет-Хаус. Как оказалось, Паттинсон никогда не стоял на льду, и мы часа три провели в попытках заставить его оттолкнуться от бортика. Несмотря на десяток синяков, ушибленное колено, было весело, а я почти почувствовала себя тренером олимпийской сборной по фигурному катанию. После пируэтов на льду наше трио переместились в паб, где мы неделю назад познакомились с Робом, и мы полночи дегустировали отличный шотландский виски. Роберт, явно увлекшийся распитием национального напитка, решил продемонстрировать свои музыкальные таланты. Играл он действительно хорошо, но петь ему лучше не стоило, особенно на пьяную голову. В результате его творческих порывов я и Том еле утащили его оттуда. Идя втроем по мало освещенной улице, мы пополам загибались от хохота. Я уже и не помнила, когда в последний раз так весело проводила время.
*****
Утро было пасмурным, но бесснежным. Роберт тихо храпел на противоположной стороне кровати. Умывшись, я на цыпочках прошла в гостиную, стараясь не разбудить спящего на диване Тома. Поставив чайник на плиту, села на любимый подоконник, любуясь утренним пейзажем. Внезапно захотелось рисовать. Порой у меня бывали подобные порывы, все-таки я выросла в художественной семье.
Из чемодана, валяющегося посреди гостиной, был извлечен блокнот и графит, прихваченный с собой на всякий случай - дурацкая привычка, но все свое ношу с собой. Вернувшись на прежнее место, я уверенно заскользила графитом по белоснежной бумаге, вырисовывая картину за окном. Чайник на плите закипел - я прервалась для того, чтобы заварить себе чай.
- Привет, - послышался сонный голос за моей спиной.
- Доброе утро. – Обернувшись, я посмотрела на заспанного и помятого Тома. – Я разбудила тебя? Чаю хочешь?
Он кивнул, наливая себе полную чашку.
- Я сам проснулся. Где ты научилась так рисовать? – спросил он, рассматривая разбросанные по столу эскизы.
- В художественной школе, - смутилась я. – Мои родители - художники или пытаются ими быть.
Том присел на подоконник напротив меня.
- У тебя талант. Почему ты не хочешь этим заниматься?
Я пожала плечами.
- Просто не нравится делать это постоянно, не хватает усидчивости. Так обычно говорит мой отец.
- А твой отец, он кто? В смысле, я мог видеть его работы, раз он художник… - принялся расспрашивать Том, присаживаясь напротив.
Я пожала плечами, переводя тему.
- Все может быть. Хочешь, нарисую тебя? Или, если правильно выразиться, напишу…
- А сможешь? – подколол он меня.
- Ну, если будешь много болтать головой, то ухо у тебя будет в районе носа, - я не осталась в долгу.
Том заметил, что в стиле Пикассо его еще никто не рисовал, и попытался сесть ровней.
Моя рука запорхала по девственно белой поверхности бумаги, выводя скульптурные черты его лица. Наверное, если бы я была настоящим художником, то он мог бы стать моим музом. Или как это в мужском роде?!
Пока я рисовала, Том развлекал меня рассказами об их школьной жизни с Робертом. Даже по секрету открыл причину исключения своего друга из школы в двенадцать лет, да так, что я смеялась над этим минут пять. С ним было легко общаться. Том, один из немногих, оценил мой своеобразный русский юмор. Мы определенно могли бы подружиться с нестостоявшимся музом.
- Сиди ровно, ты плохой натурщик, - цыкнула на него я, когда сил смеяться уже не осталось.
- Чем вы тут занимаетесь? – На кухню вышел лохматый Паттинсон, привычным жестом чмокнул меня в макушку.
- У твоей подружки творческий порыв, - недовольно пробурчал Том, разминая затекшие конечности.
Я, кивнув, добавила:
- Он вызвался добровольцем, но я оказалась безжалостным эксплуататором.
