Творчество

Белла 
 

Я вхожу за Эдвардом в его дом, сердце колотится в горле, меня охватывает жар. Конечно, девяносто девять градусов, которые показывал дисплей автомобиля, тоже не добавляют прохлады. Хотя здесь, в Скотсдейле, похоже, похолодание, потому что пилот в самолете час назад объявлял после посадки, что в Финиксе сто четыре градуса. Впрочем, эта жаркая волна у меня под одеждой, скорее всего, из-за нервозности. 

И что это за пыль, черт возьми, покрывает мое тело? Мать Природа распылила над этой территорией земляной освежитель воздуха? Неужели не могла воспользоваться спреем с ароматами чистого белья или ванили? Мне совершенно не нравится чувствовать себя такой грязной, но я пытаюсь на время выкинуть это из головы. 

Что касается реакции Эдварда на мое появление, твердо заявляю: пока всё хорошо. 

Он не вышел с двустволкой, прижатой к плечу, не закричал, чтобы я убиралась с его земли, так что буду считать это победой. Во всём виноват приснившийся мне в самолете кошмар, а его причиной, наверное, стало то, что накануне я уснула под передачу на Историческом канале о вражде Хэтфилдов и Маккоев¹. 

Как бы то ни было, в моей грудной клетке нет видимых отверстий, если не считать того, которое оставил в сердце Тайлер, но я ежедневно всё успешнее стараюсь о нем не думать. Он явно не любит ту девушку и болезненно осознает, что потерял меня навсегда. Надеюсь, эти дети станут новой любовью его жизни, ради него и ради них самих. 

Я отбрасываю все мысли о своей оставшейся в прошлом душевной боли и сосредоточиваюсь на том, что сейчас передо мной. 

Я стою в гостиной Эдварда Каллена. 

Черт возьми. 

Как много может измениться за день. 

Правда, в данный момент моим вниманием полностью владеют эти две очаровательных собачки, нюхающие меня и пытающиеся затеять разговор с помощью подвываний. 

– Люси, Лайнус, прекратите, всё в порядке, – Эдвард подцепляет их пальцами за ошейники и слегка оттаскивает. – Извини за это, – добавляет он, опускаясь на колено. 

– Они такие милые, – говорю я, присаживаясь на корточки, чтобы поздороваться со щенками, гладя им спинки и почесывая за ушками. – И мне нравятся их имена². 

– Я решил, что они будут в самый раз, потому что у Лайнуса рыжие и черные пятнышки, а Люси официально считается голубым биглем, хоть ее шкурка и выглядит сероватой. 

Лайнус вскакивает и несется к резиновой игрушечной обезьянке, а Люси тем временем развалилась в самой неприемлемой для леди позе, наслаждаясь моим вниманием. 

– Люси, – упрекает ее Эдвард с коротким смешком, качая головой. – Вот бесстыдница. Они любят друзей, но у нас бывает не слишком много гостей, если не считать их брата. 

– Ох, а его как зовут? 

Эдвард смотрит на меня с той самой кривоватой улыбкой, которая всегда вызывала трепет у меня в животе: 
– Снупи. 

Я опускаю руку и пристально гляжу на него, неспособная осознать эту бездну «мимимишности»: 
– Бигль Снупи³? Брось! 

– Да, мои родители нашли неподалеку от Тусона⁴ приют по спасению биглей. Мы втроем съездили туда в прошлом месяце, и я вернулся домой с этими двумя сорванцами. 

– Сколько им? 

– Чуть больше трех месяцев. Трудно оказалось ограничиться двумя. В их помете девять щенков, и все были доступны для усыновления. 

– Никогда не отваживалась взять кого-нибудь крупнее рыбки или хомячка, – я почесываю Люси шейку, и щенок растягивает рот в широком зевке. 

– Ну, это парочка дебоширов. Я рад, что они есть друг у друга. В компании они ведут себя очень хорошо, – Эдвард берет обезьянку, которую только что принес Лайнус, и начинает подталкивать ею щенка в брюшко и спинку, пока тот не огрызается на игрушку с веселым рычанием. – В моменты минутной слабости мы с родителями поговаривали о том, чтобы вернуться и забрать всех оставшихся. 

Ахнув, я добавляю: 
– Настоящее воссоединение «мелочи пузатой». Теперь вам нужна только птичка по имени Вудсток⁵. 

– Вот видишь, ты понимаешь, – усмехается Эдвард. 

