5. Кредит счастья
У меня роман.
Возмутительный. Невозможный.
Мать не разговаривает со мной. Отец вообще не желает видеть – если случайно встречает на улице, переходит на другую сторону, демонстративно отворачиваясь. Ведь я повела себя не так, как должно, поправ устоявшиеся правила благополучной семьи. Иными словами, променяла уважаемую роль жены на участь обычной любовницы. Узнай он, что некогда послушная дочь действительно наслаждается сексом без обязательств, наверное, получил бы удар. Не жалеть о содеянном после того позора, что пал на их головы? Не платить судьбе за причиненные другим страдания? Быть игрушкой какого-то искателя приключений? Да как можно?
Но я могла. Не платила. Не жалела. Была. С того самого момента, как пришла к Роберту, оставив прошлое за спиной, не думала ни о ком и ни о чем, упиваясь прелестью самой безумной из передышек в жизни. У меня не было гарантий, но не было и страха, лишь адреналин в крови.
По пути к нему я предполагала волнение, только не знала, что сценарий, который крутится в голове, станет провальным с первых строк. Позвонив в дверь, ожидала, как, открыв ее, объект моих эротических грез улыбнется – той кривоватой, хищной улыбкой, от которой подгибаются колени и тяжелеют груди. Я войду, улыбаясь ему с такой же дразнящей дерзостью, позволю себя раздеть, чтобы увидел другой, более подходящий нашей страсти комплект белья. Полупрозрачный черный, с маленьким алым бантиком на кружевной резинке чулка...
Но это было до того, как его шок сбил меня, отобрав смелость, и стало совершенно очевидно, что я – нежданная гостья. Ждал ли он другую? И как много было их в его жизни, тайных, случайных других? Только то, как Роберт смотрел на меня, постепенно делало все вопросы бессмысленными. Они стали далеким фоном, который я перестала воспринимать. Ухватилась за предложение чая-кофе-вина, чтобы не давать себе времени на сомнения. Я даже на какое-то время снова превратилась в идеально воспитанную молодую англичанку из хорошей семьи, готовую заменить роковое соблазнение блинчиками, лишь бы разрядить обстановку на территории мужчины, которого изрядно ошарашила. Ну еще бы, ввалилась с чемоданом! Самое малое, что я могла сделать – накормить его ужином. Путь через желудок тоже не так уж плох, раз интуиция подвела в другом... То есть, так казалось, когда Роберт, после чинно выпитого нами в гостиной вина, повел показывать кухню, где «никто никогда не готовил». Я же едва могла сосредоточиться на обстановке, настолько была захвачена им, настолько он заполнял собою пространство.
- И как, хочешь стать первой? – с весьма опасным для моего самообладания мальчишеским лукавством поинтересовался он, отчего голос отказал начисто. Удалось лишь запоздало кивнуть в ответ – немудрено, ведь «стать первой» на этой кухне захотелось совершенно иным способом.
Я не услышала, когда он вернулся, слишком старалась увести мысли по безопасному маршруту. Нужно было всего лишь размешать тесто в миске, не поворачиваясь, не поднося ее к груди, но такая уж у меня привычка... и, увлеченная процессом, что-то напевая под нос, я случайно бросила взгляд на дверь как раз в тот момент, когда Роберт вошел. С влажными волосами. Голый до пояса. Босиком. Пальцы разжались, выпуская миску с упавшим туда венчиком, но сердце колотилось так, что грохот, сопровождавший мою рассеянность, потерялся в этом биении.
Я смотрела на него и, наверное, с трудом глотала воздух, потому что того катастрофически не хватало, и кожа моя горела под огнем его взгляда, такая неукротимость, такой позыв бушевали в нем. Через миг я уже сидела на столе, зажав коленями облепленные джинсами бедра – чтобы был как можно ближе, теснее, и, не поддаваясь, хотела сама, хотела неодолимо. Мои поцелуи скользили вдоль его шеи, зубы, покусывая, оставляли на коже красные пятнышки – маленькие страстные метки, печати моего торжества. Раньше я не замечала, что мужские соски настолько чувствительны к ласке, не знала, что, всего лишь посасывая их и одновременно водя рукой вдоль низкого пояса брюк можно добиться таких эротичных звуков в ответ. Непостижимо, как же хотелось доставить ему удовольствие – ради одной лишь подобной реакции, но Роберт предпочел оборвать прелюдию. Стянул с меня блузку и юбку, прижимая к засыпанной мукой столешнице. Он тяжело дышал, захватив теплыми длинными пальцами тугие бретельки, и не мог, конечно же, не мог оторвать взгляда от соблазнительной ложбинки между грудями, округлостей которых почти не скрывал полупрозрачный бюстгальтер. Он снова медлил, будто не хотел сдаваться так сразу, без борьбы, только я не сомневалась, что на этой кухне, на этом столе, не суждено ему отведать блинчиков, по крайней мере, сегодня. Обвивая руками его шею, шепнула в разоблачительно покрасневшие от притока крови губы:
- Я купила это для тебя. И все, что под ним, твое... только твое... - Почувствовала, как Роберт вздрогнул, едва уловимо, и добавила тихо, не без вызова: - Если осмелишься.