Роберт подозрительно взглянул на нас, подумав о чем-то не том. В этот момент он выглядел так нелепо, словно ребенок, в чью любимую игрушку играет кто-то другой. Не удержавшись, я прыснула.
- В приступах ревности ты просто смешон, Паттинсон, - засмеялся брюнет. – Я не собираюсь заигрывать с твоей подружкой. Сегодня.
- Мечтать не вредно. И сядь ровно, наконец! – фыркнула я, продолжив работу.
- Дурацкий у вас юмор, - заявил Роб, заваривая себе кофе и присаживаясь рядом со мной.
- Он просто встал не с той ноги, - сказал Старридж, наклонившись ко мне, так что наши лбы соприкоснулись. Ему нравилось злить друга, и я умело поддерживала эту игру.
- А ты я вижу, спец по тому, с какой ноги он встает? - Роберт, сидящий за моей спиной, неопределенно хмыкнул.
Через полчаса я закончила и протянула рисунок Тому.
- Держи, Казанова. Это мой подарок на Новый год.
- А я ничего, - заметил Старридж, разглядывая мой «шедевр». – Спасибо, я сохраню его.
- Я просто польщена, - съязвила я. – Продашь потом за пару миллионов, как я твой автограф. – Я повернулась к Роберту и поцеловала в щеку.
- Ты дал ей автограф?
Мы втроем рассмеялись.
Разговор перешел на вечерние планы. На Новый год Роберт заказал столик в «The Orange», и мы договорились встретиться вечером у входа. Помимо нашего неизменного спутника Тома, там собиралась быть Матильда - его младшая сестра, Маркус с Энни. Еще я пригласила Артема, того самого моего лучшего друга, бесследно пропавшего на просторах Шотландии. Наконец он благополучно нашелся и собирался провести Новый год в моей скромной компании. Вчера, разговаривая с ним по телефону, я подробно рассказа ему о своих злоключениях. Он минут пять ржал как сумасшедший, но про Комолова ничего не сказал, за что я была ему премного благодарна.
После того как за Старриджем закрылась дверь, я начала мыть посуду, а Роберт убирал все со стола, задумчиво наблюдая за мной.
- О чем ты думаешь? – спросила я его, вытирая руки кухонным полотенцем.
- О том, что через два дня ты уедешь от меня в свою далекую дикую страну. - Он обнял меня со спины, уткнувшись подбородком в макушку. Это было очень мило, и внутри что-то перевернулось.
Я вывернулась из объятий и шутливо ударила его полотенцем.
- Эй, Россия вовсе не дикая!
- Ладно-ладно! - Роберт поднял руки вверх, сдаваясь на мою милость. – Но ты все равно уедешь. У меня есть коварный план, по которому я собираюсь запереть тебя в своей спальне и не выпускать оттуда лет этак сто. - Он поднял меня на руки и посадил на кухонный стол, я инстинктивно обвила его талию ногами, притянув поближе к себе.
- Хороший план, - заметила я, запутывая пальцы в его волосах. – Но у тебя ничего не выйдет, я все равно уеду. Роберт, ты же понимаешь, что я не могу остаться. И дело даже не в экзаменах, которые можно сдать и позже. Виза закончится через два дня, мне надо вернуться домой. О, боги, - проговорила я, видя его растерянное лицо, - я уезжаю не на другую планету. У меня есть телефон и ISQ. Паттинсон, ты умеешь пользоваться ISQ?
- Ты меня, что совсем за неандертальца принимаешь?! - усмехнулся Роб, расстегивая верхнюю пуговицу на своей рубашке, надетой на меня.
- Почти. Я могу вернуться в Лондон летом. Или приезжай ко мне. На медведей посмотришь.
- Ты же говорила, что у вас нет медведей, - поддел меня он, и мы вместе расхохотались.
Перестав смеяться, я наклонилась близко к его лицу, так, чтоб наши взгляды встретились.
- Все будет именно так, - прошептал Роб, едва касаясь губами моих губ.