На несколько секунд воцаряется молчание, и я вдруг чувствую, что на пределе. Мне так не хочется, чтобы всё обернулось неловкостью, но Эдвард спасает положение, рывком вставая на ноги: 
– Ох, позволь всё-таки доставить тебе обещанную бутылку воды. 

– Спасибо, – говорю я с улыбкой, а Люси щекочет мои пальцы, игриво покусывая и облизывая их. Голова по-прежнему идет кру́гом от напряженных размышлений о том, что мне следует теперь сказать Эдварду. С чего нам хотя бы начать? 

Я решаю осмелеть настолько, чтобы пойти в ту сторону, где он исчез, на его кухню. Надеюсь, я не слишком забегаю вперед. Однако, когда приезжаешь за шестнадцать сотен миль, чтобы поздороваться, вся видимость скромности и пассивности летит к черту. 

Обнаруживаю Эдварда притулившимся возле угла кухонного стола: мой друг детства отчаянно набирает какой-то текст на своем мобильнике. 

– Эй. 

– Ох! Извини, я просто… – он показывает мне телефон, – …отвечаю на сообщение Эмбри, – он шагает ко мне и подает воду. – Пропустил его звонок вчера поздно вечером, а когда утром попытался перезвонить, попал на автоответчик. 

Прикусываю щеку изнутри, раздумывая, не пытался ли Эмбри предупредить брата о моем возможном приезде. Мне всегда хорошо удавалось медлить, однако, услышав от Эмбри урезанную версию истории Эдварда, я поняла, что выжидание может привести только к придумыванию предлогов, позволяющих объяснить, почему мне не стоит пытаться установить с ним контакт. Но я не говорила Эмбри, что в течение суток окажусь в самолете. 

Похоже, с моей помощью понятие импульсивности превратилось в олимпийский вид спорта. 

Пока не ясно, правильное ли я приняла решение. Может быть, следует просто признаться и покончить с этим. Честно говоря, у нас с Эдвардом есть только один способ достигнуть прогресса. 
– Мы с Эмбри встретились в эти выходные. 

Эдвард опускает телефон на стол и, привалившись к нему, пьет воду из бутылки. Глядеть, как его кадык скользит вверх и вниз под загорелой кожей, становится слишком трудно, поэтому я откручиваю крышечку и тоже осушаю свою бутылку. 

Снова жалею, что это не «Зима». Кажется, у меня проблема. 

– Да, брат только что сообщил об этом, – Эдвард надувает щеки, бросает взгляд вниз, на свои руки, постукивающие по столу, и тихо добавляет: – Я понял, что ты здесь из-за него. Эмбри говорил, что не собирается упоминать обо мне. 

Я ставлю бутылку и откашливаюсь, моя спина напрягается, поскольку мне непонятно, злится ли он, любопытствует ли или, возможно, и то, и другое. Я не хочу, чтобы у Эмбри были неприятности, поэтому бормочу, чтобы всё уладить: 
– Ну, он не заводил речь о тебе, если от этого тебе легче. Я… это я первой спросила о тебе. 

Он поднимает брови. 

Исправь это, Белла. Исправь. 
– Серьезно, это случилось каким-то сумасшедшим образом, – моя нервозность берет верх, и я начинаю сопровождать жестами каждое третье слово: – Я жила у Джаспера, потому что… ну… я развелась тогда, в апреле, но уехала из Атланты только несколько недель назад, – я машу рукой, пытаясь привести мысли в порядок и не сорваться в свою душещипательную историю, а перейти к объяснениям относительно Эмбри, которых ждет Эдвард. – В общем, Эмбри столкнулся с Элис, которая когда-то оперировала его колено и оказалась девушкой Джаспера. 

Эдвард кивает, и я продолжаю: 
– Кажется, я говорила тебе, что Джаз владеет круизной туристической компанией, правильно? 

– Да, помню, ты сказала, что у него лодка, на которой устраивают вечеринки для весенних отпускников. 

– Так всё начиналось, но они с Джеймсом превратили это во флот из пяти судов. Три катамарана, подводная лодка и яхта. На двух из них по-прежнему проходят вечеринки, но остальные используются для шикарных круизов с подводным плаванием, осмотром достопримечательностей, свадебных приемов… а еще их сдают богатым людям, которые просто хотят провести выходные на воде. 

– Это здорово. И подходит Джазу и Джеймсу, – он вздергивает подбородок: – Кстати, как там Хантер? 

Я улыбаюсь, думая о том, как замечательно относился ко мне Джеймс в последние месяцы: 
– Он потрясающий. У него милая жена и очаровательный четырехлетний малыш, вылитый папа. 

