Творчество

Через часа три Белла вымоталась окончательно, но была рада этому. С головой погрузиться в тяжелую физическую работу, быть внимательной, четко соблюдать все предписания – это было её опорой, соответствовало её характеру. И давало возможность хоть ненадолго забыть о проблемах, ставших уже неотъемлемой частью её жизни. У Чарли вчера был плохой день, он был обеспокоен, часто плакал, мало что понимал из того, что Белла говорила ему, меняя бельё и одежду. Белла пришла на работу, с трудом держа глаза открытыми, но заставила себя сконцентрироваться. Навестила Сета, который уже чувствовал себя гораздо лучше. Он уже начинал дерзить ей, что, с одной стороны, порадовало её, с другой – обеспокоило. Она надеялась, что произошедшее повлияет на него, но он уже бормотал что-то о том, что «его ждут» и всем своим видом пытался показать, насколько противно ему все, что его окружает. 
«Пусть выздоровеет сначала», - думала Белла, понимая, что занимает позицию страуса. Когда-то она очень любила книгу «Унесенные ветром», поэтому все, что стучало в её голове сейчас , была единственная фраза главной героини: «Я подумаю об этом завтра». Пока что Сет на пути к выздоровлению, находится в палате, что означает, что в ближайшее время он не впутается в очередной кошмар. У  Мэри сегодня выходной и она проведёт немного времени с отцом. Белла тяжело вздохнула; она не имела ни малейшего понятия о том, сможет ли когда-либо отплатить этой женщине за безграничную доброту. 

Начало дня прошло спокойно, а затем… Разговор с доктором Кроуфордом, приведший её к палате Эдварда Каллена. Знакомство с Эмметом Маккарти, воспоминание о котором заставило её улыбнуться, несмотря на то, что произошло потом. 
Белла замерла; её руки, сортировавшие в ординаторской медикаменты для вечернего приема, механически делали свою работу, но сердце снова оглушительного билось. 
Почему Эдвард так отреагировал на неё? Кого он слышал на самом деле? Что будет с ним дальше? Белла отложила пластмассовые упаковки с лекарствами в сторону и оперлась ладонями о металлический стол. Внезапно, до слабости в ногах, ей стало понятно, что последний вопрос – главный. 
В силу обстоятельств Белла научилась мыслить рационально. В ней ничего не было от мечтательницы Рене, она была скорее отражением прагматика Чарли. И тем сложнее ей было ответить самой себе на вопрос «почему». 
Она снова взяла в руки медикаменты, закончила, наконец, работу. Выключила свет в пустой ординаторской, взяла сумку, куртку и вышла. Спустилась вниз. Проходя через зону отдыха у самого выхода из госпиталя, она видела нескольких поздних посетителей. Молодую пару, поддерживающую под руки пожилую женщину, рядом с которой стояла переносная стойка с капельницей. Молодого человека с обезумевшим взглядом, сжимавшего в руках букет цветов и голубого плюшевого мишку. Белла улыбнулась, когда к нему подошла медсестра из родильного отделения и поманила за собой. 
Почти у самого выхода она вдруг заметила мужчину, спавшего мертвым сном в крошечном неудобном кресле. 
- Мистер Маккарти? Эммет? – Она легко прикоснулась к его руке. Он не реагировал, Белла встряхнула его чуть сильнее. Эммет открыл глаза, смотрел несколько секунд на неё, словно пытаясь прийти в себя. Внезапно его карие глаза наполнились таким теплом, что Белла почувствовала, что мучительно краснеет. 
- У вас завтра все тело будет болеть, - сказала она первое, что пришло в голову. – Почему вы не пошли домой? 
Эммет с трудом поднялся, пытаясь размять спину. – Глупо как… Я был… был не в себе, Белла. И брось ты этого «мистера», умоляю. Решил выпить кофе, присел ненадолго, и вот… 
- Уже поздно. Доктор Кроуфорд ушёл домой, это хороший знак… Эммет. Он никогда не ушёл бы, если бы… кто-то из его пациентов был в опасности…
Белла заикалась, не будучи в состоянии понять, что с ней происходит. Эммет ласково смотрел на неё. – Ты только сейчас закончила работать? – спросил он. 