- Веришь в хэппи-энды? – так же тихо ответила я, слушая ритм нашего дыхания.
- Он будет, если мы этого хотим.
- Пока мы этого хотим. Хэппи-энд до востребования. Но я не хочу думать об этом прямо сейчас, - заявила я, притягивая его как можно ближе к себе, стараясь раствориться в нем без остатка. – У нас осталось два дня, а это более чем сорок восемь часов, и на все это время ты только мой и больше ничей. Никакие апелляции и возражения не принимаются…
- Даже если бы я хотел возразить тебе, все равно не смог бы. Ты полностью поработила мое сознание, - засмеялся он, ловко расстегивая оставшиеся пуговицы.
Остаток дня тридцать первого декабря две тысячи шестого года мы провели, гуляя по городу. Я выбирала подарки родным. Везти через две таможни что-то громоздкое совершенно не хотелось, поэтому пришлось ограничиться памятными сувенирами.
- Давно ты знакома со своим другом? – спросил Роберт, забирая из моих рук пакеты.
- Роб, да ты ревнуешь? – рассмеялась я. - Артем… Черт! Я не знаю, как лучше перевести его имя на английский?!
- Том, - подсказал он.
- Неважно. Он мой друг, мы знаем друг друга с пеленок, и я никогда не рассматривала его в этом плане. Это как инцест. Что за чушь мелет мой язык…- Я схватилась за голову. – Ну, ты меня понял….
Роб рассмеялся, глядя на мою растерянность.
- Ты просто мастер разъяснений.
- Я работаю над этим.
Мне нравились наши дневные прогулки. Только он, я и Лондон. Наш Лондон. Было что-то притягательное - бродить по улицам, взявшись за руки. Роберт любил Сохо, а я Сити. Как правило, времени хватало на посещение и того, и другого.
Мы свернули с Savoy Street к набережной Темзы, обернувшись к нему, я спросила.
- Роб?!
- Да! - Он обвил своей рукой мою талию и притянул поближе к себе.
- Каково это - целоваться с безразличными тебе женщинами? Ну, я имею в виду партнерш по фильмам.
- Ты еще про постельные сцены спроси? – слегка смутился он.
- И это тоже, - согласилась я. Меня давно волновал этот вопрос, но как-то не решалась спросить.
- В кого ты такая любопытная? – Он заглянул мне в глаза, я, не выдержав, показала ему язык.
Это было вершиной моего кретинизма, но я уже это сделала.
- В соседа. - Я просто улыбнулась, разглядывая облака над своей головой.
- Это все объясняет, - совершенно серьезно констатировал он. – У меня не так много подобного опыта, но скорей всего мне попадались понимающие партнерши. Я воспринимаю это как работу.
И тут я вспомнила про Дали.
- А кто будет играть Гарсиа Лорку? – спросила я, поправляя его совершенно идиотскую шапку, которую он постоянно таскал.
- Хавьер Белтран.
- Я такого не знаю, - не унималась я.
- Это его первая роль. - Паттинсон кивнул головой, ожидая очередного моего выпада.
- Ну, посмотрим, посмотрим… Может быть, он действительно ничего? - Это было последней каплей его терпения. Роб положил пакет на землю, сгреб меня в охапку и повалил на снег.
- Ну все, ты договорилась, - прошептал он мне на ухо, согревая щеку своим дыханием.
- Я так боюсь тебя! – закатив глаза, пропищала я. – Мистер Паттинсон, не наказывайте меня!
Роберт только сильней прижал меня к себе, и я почувствовала, что снег залез мне за шиворот, но было абсолютно все равно, так как он уже завладел моими губами, полностью отключая остальные адекватные мысли.
Когда мы, мокрые и раскрасневшиеся, наконец вылезли из сугроба, я прошипела, отправляя в него снежок:
- Ты мне за это еще заплатишь. С тебя - круасаны и горячий шоколад, потому что если я заболею, то виновен в этом будешь ты.