– Классно. 

Задумчивая улыбка Эдварда успокаивает меня, и я продолжаю: 
– Ну, как бы то ни было… когда Элис и Эмбри обменялись телефонными номерами, Джаспер пригласил твоего брата и его невесту в круиз выходного дня, – я пожимаю плечами, дойдя до конца своего объяснения и признания. – Так что да… я не могла провести весь день рядом с Эмбри и не спросить его о тебе. 

Эдвард кивает, снова опуская глаза. Почему он смотрит вниз? Из-за того, что разрушена его уверенность в себе? 

Ненавижу это. Черт бы побрал всех тех, кто сделал это с ним. 

Он не отвечает еще несколько секунд, и эта тишина активирует мою «тревожную кнопку». 
– Эдвард… 
– Белла, я не знаю, с чего начать, – говорим мы одновременно, и его слова немедленно останавливают меня. Он трет глаза и виски, а я делаю крошечный шаг назад. Это чересчур для него. 

Моя тревога вспыхивает с новой силой: 
– Слушай, извини, что я появилась вот так. Просто не знала другого способа к тебе приблизиться. 

– Так много всего произошло, – отвечает он. 

Замолкаю, пытаясь найти слова. 
– Знаю. Но я всего лишь хотела, чтобы ты знал: мне не всё равно. Я здесь и могу быть здесь. Если тебе это нужно… если… если я тебе нужна, – я заканчиваю высказывать свои чувства еле слышным шепотом. Смущенно смотрю в сторону, а перед глазами всё расплывается. Не ожидала, что так легко заплачу, но как тут не заплакать? 

Я действительно здесь, перед ним… через столько времени. После того, как мы оба пережили громадные потери, хоть и по-разному… слезы просто неизбежны. 

– Ты меня даже не знаешь, – его осипший голос звучит очень тихо. Слова Эдварда, его несчастный тон просто рвут мне душу. 

– Ты прав, не знаю, – я смахиваю со щеки слезинку. – Но знала. Когда-то давно, знала. – Несколько мгновений мы оба молчим, потом я продолжаю: – Между горами всегда бывают впадины. Просто некоторые из них гораздо шире других, и до следующей горы приходится добираться дольше, – длинно выдыхаю, готовая снова уйти, если ему это нужно. Не хочу, но уйду. – Наверное, мне просто было необходимо, чтобы ты знал, что достоин такого похода и восхождения. Для меня ты всегда был этого достоин. 

Он нервно покашливает и выглядит полностью выбитым из колеи: 
– Ты это сказала так, будто готова уйти. 

– Если ты этого хочешь. 

Качая головой, он бормочет: 
– Нет, нет, не хочу… Просто пытаюсь набраться храбрости, чтобы дать тебе то, чего ты заслуживаешь. 

Я улыбаюсь грустно и отчасти благодарно – из-за того, что он не собирается выгонять меня, но сердцу всё еще больно за него… за нас обоих. Необходимость начинать всё сначала кажется ужасной несправедливостью. Я заламываю руки, жалея о том, что нет способа сделать это, не ставя Эдварда в трудное положение. 

– К тому же я хочу сказать, что ты проехала весь этот путь ради воды, – говорит он и, посмеиваясь, показывает на пустую бутылку. – И было бы нечестно с моей стороны не дать тебе кое-каких ответов. 

Я щелкаю языком и хмыкаю: 
– Ты ничего мне не должен, Эдвард. Я здесь по собственному желанию. А еще из-за слов твоего брата, что ты, возможно, не захлопнешь дверь у меня перед носом, и, кстати, спасибо тебе за это. 

Эдвард усмехается: 
– Ни за что так не поступил бы. 

– А я ни за что не отвернулась бы от тебя… никогда. Что бы ты мне ни рассказал. 

Наши взгляды встречаются, и я подтверждаю свои слова уверенным кивком. 

– Кажется, я понял это в ту ночь, которую мы провели, разъезжая по Медфорд-Лэйксу, – тихо признаётся он. 

Я вытираю пальцами под глазами. Плаксивость прошла, слава Богу. 
– Ты мог бы тогда сказать мне что-нибудь. 

– Что именно? «Белла, я болен, теряю волосы и не могу найти никого, кто захотел бы проявить понимание, кроме моих родных. Пожалуйста, стань моим другом?» 

Он тихо посмеивается, и я присоединяюсь к нему, благодарная за легкий тон. 