- Да. 
- Давай я отвезу тебя домой? 
- Спасибо… Эммет.  Я на машине.
- Понимаю. Тогда, можно…Я поднимусь на секунду, посмотрю через дверь… Если уж я ещё здесь… Хорошо? 
- Конечно. – Успокоившееся было сердцебиение снова заставило сбиться дыхание. 
- Пойдёшь со мной? 
Белла смотрела, подняв голову, в глаза Эммета, в которых забота, страх, волнение смешивались ещё с чем-то, чему не было названия. 
- Да. 

Их шаги гулко гремели в пустом коридоре. У палаты Эдварда они остановились. Эммет взглянул в уже ставшее привычным окошко. Его открытое лицо словно затянуло тенью. – Он спит. 
- Ему необходим отдых, - вполголоса сказала Белла. Эммет молча уступил ей место у окна. 
Белла всмотрелась в лицо, которое больше не скрывала кислородная маска. В памяти, словно перемежаемые вспышками молнии, возникали невидящие, измученные глаза. Его мольба, лихорадочный шёпот, охрипший от рыданий низкий голос. «Не оставляй меня…»
- Не оставлю… - услышала Белла собственный голос.
Поняв, что сказала это вслух, она оглянулась на Эммета, пристально смотревшего на неё. 
– Прости. Я не имела права…
Эммет мягко взял её руку. – Белла, послушай. Послушай меня… Я не знаю, что с ним… Почему он так отреагировал на тебя. Накануне… того вечера, когда он…
Ему было невыносимо даже вспоминать о том вечере, когда они с такой лёгкостью расстались, отпуская шуточки. 
- Он рассказывал мне о своей последней книге, над которой работает… Там стопорилось что-то у него, - Эммет судорожно сглатывал отдающий свинцом ком в горле. – Пока он не увидел сон…
- Сон? 
- Эдвард – странная смесь прагматика и мистика. И он достаточно долго прожил в Японии, чтобы не оставлять без внимания такие вещи.
- И что же ему снилось?
- Голос. Он… он выглядел таким умиротворенным… Работа сдвинулась с мёртвой точки, я помню, он сказал :»Я был счастлив и спокоен, даже посреди тьмы…»  В общем… я не знаю, чему стал свидетелем сегодня. Скорее всего, что я не соображаю, что говорю. Устал немного. Просто, если можешь…
- Тебе не нужно просить, Эммет.  
В полном молчании они снова спустились в уже опустевший, тёмный холл, вышли на пустынную парковку. Секунду смотрели друг другу в глаза, а затем направились каждый к своей машине. 

- Мистер Каллен, я прошу вас… Как лечащий врач вашего сына я должен объяснить вам…
- Доктор…
- Кроуфорд, - сказал врач, внутренне готовясь к безобразной стычке в больничном коридоре. Каллены стояли единым фронтом; доктор Кроуфорд вполне мог представить себе Карлайла Каллена в коридоре зала суда, готовящимся громить своих соперников. Это все было, конечно, эффектно и внушало непосвященным священный трепет перед адвокатом, но доктор Кроуфорд был готов воевать и с ним ради блага своего пациента. Поэтому он старался не дать гневу прорваться сквозь тонкий слой профессиональной вежливости. Бог знает, насколько его хватит. 
Чтобы справиться с искушением вызвать охрану, доктор перевёл взгляд на Эсме Каллен, застывшую, словно статуя, рядом с мужем. 
- Его состояние улучшилось за последние дни. Он стабилен. Поэтому я, как лечащий врач, постарался объяснить ему, что произошло. Мы не имеем больше права давать ему снотворное всякий раз, когда он просыпается и умирает от ужаса, не понимая, что с ним. Он должен восстанавливаться, бодрствовать. Справляться. С ним будет заниматься психолог, а позднее – наш специалист, который обучит его необходимым ежедневным навыкам, поможет адаптироваться… Я не теряю надежды, что эта слепота – процесс обратимый. И не успокоюсь, пока не проведу все возможные исследования.Мы можем предоставить вашему сыну все это. Единственное, что мы не в состоянии дать, и что сейчас важнее всего – поддержка и понимание близких. 