Спустя пятнадцать минут мы сидели в Starbucks с дымящимися кружками. Роб рассказывал про съемки в «Гарри Поттере» и про Дениэла Редклифа.
- Я впервые прочла четвертую книгу в две тысячи третьем. Отец привез мне ее из Лондона, так как в России она еще не вышла, то меня жутко бесил Седрик. Мне казалось, что он постоянно мешал Гарри. Уж слишком Диггори правильный, а потом мне стало его жалко в конце. В фильме я даже на тебя внимания не обратила, - созналась я.
- Меня редко узнают на улицах, - согласился Роберт.
- А какую бы роль ты хотел сыграть? Только не говори что Гамлета, это слишком банально.
- Я бы тебя этим разочаровал? Нет, не Гамлета. Я бы хотел сыграть Иова.
- Это, что, из библии? – поинтересовалась я.
- Да, это провидец, живший на земле Уц. Он был очень счастливый и богобоязненный. Однажды Сатана лишил его всего богатства и наделил проказой. Иов испытывал величайшие боли и страдания, но так и не отрекся от Бога. За это Бог вдвойне наградил Иова, он прожил сто сорок лет и имел семь сыновей и три дочери.
Когда он закончил, я смотрела на не него, открыв рот.
- Очень глубокомысленно. Ты веришь в Бога?
- Я стараюсь, - заверил меня он. – А ты?
Я пожала плечами.
- Я, в общем-то, даже не крещеная. Родители так и не смогли договориться, в какой церкви меня крестить. Отец - католик, а мать - православная. Поэтому они решили, что я сама с возрастом выберу, к какой конфессии принадлежать. Хотя, признаюсь, мне и так неплохо. Перед тобой полностью безрелигиозный человек. Я верю в силу человеческого желания. В конечном итоге мы сами себе судьи и никто иной. Раз мы начали игру в вопросы, то я требую продолжения. Твой любимый фильм?
- Я колеблюсь между «Изгоняющий дьявола» и «Пролетая над гнездом кукушки».
- Шапка, ну конечно. Ты фанат Николсона. Я не люблю фильмы про дурдом, поэтому «Пролетая над гнездом кукушки» пролетает. «Изгоняющий дьявола» неплох, но из мистики мне больше нравится «Дракула» Копполы. Гэри Олдман там очень сексуален. Не надо так на меня смотреть, он уже старый. Но больше всего я люблю трилогию Кшиштофа Кеслевского «Три цвета». Он просто гений.
- Я не смотрел. И как ты догадалась про Николсона? В детстве я копировал его во всем, вплоть до акцента, - признался он.
Я пожала плечами.
- Обязательно посмотри Кеслевского. Он один из мэтров польского кино, как Кавалирович, Гофман или Полански… - Я посмотрела на его обескураженное лицо. – Ты не знаешь ни одного, да?
- Я слышал о Полански. Он снял «Пианиста» с Броуди? – Я кивнула. – А ты просто гуру польского кино. Кем ты себя больше считаешь: русской или полькой? – спросил он меня, допивая свой эспрессо.
Это был один из тех вопросов, на которые у меня не было однозначного ответа.
- Я не знаю. Мне нравится Петербург, я там родилась, но это скорей европейский город, чем исконно русский. Польша мне тоже нравится, я люблю польский язык. Это моя личная особенность. Наверное, я все-таки не привязана к определенному месту. Moja kolej na zadanie pytania, panie Pattinson. Твоя любимая книга?
- "Ticket To Ride" Larry Kane о первом туре Биттлз в 1964 году.
- Ты истинный британец. Это хорошо, я люблю британцев, но не люблю Биттлз. В школе нас заставляли учить «Yesterday» до скрежета в зубах.
- А я невыносимых польских девочек, которые задают много вопросов и болтают без умолку. - Он нагнулся и поцеловал меня. – Итак, вопрос.… Твой первый поцелуй?