– Что-то в этом роде обязательно привлекло бы мое внимание, да. 

Эдвард качает головой, улыбка становится грустной: 
– Я не собирался так поступать с тобой. Только не за пару недель до твоей свадьбы. Мы несколько лет не общались, и в этом была моя вина – именно я спрятался в своем панцире, когда дела пошли совсем плохо, – он пожимает плечами. – А в тот момент твои приоритеты были совсем в другом месте, как и следовало ожидать. 

Закрываю глаза, не в силах забыть ту сладкую грусть, которую мы тогда испытали вместе: 
– Ты же понимаешь, что мои приоритеты были тогда связаны с человеком, который уехал со свадьбы Розали и Эммета вместе с твоей девушкой. С тем самым парнем, который в конце концов изменил мне, – я фыркаю. – Возможно, тебе следовало вмешаться и избавить нас обоих от множества страданий. 

– Я не имел права, – он пристально смотрит мне в глаза. Такое ощущение, что его взгляд проникает прямо в душу. Эдвард снова качает головой: – Хотя расставание с тобой в ту ночь стало для меня настоящим ударом под дых, я знал, что ты счастлива и достойна этого счастья, – его голос понижается до шепота: – Мне жаль, что в конечном итоге твое сердце разбилось. 

– А мне жаль, что разбилось твоё. 

Мы оба вздыхаем, не зная, что еще сказать, потом Эдвард нарушает молчание: 
– Хочешь не попить, а выпить? 

– Да, черт возьми, – отвечаю я немного слишком быстро, а он хохочет. 

– Надо было сразу предложить, – он идет к дальней стене кухни. – Возможно, это немного облегчило бы последние пятнадцать минут, – он наклоняется, чтобы открыть бар. – Что ты предпочитаешь? 

– Эээ… – я покачиваю головой, раздумывая над выбором. – Есть лимоны и сахар? 

– Умница. Значит, водка с лимоном. У меня даже есть «Абсолют», уже охлажденный, – он поворачивается, чтобы подойти ко мне, но потом расплывается в широкой улыбке и снова открывает бар: – Мне только что пришла в голову блестящая идея. 
. 
. 
. 
– Такое впечатление, что нам снова по двенадцать и мы украдкой таскаем напитки из запасов твоих родителей, – говорю я, хихикнув. – Это не кощунственно – превратить наше детское лакомство во что-то алкогольное? 

Он подмигивает, добавляя в блендер мятный ликер: 
– Вовсе нет. При таком множестве порций Шемрока, поглощенных нами за все те годы, просто не верится, что мы никогда даже не рассматривали возможность приготовления его дома своими силами по-взрослому. Такая необходимость давно назрела. 

– Почему же нам не приходило это в голову? – перекрикиваю я шум блендера и, наклонившись вперед, кладу подбородок на запястье. Мы уже выпили по три стопки водки с лимоном, и я обнаруживаю, что немного дольше задерживаю взгляд на Эдварде, когда он что-нибудь мне говорит. Внимательно слежу за тем, как играют желваки на его щеках, когда он сосредоточенно смешивает напитки, как сокращаются мышцы предплечий, словно подмигивая мне. Всё это вместе взятое несколько выводит меня из равновесия. 

Эдвард выключает блендер: 
– Ну, когда тебе исполнился двадцать один год, ты была в колледже, а я уже покончил с учебой и жил у своего кузена в Питтсбурге⁶. 

Я хмурю брови, мой внутренний психолог с большой «S» на груди⁷ готов выбежать на сцену, вооружившись ручкой, блокнотом и коробкой бумажных носовых платков.
– Не думаю, что ты захочешь поговорить об этом, или шанс всё-таки есть? 

– О чем? О том, как я бросил колледж? – переспрашивает Эдвард и берет оба наших коктейля. – Пошли, – он мотает головой влево, – посидим вот здесь… где вид лучше. 

Я иду за ним, словно счастливый захмелевший щенок. Выйдя с кухни, мы тут же попадаем в уютную комнату с окнами от пола до потолка. Мягкая мебель манит к себе мое измученное путешествием тело. На стене укреплен телевизор с большим экраном, а раздвижные застекленные двери ведут в огороженный задний двор. 

Участок Эдварда заканчивается заглубленным в землю бассейном, в дальнем углу виден каменный водопад, а сбоку расположен гриль, садовый стол и четыре стула. Я восхищаюсь этим западным ландшафтом: не видно ни травинки, только кактусы, еще какой-то пустынный кустарник и камни, окружающие бассейн и патио. 
– Ты много плаваешь? 