На протяжении этой речи, во время которой доктору Кроуфорду казалось, что он разговаривает со стеной, он старался концентрировать своё внимание на пальцах Эсме Каллен, скручивавших влажный носовой платок. Её движения, становившиеся все более резкими, убеждали доктора Кроуфорда в том, что его слышат. И он удвоил усилия. 
- Миссис Каллен… Он в страшном состоянии… помогите ему… С момента нашего разговора он не произнёс ни слова… Пройдите к нему, оставайтесь, сколько нужно. Я уверен, он… 
Доктор замолчал. Его собственная мать не раз говорила ему, что когда-нибудь он лишится работы или здоровья, если не научится оставлять собственные эмоции за пределами здания госпиталя. Но он снова наступил на те же грабли. 
- Благодарю вас, доктор Кроуфорд, - громыхнул Карлайл Каллен, все это время сохранявший на лице выражение ледяного спокойствия. – Благодарю за то, что оповестили нас и ввели в курс дела. Если вы не возражаете, мы бы хотели увидеть сына. 
- Нажмите на красную кнопку у изголовья его кровати, если… - Доктор Кроуфорд тяжело вздохнул, сдаваясь. 
- Непременно. 
«Господи, помоги…» - подумал доктор, медленно спускаясь вниз. 

Эдвард лежал, закрыв глаза. Пальцы правой руки вцепились в жесткую простыню на больничной кровати. Он чувствовал резкую боль в запястье, но не разжимал судорожно сжатые пальцы. Ему казалось, что если он отпустит грубую ткань, то упадёт, провалится в пропасть, на грани которой он балансировал. 
Он вспомнил почти все. Как распрощался с Эмметом, как шёл один по пустынной улице. Помнил ощущение ночной прохлады на пылающем лице. Помнил чудовищную боль, пронзившую затылок. Ему было холодно. Он снова лежал там, чувствуя, как пропитывается ледяной водой одежда, но не в силах ни пошевелиться, ни позвать на помощь, горя от нестерпимой боли. Сознание то появлялось, то оставляло его, заставляя сомневаться в реальности воспоминаний. Он помнил яркий свет, вдруг ударивший по глазам, прежде чем все сменилось на грязно-серую массу, колышущуюся перед ним всякий раз, когда он пытался открыть глаза. Эдварду было страшно. Это был липкий страх, бравший сразу за горло, не давая дышать. 
И голоса. Множество голосов. Он слышал гул, в который они сливались, различал отдельные слова, иногда хотел сказать что-то, спросить, что происходит, но не мог. Он был словно заперт внутри самого себя, метался, ища выход и не находя. Ему казалось, что он слышал голос Эммета, родителей... Лишь один раз ему удалось вырваться на поверхность. Он снова слышал её... Голос, который бы он узнал из миллиона. Он не смог разобрать, что именно она говорила. Она не обращалась к нему,  но этот голос наполнил его силой. Он чувствовал чью-то нежную руку на своей. Он обхватил её изо всех сил, стараясь удержаться, остаться рядом. Он молил ее не оставлять его, ему так много нужно было сказать... Силы покидали его, он понимал, что теряет её, теряет драгоценную связь с ней. Острая боль пронзила руку, а затем наступила тишина. 
Эдвард не ощущал течения времени; лишь пелена, окутывавшая его сознание, становилась все прозрачнее. Однажды он услышал своё имя, произнесённое мужским голосом, который был ему знаком. Он доминировал в хаосе звуков все это время. 
- Эдвард, вы слышите меня?
- Да, - сказал Эдвард и услышал собственный голос. Хриплый, надтреснутый, едва повинующийся ему. – Я слышу вас. 
Голос потеплел. – Это прекрасно. Как вы себя чувствуете? 
- Я не знаю. Кто вы? 
- Доктор Кроуфорд, ваш лечащий врач. 
- Врач… - эхом отозвался Эдвард. 
- Эдвард… Вы помните, что с вами произошло?