- Если? – ухмыльнулся он, делая то, на что я, собственно, нарывалась. Приспустив бретельки, обнажил мне грудь, захватывая ртом один сосок, накрывая ладонью другой, быстро, неминуемо заставил потеряться в ощущениях, в сумасшедших желаниях, в бессвязных всхлипах и вздохах...
Слова были излишни, он уже знал. Знал, что все принадлежит ему. Это возбуждало, пугало, пьянило, злило – возможно, Роберт чувствовал нечто похожее, потому никто из нас не хотел уступать первым.
Я уперлась пяткой ему в живот, прежде чем одарить самонадеянной улыбкой. Он бросил предостерегающий взгляд, намереваясь продолжить там, где мы остановились, но я удержала на расстоянии – лишь пятка чуть сместилась, потерев внушительную выпуклость через грубую джинсовую ткань. Его челюсти резко сомкнулись, верхняя губа дернулась, отчего нестерпимо захотелось впиться в нее зубами, как последней собственнице. До крови. Он стиснул мне лодыжку, сам прижал ступню сильнее, и от этого движения я ощутила укол между ног, тут же сменившийся влажным жаром. Нетерпеливо подалась навстречу, на что Роберт лишь насмешливо поцокал языком, захватив и другую лодыжку. Когда наши глаза снова встретились, через меня словно прошел электрический разряд, как тем вечером, в полутемном зале, где я поймала этот взгляд впервые. Моя прекрасная пагубная бездна, шальная волна, неминуемый водоворот, ласковое течение...
Тут Роберт хрипло выдохнул, отпуская меня, и стянул со стола. Он не просто поцеловал – он набросился, как голодный. Его ненасытные губы сминали мои, терзая, пальцы сдавливали волосы на затылке так, что было больно. Я пыталась умерить, успеть, ответить, перенять его бешеный ритм, но могла лишь отдаваться этому мощному порыву, что захватывал полностью. Когда же Роберт развернул меня, впечатывая бедрами в твердую поверхность, я ахнула от остроты ощущений еще до того, как он шумно и быстро расстегнул джинсы, до того, как развел мне ноги, потянув на себя. В следующее мгновение я оказалась снова притиснутой к столу, и от первого же рывка стаканы в металлической мойке задребезжали...
Спустя выпадающее из сознания время снова нахожу себя в его объятиях, на прохладных кафельных плитах, растрепанной, в одних чулках и стянутых на бедра трусиках. У меня нет сил шевельнуться, произнести хоть звук, и я улыбаюсь, я растекаюсь сиропом, густым, вязким сиропом счастья, погружаясь в нирвану. Роберт, кажется, дремлет, единственный предмет гардероба на нем – джинсы, приспущенные до колен в сексуальном беспорядке. Вожу по его колючей от щетины щеке, пока за ресницами не открывается спокойное ночное море взгляда, в котором лунными бликами вспыхивают смешинки.
- Как насчет душа перед сном?
-
Просто душа? – чувствуя себя изнеможенной, как никогда, уточняю я.
- Просто, - с понимающей улыбкой заверяет он, обводя кончиком пальца мои губы.
Мы стоим под теплыми струями, вовсе не стремясь прогонять облако приятной усталости. Сонные и все такие же счастливые, укутываемся в одно полотенце, вытираясь, потом неохотно раскрываем свой уютный кокон, чтобы дойти до спальни и улечься в кровать. В комнате темно, тихо, постельное белье прохладно. Мы приникаем друг к другу, и я тут же засыпаю, уткнувшись лицом ему в грудь.
А после... после приходит новое утро. Мое первое утро с ним – грешное, полное истомы.
Лучи солнца, что разбудили меня, пробиваются сквозь жалюзи, скользя по комнате. Роберт лежит на спине, такой невероятно красивый, еще спящий. Я любуюсь этой почти невинной картиной: его удивительные, уникальные черты в золотистых лучах, его светлая кожа на фоне черных шелковых простыней, его приоткрытые губы, густые ресницы. Сон ли это? Явь? Мечта? Но даже мечте я изменяю с реальностью, стоит той преобразиться вместе с ритмом его дыхания, лишив сцену робкого целомудрия. Краски густеют, цвета наливаются, становясь сочными, будоражащими взгляд. Его рука вместе с простыней опускается вниз по обнаженному телу, и одно это заставляет накалившийся воздух потрескивать. Когда же ладонь начинает скользить по затвердевшей плоти, от влажного кончика к основанию, не почувствовать возбуждения просто невозможно, как невозможно отвернуться... Меня лихорадит от желания, мне стыдно, что подглядываю за чем-то настолько интимным, личным, в то время, как тело горит, а кожа покрывается румянцем. Надо бы уйти, но не могу шевельнуться. Это безумно эротично, немыслимо, но так чувственно красиво, что в какой-то миг стыд растворяется бесследно – и хочется знать, что происходит сейчас в его голове, что именно ему рисует воображение. Могу ли там быть я? Даже если нет, оставаться безучастной дальше невозможно. Подаюсь ближе, касаясь рукой его руки, и, уверенная, что не слышит, все равно шепчу:
- Позволь мне.