– Да, – отвечает Эдвард и ставит наши бокалы на широченную оттоманку. – Правда, при ста четырнадцати градусах бассейн больше похож на ванну, поэтому плавание в нем никак не назовешь освежающим, – он усмехается. 

– Куда ты? – окликаю я его, когда он снова направляется в сторону кухни. 

– Взять немного чипсов – нам не хватает нашей картошки с пылу с жару, но никто из нас не в состоянии вести машину, поэтому придется воспользоваться тем, что немного уступает этой лучшей штуке, – Эдвард открывает пакет и предлагает его мне. 

Обмакнув чипс в ледяной напиток, я кидаю его в рот и гримасничаю, ощутив на языке холодное месиво. 

– Плохо? 

Я хихикаю: 
– На вкус похоже… но совсем не то. 

Попробовав это странное сочетание, он тоже слегка кривится: 
– Ладно, в следующий раз будем знать, – Эдвард откидывается на спинку дивана и поворачивается ко мне. 

Наши взгляды встречаются. 

– В следующий раз, – я прикусываю губу, пытаясь скрыть шальную улыбку. 

– Угу, – отвечает он, отпивая из своего бокала. – И я не имею в виду «через пять лет, когда мы снова увидимся». Хватит с меня расставаний с тобой надолго. 

Сейчас я уже не могу спрятать ни улыбку, ни румянец, который ее сопровождает: 
– Не поклонник длительных промежутков между визитами? 

Эдвард качает головой: 
– И никогда им не был, – бормочет он, но я слышу и пытаюсь успокоить подпрыгивающее сердце. Он откашливается и на сей раз говорит громко: – Только не с тобой, нет. Разве что ты считаешь иначе? – настороженно спрашивает он, опустив голову. 

– Хочешь сказать, что доволен моим появлением на твоем пороге без предупреждения? 

Эдвард слегка прищуривается, делая еще один глоток коктейля: 
– Я рад, что у тебя хватило решимости протянуть руку. Именно это я хотел сказать, – он отворачивается от меня, потом снова смотрит мне в глаза: – Мое самолюбие получило больше ударов, чем ему полагалось. А что касается девушки… ладно, женщины, которая для меня всегда была лучшей из всех, кого я когда-либо знал, стыдно признаться, но я понятия не имею, способен ли поступить так же. Я никогда не пошел бы на риск потерять тебя. Не уверен, что мне удалось бы оправиться от этого. 

– Не собираюсь выигрывать здесь какие-то награды, – пожимаю я плечами и беру очередной чипс. – Я просто знала, что мне необходимо тебя увидеть. Сказать, что всегда хотела поддерживать связь с тобой, дружить. В детстве временами бывало хреново, потому что тебя не было рядом, когда мне нужен был друг. 

– Я долго был рядом… ты просто отодвинула меня в сторону, – Эдвард усмехается – похоже, ждет, что я начну возражать. 

У меня глаза буквально лезут на лоб: 
– Думаю, наши с тобой версии прошлого сильно различаются, приятель. 

– Согласен, – буднично говорит он и достает пригоршню чипсов из лежащего между нами пакета. – Наверное, у нас с тобой различаются и версии того, какой я видел тебя… или какими мы видели друг друга в детстве. 

– Хорошо, тогда давай проясним вот это, – хихикая, я машу рукой над головой. – Я была соседкой. 

– Ты была моей лучшей подругой, Белла, – он перестает хрустеть чипсами и запивает их большим глотком мятной прелести. – В буквальном смысле, да, ты была девочкой из соседнего квартала, но ты была еще и той, с кем я хотел проводить время. Той, с кем мне хотелось ездить домой из школы. Я помню, что называл тебя своей девушкой, когда мы были младше, но перестал… 

– Потому что потом тебе понравилась Хизер, – перебиваю я. 

– Что? – выпаливает он. – Нет. Потому что ты всегда немножко стеснялась, когда я называл тебя своей девушкой. Я подумал, что тебе от этого неловко, а потом ты вообще начала смущаться, поэтому я просто перестал. 

– И почему же тогда вы с Хизер стали парой? 