- Помню. – Горло болело, голова кружилась так, что Эдварду казалось, что его сейчас сбросит с этой кровати. Что-то твердое впивалось в ребра, дыхание ещё иногда сбивалось. И эта тошнотворная серая плёнка, не дававшая увидеть лицо говорившего. – Больно… меня ударили по голове… я помню… я ничего не вижу… почему?
- Эдвард… - Голос стал тише, ниже, но, казалось, заполнил собой пространство. – Этот удар, к сожалению, повлек за собой последствия, с которыми мы пока справиться не можем.
- Я… я не понимаю… что… что со мной… что вы хотите сказать? – Из горла вырвался хрип, Эдварда накрыло ощущение чего-то непоправимого. Он не мог понять, принять то, что грязной волной уже поднималось со дна его сознания. 
- Мне очень жаль, Эдвард. Я…
Эдвард закрыл глаза. Лучше полная темнота, чем эта масса, плавающая перед глазами. 
- Эдвард…
 Доктор Кроуфорд смотрел на молодого человека так, словно видел впервые. Он больше не был просто пациентом, чьи жизненные функции поддерживались точно рассчитанными дозами медикаментов. Он – Эдвард Каллен. Молодой, красивый мужчина, у которого есть своя жизнь. Профессия. Планы, которые были перечеркнуты. Он только что узнал, что ослеп. Он ещё не до конца осознал, что произошло. Но мелко дрожащая рука, сжавшая простыню, тяжелое, ускоряющееся дыхание, неестественно напряженные плечи говорят о том, что эта лавина уже накрывает его. 
- Вам будет оказана любая помощь, - сказал доктор Кроуфорд, понимая, насколько фальшиво звучат эти слова… Любые слова, которые он, ровесник Эдварда, крепко стоящий на ногах, произнесет сейчас – неуместны. 
Эдвард не реагировал; из-под плотно закрытых век текли слёзы. Доктор Кроуфорд молча сделал отметку в карте Эдварда и вышел из палаты. Вытащил из кармана телефон, перелистал страницы карты, почти разрывая их, нашёл номер телефона Карлайла Каллена. 

- Здравствуй, Эдвард. - Карлайл стоял около постели сына. Он положил руку на спинку стула для посетителей, но не сел. Замолчал, повернул голову в сторону окна. 
Он уже давно не знал, как и о чем говорить со своим единственным сыном, с таким упрямством отвергнувшим все, что Карлайл мог бы ему предложить. Карьеру, интересы, возможность быть членом сообщества, продолжать семейное дело. Карлайл мечтал об этом с тех пор, как сыну исполнилось пять. Тогда он посмеивался сам над собой, но он видел Эдварда свои преемником. А позднее стало ясно, что что-то не так. 
Эдвард рос странным, замкнутым. Любил музыку, мог часами проводить за роялем Эсме, к которому она сама давно не приближалась. Мать впала в эйфорию, пригласила преподавателя музыки, который каждый день взахлеб уверял её, насколько мальчик талантлив. 
Эдвард запоем читал книги. Школьные учителя отмечали его невероятную склонность к гуманитарным наукам, он постоянно писал какие-то статьи для местного журнала, участвовал в литературных конкурсах, неизменно беря первые места. Карлайл первое время снисходительно относился к увлечениям сына и не особо порицал жену, поддерживавшую его баловство, но с течением времени он понял, что упустил момент. Да, он много работал и давал своей семье возможность жить в роскоши, практически в одиночку сохранял фирму, которую создал ещё Эдвард Каллен – старший, отец Карлайла. Было несколько тяжёлых моментов, сложных процессов, совпавших с отрочеством Эдварда, когда Карлайл почти не появлялся дома. Когда кризис миновал, он понял, что упустил сына полностью. Эдвард увлёкся Японией и японской литературой, собирался подавать документы в университет SOAS. 