Я слегка смутилась, но ответила честно.
- Мне только стукнуло тринадцать. Мы целовались в школе под лестницей возле физкультурного зала, пока нас не застала уборщица и не прогнала оттуда. Каких-то особых воспоминаний о нем у меня не сохранилось. Может, пойдем? – Роберт помог мне одеть слегка просохшее пальто и оделся сам.
Выйдя на улицу, он взял меня за руку.
- Мы все еще играем? – спросила я, он кивнул. – Кем бы ты стал, если б не занялся актерством?
- В детстве я мечтал стать пианистом, ходить во фраке и играть в прибрежном ресторане. Это казалось жутко романтичным. Позже собирался писать речи для политиков.
- Ого, прям наполеоновские планы. Не представляю тебя в роли спичрайтера. Это и вправду серьезная профессия.
- Не веришь в мои силы? – засмеялся он. Я отрицательно помотала головой. – И я тоже не верил, поэтому стал актером. Что бы ты хотела сейчас?
Почему он всегда задал такие вопросы, на которые у меня не было однозначного ответа. Поэтому все, что сейчас я могла сделать, это привстать на носочки и легко поцеловать его обветренные губы.
- Наверное, этого… - прошептала я.
*****
Поздно. О чем-то думать слишком поздно
Тебе, я чую, нужен воздух.
Лежим в такой огромной луже.
Прости меня, моя любовь…
В наушниках уже третий раз по кругу играла Земфира. Я, как сумасшедшая, с одним накрашенным глазом металась по квартире Роберта в поисках туфлей, которые после Рождества закинула неизвестно куда. Платье валялось не выглаженное, поскольку мы были заняты куда более важными… хм… делами. И во всем этом хаосе только Роб оставался невозмутимым. Он сидел на кровати и посмеивался над моими стенаниями.
- Это совсем не весело, - крикнула я, извлекая туфлю из-под кресла в гостиной.
Он что-то крикнул мне в ответ, но я этого уже не слышала, так как вернулась в ванную, что бы завершить макияж. И тут все не задалось: я тыкнула кисточкой от туши себе в глаз. Больно, черт возьми! Осев на пол и схватившись за глаз, начала плакать - не то от того, что тушь попала в глаза, не то от того, что я - полная идиотка, что не могу даже собраться по-человечески. Спустя две минуты в ванную прибежал Роберт.
- Ты что? – спросил он, присаживаясь рядом на холодную плитку.
Я махнула рукой, прижимая ладошку к больному глазу. Роберт сгреб меня в объятья, прижимаясь подбородком к моей макушке, как делал много раз до этого, от чего сразу стало легче.
- Днем было хорошо, - все еще хлюпая носом, сообщила я ему.
- И ты поэтому плачешь? – спросил он, целуя мои волосы.
- Дурак. - Я слегка пнула его локтем. - Тушь в глаза попала.
Роберт повернул меня лицом к себе и поцеловал мокрые от слез щеки, перепачканные тушью глаза, и, наконец, добрался до губ.
- Никогда больше не плачь…. Мне не нравится, когда ты плачешь.
Я ладонью вытерла остатки слез, размазав тушь еще больше.
- Не надо на меня смотреть, когда я такая.
- Ты красивая даже такая, - улыбнулся он своей ослепительной улыбкой.
- Эй, - я шутливо погрозила ему кулачком. – Я всегда красивая. А теперь иди, дай мне собраться.
И не забудь найти утюг.
Когда Роберт вышел, я поднялась с пола и посмотрела на себя в зеркало. Да, видок еще тот.
Я не должна была плакать при нем, я не плакала уже очень давно, а тем более по таким пустякам. Слезы - это слабость, я не хотела быть слабой. Глубоко выдохнув, дала себе обещание, что больше не сорвусь, что бы ни случилось. Стерев следы недавних слез с лица, я вышла из ванной, надев на лицо беспечную улыбку.
Источник: http://only-r.com/forum/38-82-1