– Парой, Белла? – он не может удержаться от смеха. – В самом деле? Я играл в «Правда или вызов» с ребятами в бойскаутском лагере, и они потребовали, чтобы я пригласил Хизер на свидание, поскольку знали, что я стесняюсь всех девочек, кроме тебя. Я хотел доказать им, что они ошибаются, поэтому пригласил ее, – он приподнимает плечо, словно частично признавая поражение. – Мы с Хизер никогда не проводили время вдвоем… никогда. И уж конечно, не тогда, когда у меня появлялась возможность пообщаться с тобой. Но как раз в тот год ты по-настоящему увлеклась хоккеем и танцами, а еще продолжала брать уроки вокала и игры на фортепьяно… тебя больше не было рядом. 

Я выпячиваю подбородок: 
– Что? Я по-прежнему была с тобой в школе. А ты начал тусоваться с другими ребятами – Джейком, Полом, Эмили Бредфорд и всей их компанией. 

– Да, потому что ты была постоянно занята, – он откидывает голову назад, подчеркивая свои слова. – Бывали дни, когда мы даже не могли ездить вместе на байках в школу и из школы. Ты не помнишь, сколько раз я звонил или заходил, чтобы спросить, не хочешь ли ты выйти поиграть, или прокатиться к озеру, или поудить рыбу с моего пирса? У тебя не стало для меня времени, – в голосе Эдварда слышна такая обида, что не приходится сомневаться в его непоколебимой искренности. – Поэтому, если я не был с Эмбри, то шатался с Грегом Джеффрисом, который общался с теми парнями. 

Я качаю головой, озабоченная тем, как ужасно мы могли ошибаться друг в друге: 
– Когда мы узнали о взрыве шаттла, ты был таким грустным и очень тревожился, что Хизер может пострадать, если поедет на сборы юных астронавтов. 

Он кивает, потягивая коктейль: 
– Тревожился, потому что ситуация напомнила мне о том, как предыдущим летом тебе экстренно удаляли аппендикс. Ты тогда так быстро и так тяжело заболела, – он останавливается, чтобы откашляться. – Я думал, ты умрешь. 

– Что? – ошарашенная его последним откровением, я наклоняю голову к плечу. 

Играя с наручными часами, он выдыхает, готовый снять еще один слой с той огромной луковицы, на которую мы наткнулись: 
– До сих пор прекрасно помню, как мама пришла ко мне в спальню в ту ночь, когда ты заболела и тебя пришлось увезти в больницу. Я был уверен, что ты умрешь, ведь с моим дедушкой всё было почти так же. 

– Разве он умер не от инфаркта? 

Эдвард разводит руками: 
– Мне было десять лет. Когда один из самых дорогих тебе людей ни с того ни с сего тяжело заболевает, невольно паникуешь и отождествляешь любое плохое событие с тем, что уже знаешь, – он снова пожимает плечами. – Ты заболела, и я подумал, что потеряю тебя навсегда. Плакал в ту ночь, пока не уснул. 

Желудок словно завязывается узлами, но признание Эдварда согревает меня, как одеяло, – то признание, в котором я так отчаянно нуждалась. 
– Почему ты никогда мне об этом не рассказывал? 

– Я стеснялся! – кричит он сквозь сдавленный смех. – Разве ты не знаешь, каким застенчивым я был рядом с девочками? 

Прикладываю ладонь к груди. Сердце сжимается из-за того, что я узнала, как тяжело он переживал мою болезнь. 
– Но это же просто я. Ты мог сказать это мне. 

Он наклоняет голову, поднимая брови: 
– Кажется, я припоминаю, что ты так же реагировала, когда я пришел, а у тебя лицо было покрыто ветряночными пузыриками, – он грозит мне пальцем. – Я всего лишь хотел, чтобы ты видела в нас просто Эдварда и Беллу. Это ты водрузила меня на какую-то недосягаемую полку. 

– Ты был окружен ребятами, которые, по большому счету, считались популярной компанией. Ты пользовался успехом, Эдвард. 

Он пожимает плечами и качает головой: 
– Я уже сказал, что начал общаться с ними, когда ты стала недоступной. Еще через какое-то время, постоянно получая от тебя отказы, я волей-неволей подумал, что ты предпочла бы, чтобы я перестал просить… и в конце концов так и сделал. 

С моих губ срывается признание: 
– Я годами ходила, чувствуя щенячью влюбленность в тебя, и полагала, что ты считаешь меня другом, но вряд ли готов к тому, чтобы я была твоей девушкой, – беру чипс и без всякой надобности разламываю его на половинки, потому что больше не хочу это есть. – По тебе сходили с ума многие девчонки. Мы стали подростками, и твое имя было у всех на устах. Некоторые даже объявляли себя твоими девушками. 