Карлайл был в бешенстве. В глубине души он понимал, что совершенно не уделял время подраставшему сыну, но, с другой стороны, он работал, как каторжный. Он рассчитывал… Да неважно, на что он рассчитывал. Эсме не справилась со своими обязанностями, культивируя в Эдварде его непохожесть на других, его увлечения, не приложив ни малейшего усилия, чтобы направить его по нужному пути. Карлайл отдалился от жены и сына и дал им почувствовать это. Эсме попробовала протестовать, но быстро сделала нужные выводы, когда Карлайл напомнил ей условия брачного контракта. А с Эдвардом все вышло по-другому. Скандалы и угрозы не привели ни к чему. Они были слишком похожи. Эдвард был столь же упорным и целеустремленным, фанатически преданным тому, чем занимался, как и Карлайл. Но его интересы находились в другой области. Карлайл смотрел в глаза сына и понимал, что проиграл. В своём бессилии он закрыл банковский счёт, предназначенный для обучения Эдварда и сообщил ему об этом. Эдвард лишь пожал плечами. Его реакции выводили Карлайла из себя; он часто ловил себя на том, что хочет задеть сына сильнее, стереть с его лица это выражение хмурой решительности, которую не в силах поколебать ничто. Лишь когда он действительно причинял Эдварду боль, тот оглядывался на мать, безмолвно присутствовавшую при их стычках, и в его глазах появлялось что-то, похожее на мольбу. Но Эсме молчала. Она хорошо усвоила урок, однажды преподанный мужем. Ему было неприятно вспоминать об этом, но это было необходимо. 
Эдварду все же удалось попасть в университет по результатам какого-то конкурса. Он получил стипендию и покинул родительский дом. Карлайл ни словом, ни жестом не дал ему понять, что думает об этом. В сыне он видел незнакомца, молчаливого, с мрачным блеском в глазах, так похожих на глаза Эсме.
Когда Эдвард сказал им о том, что уезжает в Японию, Карлайл сделал все, чтобы дать ему понять – их пути расходятся окончательно. Сознание того, что его планы удержать фирму в руках семьи рухнули, наполнило его чуть ли не ненавистью к сыну, посмевшему пойти наперекор. 
С тех пор они стали чужими друг другу. Успехи Эдварда оставляли Карлайла равнодушным. На приемах, требовавших присутствия всех членов семьи, Карлайл натянуто улыбался и менял тему, когда кто-то заговаривал об Эдварде или его работе. По счастью, таких находилось немного, поскольку их круг знакомых и друзей состоял из людей, объединённых интересами и карьерой на правовом поприще. 
Карлайл взял под своё покровительство талантливейшего молодого человека, который был готов умереть, лишь бы заслужить и удержать своё положение в компании, и не упускал ни малейшего случая подчеркнуть, насколько ближе ему был Джаспер Уитлок, буквально живший адвокатурой, чем собственный сын. Карлайл сходил с ума от мысли, что сын алкоголички из провинции достиг таких высот в их профессии, а Эдвард с его складом ума, происхождением, воспитанием… 

-Ты слышишь меня, Эдвард? – повторил Карлайл. Сын чуть повернул голову в ту сторону, где он стоял, и открыл глаза. Карлайл вздрогнул. 
Он столько раз видел эти глаза, смотрящие на него с гневом, с упрямством, с вызовом. А теперь в них была пустота. Эдвард смотрел в пространство, но не видел ничего. «Ему конец», - подумал Карлайл и почувствовал, как по спине словно пробежал ледяной сквозняк. 
- Что тебе нужно? – прозвучал голос Эдварда в полной тишине. 
- Я хочу сказать тебе, что… Как только будет возможно, ты вернёшься домой и тебе будет обеспечен необходимый уход…
- Ну разумеется… - проскрипел Эдвард, снова вызвав у Карлайла дрожь. – Я хочу остаться один. 
- Эдвард, ты должен понять… 
- Уходи! 
Карлайл невольно попятился; это был стон раненого зверя, загнанного в угол. Он подошел к двери; ему здесь нечего было больше делать. 
- Карлайл! – догнал его измученный голос.  – Где мама? 
Этот неожиданный вопрос прозвучал так тихо, что Карлайлу показалось, что он ослышался. 

- Как он? – Эммет перехватил доктора Кроуфорда у выхода. – Вы звонили мне… 
- Как вам сказать… И лучше, и хуже. Он полностью пришёл в себя. Я должен был все объяснить ему, мистер Маккарти. 
- О Боже… - Эммет растер рукой лицо. – Как он… простите, это глупо… Я могу увидеть его? 
- Попробуйте, - сказал доктор с горечью. – Его отец был у него час тому назад.  Мать рыдала в коридоре, но так и не вошла...Ваш визит поможет ему, вне всякого сомнения. Только будьте терпеливы… 
- Конечно. 

Эммет постучал, но не услышал ни звука. Тихонько приоткрыл скрипнувшую дверь. 
- Кто здесь? 
- Эд, это я, Эммет. Я могу войти? 
- Нет. 
Эммет прикрыл дверь и подошёл к постели друга. От того, что Эдвард сильно вздрогнул и резко повернул голову к источнику шума, стало невыносимо больно за него. 
Эммет понимал, что сравнивать нельзя, но ему было знакомо это чувство. Быть беззащитным. Умирать от ужаса от каждого звука, раздающегося в кромешной тьме. 
Он, как обычно, присел на стул у кровати, взял Эдварда за руку. – Не гони меня, Эд. Я с тобой. 
Сжатые в кулак пальцы едва заметно расслабились, Эдвард закрыл глаза. 
Эммет молчал, давая другу привыкнуть к своему присутствию. 
- Ты был здесь все это время, - еле слышно сказал Эдвард. – Спасибо тебе. 
Эммет почувствовал, как сжимается горло. – Что ты несешь… - Он горько покачал головой, забыв на мгновение, что Эдвард не видит его. 
- Эдвард, мы знакомы уже так долго… неужели ты сомневался…
- Я не знаю, Эм… Ничего не знаю… Меня нет… больше… я не знаю, как жить… - Эдвард тяжело закашлялся, потянулся рукой к стакану с водой, стоявшему на прикроватном столике с противоположной стороны. Эммет вскочил, с резким звуком отодвинув стул, чтобы подать ему воду. 
- Не смей! – Окрик ударил, словно хлыстом. Эммет опешил; рука Эдварда сильно дрожала, толкнув стакан, который с оглушительным звоном разбился на плиточном полу палаты. А Эммет снова с ужасом наблюдал, как Эдвард, закрыв лицо руками, разрыдался. 

- Белла! – Этот задыхающийся от бега голос был ей знаком. 
- Эммет? – Увидев его лицо, она похолодела от страха. – Что случилось? 
Увидев её фигуру в конце коридора, Эммет не колебался ни секунды. – Прости… Я ничего не соображаю… Скажи, у тебя есть минута? 
- Да, я собиралась пообедать. Да что произошло? 
- Эдвард…
- Что с ним?! 
- Он знает теперь… Он все знает, Белла… 
Белла решительно направилась к лифту.
- Джеральд упоминал, что будет говорить с ним, - говорила она на бегу, Эммет едва поспевал за ней. – Ему очень плохо… Но я же ему никто… Что я могу…
Она словно говорила сама с собой, продолжая какой-то спор. Эммет придержал её за локоть. Белла резко остановилась, почти врезавшись в него, посмотрела снизу вверх. В её глазах было столько сочувствия, именно сочувствия, а не жалости, столько тепла и понимания… Эммет замер, ошеломленный странным ощущением, которое поразило его, но которому он не смог бы дать названия, даже если бы от этого зависела его жизнь. 
- Белла…  - Он буквально тонул в этих глазах. – Я сам не понимаю, почему обращаюсь к тебе с этим… У тебя, наверное, полно работы и своих забот… Просто… 
- Прекрати, - тихо сказала она. – Если бы только я могла помочь…
У палаты Эдварда Эммет замедлил шаг. 
- Я подожду здесь. Спасибо тебе. – Белла бесшумно открыла дверь и скользнула в помещение. 
Через опостылевшее стекло в двери палаты Эммет наблюдал, как Белла подошла к  Эдварду, присела на стул. Он спал; его лицо было спокойным. Белла ласково убрала с его лба растрепавшиеся пряди тёмных волос. Эта картина была настолько… правильной, интимной, что Эммету показалось, что он бесстыдно подсматривает за чужой жизнью. Чужой любовью. Он не мог объяснить себе, почему «любовь» стало тем словом, которое пришло ему в голову при виде друга и девушки, с которой он фактически не был знаком. И почему так болело сердце.