Эдвард стонет перед тем, как ответить: 
– Это меня оскорбляло. Да, многие из них говорили, что хотят быть моими девушками, но я никогда никого не приглашал на свидания. Ни одну девочку. После тех нескольких месяцев, – он машет рукой, – меня уже не беспокоило, что бы ни происходило с Хизер. Мы все были детьми, и вряд ли у кого-нибудь появилось физическое влечение. Это было глупо. Так или иначе, я решил, что если не могу называть своей девушкой тебя, то зачем мне использовать это слово для кого-то еще? – он снова качает головой, глядя на щенков, которые начали тявкать возле двери. – До середины первого курса старшей школы я совершенно терялся рядом с девочками. 

– Ах да, – я фыркаю. – Дори Честер. 

Он смеется: 
– Вот и она. 

– Ты же заверял, что не спал с ней в конце первого курса? – моё подвыпившее эго нуждается в подтверждении, понятия не имею почему. 

Опустив глаза, он громко выдыхает, потом снова едва заметно улыбается: 
– И сейчас заверяю. Хотя мне пришлось принять то, что ты не желаешь больше проводить со мной время, я не мог заставить себя влюбиться ни в одну другую девочку. 

– Ты… ты был влюблен в меня? – я стараюсь, чтобы в голосе не слышалось потрясение, но позвольте! Мой мозг искрит и дымится, треща: «Не хватает ресурсов для обработки данных». 

– Мы были такими юными. Не знаю, можно ли назвать это чувство любовью, Белла. Но ты была единственной девочкой, от которой у меня сосало под ложечкой. – Мы оба смеемся. – И это ощущение долго не проходило, но потом я просто подавил его. 

Я с трудом сглатываю и поторапливаю Эдварда, чтобы покончить с легендой о Дори раз и навсегда: 
– Значит, засосы… 

– Стали результатом двухминутной игры в кладовке во время вечеринки у Рика Анджело, – отвечает он, закатывая прекрасные глаза. – Имена парней были в вазе, и Дори вытянула моё. Глупо, но я не мог пойти против всех, поэтому сделал это. 

Я качаю головой: 
– Надо же. Какой она была врушкой. 

– Ну, наблюдать, как Брэйди два года разгуливает с тобой, было очень хреново. Видеть тебя на боковой линии во время наших игр и знать, что ты пришла смотреть на него, а не на меня, – он хмыкает, качая головой. – А еще на вечеринках после наших футбольных матчей и в коридоре перед уроками вы выглядели готовыми кандидатами в выпускной альбом в качестве звезд первой величины в ваших видах спорта. Я мог только… 

Наш разговор прерывает дверной звонок. 

– Мог только что? 

Эдвард вытирает ладони о джинсы и встает: 
– Мучить себя день за днем, приходя к выводу, что ты обо мне не думаешь даже походя. Я понял, что сохнуть по тебе глупо, поэтому старался отвлечься и соглашался участвовать в школьных делах, не только связанных с футболом. Ученический совет, наставничество, другая учебная работа… – он замолкает, пожав плечами, потом пристально смотрит в сторону прихожей: – Черт, это соседка. – Я хихикаю над его непосредственностью. – Наверное, пришла для ежедневных занятий флиртом. 

Я изгибаю бровь: 
– Даешь бесплатные уроки, да? 

Он издает отрывистый смешок, уже на полпути к двери и громко отвечает: 
– Это вряд ли. 

Тру пальцами лоб, пытаясь уместить в своем мозгу всю накопившуюся новую информацию. Однажды в каком-то китчевом рекламном каталоге по продаже говорящих окуней и Сант, роняющих штаны, если сжать маленький портативный насос, я видела пару забавных футболок. На них был рисунок в виде большой красной буквы Н, окруженной молниями и щитами, а внизу надпись: «Недопонимание – вот наша суперсила». 

Помнится, я хихикнула, увидев на иллюстрации, как парень и девушка, одетые в эти футболки, показывают друг на друга с глупым выражением лица. Подходящий подарок для нас с Эдвардом, учитывая нынешнюю ситуацию, основанную на чрезвычайном недопонимании в прошлом. 

– Ээ, да, погоди минутку, – говорит кому-то Эдвард возле двери, а потом снова появляется в гостиной: – Белла, не могла бы ты переставить машину? – он закатывает глаза и сверкает фальшивой улыбкой. – Моя соседка Сидни ждет гостей на ужин, и ей понадобится место на другой стороне улицы. 

Из-за Эдварда выходит Барби в натуральную величину, тыкаясь грудью в его плечо:
– Спасибо, я была бы очень благодарна, – говорит она гнусавым голосом, от которого у меня моментально идет мороз по коже, потом поворачивается к выходу: – Надеюсь, ты всё-таки придешь, Эдди. 

Вскакивая с дивана, отвечаю: 
– О, разумеется, – хватаю свою сумочку с кухонного стола, роюсь в ней и нахожу ключ, полученный в компании по аренде машин. Подойдя к Эдварду, я понижаю голос: – То есть я могу уехать, если тебе куда-то нужно, – предлагаю это со всей искренностью, понимая, что так и не спросила, свободен ли у него остальной вечер. Уже почти шесть часов, а я веду себя так, словно мое вторжение в дом Эдварда тоже с самого начала было частью его плана. 

– Шшш, – сердито шипит он, чуть заметно качая головой. 

По пути к выходу мы тихонько переговариваемся. Хотя эта любопытная Варвара идет впереди, я ручаюсь, что она отклоняется назад, чтобы подслушать, и, вероятно, не пропускает ни слова. 

– Серьезно, я буду чувствовать себя виноватой, если у тебя уже были какие-то планы, – шепчу я. 

Когда я проскальзываю мимо Эдварда в открытую дверь, он протягивает руку и нежно обхватывает теплой ладонью мое запястье: 
– Просто припаркуйся рядом с моим пикапом. И у меня действительно есть планы… побыть с тобой. Если останешься. 

Крепко сжимаю губы, чтобы они не расплылись в слишком широкой улыбке. Сидни снова машет, стоя на подъездной дорожке, потом клацает на своих каблуках через улицу. Мы задерживаемся возле портика, и Эдвард прислоняется к колонне. Он всё еще не отпустил мое запястье и слегка поглаживает большим пальцем тыльную сторону кисти. Это приятно, почти сексуально. Сердце бьется чуть быстрее, и я улыбаюсь, глядя Эдварду в глаза: 
– Могу остаться на какое-то время. Поужинаем? 

Как только я отхожу, он скрещивает мускулистые руки, мышцы и сухожилия снова перекатываются под загорелой кожей: 
– Поужинаем для начала, – Эдвард пожимает плечами, кривовато улыбаясь. – Мы не виделись больше семи лет, а знакомы, черт возьми, почти тридцать семь, – он щурится на солнце, опускающееся к горизонту в оранжево-розовых полосах, потом опять поворачивается ко мне: – Хочется надеяться, что нам еще многое нужно обсудить. 

Усмехаюсь и киваю, крутя ключ на пальце: 
– Наверное, ты прав. Тридцать с лишним лет… на это потребуется время. 

– Я в игре, если ты тоже, – Эдвард подмигивает и кивает в сторону дома. – Мы с этим разберемся. 
 

1 – Вражда Хэтфилдов и Маккоев (англ. The Hatfield–McCoy feud) – противостояние двух американских семей, проживавших на границах штатов Западная Виргиния и Кентукки (1878–1891 гг.). В ходе вражды, вошедшей в американский фольклор и ставшей нарицательным обозначением любой серьезной вражды каких-либо двух групп, было убито почти полтора десятка членов обеих семей. В 2003 году их потомки подписали символический мирный договор; 
2 – Люси и Лайнус (англ. Lucy and Linus Van Pelt) – дети, сестра и брат, персонажи серии комиксов Peanuts («Мелочь пузатая»), созданного Чарльзом Шульцем (1950 г.), а впоследствии – одноимённого мультсериала, который начал выходить в 1965 г.; 
3 – Снупи (англ. Snoopy – любопытный) – вымышленный пёс породы бигль, персонаж «Мелочи пузатой», очень популярен в США; 
4 – Ту́сон (англ. Tucson) – крупный город в штате Аризона, США, второй по величине вслед за Финиксом, столицей штата, административный центр округа Пима; 
5 – Вудсток – (англ. Woodstock) – ярко-желтая вымышленная птичка, персонаж «Мелочи пузатой», друг Снупи; 
6 – Питтсбург (также Питсбург, англ. Pittsburgh) – второй по величине город в штате Пенсильвания, США; 
7 – С большой «S» на груди – Белла имеет в виду эмблему в виде треугольного щита с буквой «S» в центре, которая красовалась на груди одетого в героический костюм Супермена (знаменитого персонажа комиксов и фильмов), когда тот спешил на помощь людям, оказавшимся в бедственной ситуации.