Делаю это осторожнее, медленнее, чем он сам – а еще целую его в грудь, живот, изгиб бедра. И понимаю, что он не спит... Он тоже изменяет сну с реальностью. Наши глаза встречаются, но скоро, очень скоро его голова бессильно откидывается назад, шея напряженно изгибается, с губ слетает хриплый стон. Больше не вижу его лица, лишь кулак, что стискивает простынь, вздутые вены на запястье, пушистые волоски. Но даже это сводит с ума – еще до того, как его оргазм сладко отдается в каждой клеточке меня...
С Робертом я будто пропадаю, отрываясь от всего привычного – то ли действительно живу, то ли грежу наяву... Пришла к нему, он принял, а думать стало некогда. Мне ведь понравилось оставаться в промежутке «здесь и сейчас», не обременяя себя терзаниями, будничными проблемами, серьезными разговорами. Не то, чтобы я боялась этого или подсознательно избегала, нет. Я ничего не требовала, ничего не ждала. Словно время застыло, и я плаваю в этом вакууме эйфории, страсти, нереальной мечты...
Мы редко ужинали вместе. Каждая свободная минута становилась шансом насладиться друг другом, отобрать у судьбы еще крупицу удовольствия. Днем, на работе, в делах, я пыталась сосредоточиться, но все равно вспоминала – и, спускаясь с небес на землю, замечала, что коллеги с любопытством разглядывают меня. Они, несомненно, были в курсе. Они ждали окончания банкета, ждали шоу с многочисленными спецэффектами, с неизбежным финалом, когда у меня, безбилетницы на вечеринке любви, наконец, потребуют расплатиться по счетам. А ведь у спутника был бесплатный пропуск, спутника, который мог в любой момент преспокойно уйти.
Порой он озадачивал меня. Причем больше всего выбивал из колеи, когда внезапно становился неуверенным в себе – или делал что-то неожиданное. Я привыкла к его замкнутости, неразговорчивости, к его порывистой грубоватой страсти, все такой же молчаливой... Привыкла находить уснувшим за чтением сценария, жующим в одиночестве остатки холодной пиццы, рассеянно натягивающим футболку, которую с вечера бросил в стирку, скрутив в клубок. Казалось, он жил, строго следуя собственным правилам, оберегая личное пространство, оставаясь настороженным, в большей или меньшей степени ушедшим в себя. Я чуточку узнала его, изучила. Приняла то, что открыла для себя – достоинства и недостатки. А загадки по-прежнему оставались неразгаданными... Он был книгой, написанной неизвестным, но завораживающим меня языком. Книгой, которой я любовалась, которую прижимала к себе, только не могла прочесть. И каждая ее страница хранила тепло, согревающее мои ладони, и каждая буква проникала в подсознание, западала в сердце, чтобы отпечататься там.
Иногда я задыхалась от нахлынувших чувств. Жадно вглядывалась в его черты, смутно понимая, что однажды изойду болью. Только никакие аргументы не имели силы, как страсть не имеет логики. С ней не до здравомыслия, не до поисков причин и последствий. Я знала, что уйти от прошлого было правильно, но не представлять никакого будущего – правильно ли это? Не ждать ничего, не задумываться, почему он молчит – не опасно ли? Бросив прежнюю жизнь, я не начала толком новую – кое-как посеяла семена, отодвинув раздумья о времени, когда придется пожинать плоды. Вот потому в такие «иногда» я просыпалась раньше, как по будильнику, чтобы насмотреться на него спящего. Подложив ладони под щеку, видела этот сон наяву, самую яркую грезу. Роберт лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку, или на спине, раскинув в стороны руки и ноги, чуть похрапывая, а я наблюдала втихаря. В эти минуты он был дальше всего от меня – пусть и лежал рядом, в расстоянии вдоха. В эти минуты непонятное отчаяние растекалось в груди, необъяснимая тоска, от которой сосало под ложечкой, возвращалась каждый раз с новой силой. Но стоило ему шевельнуться, как я осторожно вставала, на цыпочках пересекала комнату, чтобы очень вскоро встретить его в душе. Чтобы, как только Роберт проснется, тут же присвоить себе, сделать настолько близким, насколько смогу. Пусть он уйдет куда-то с мыслями обо мне, с моим вкусом на губах, пропитанный мною... и вернется, чтобы это повторить.
Однажды он позвонил поздней ночью, разбудив глупейшим на свете вопросом. Прошло всего пятнадцать с половиной часов с того момента, как Роберт уехал на свадьбу друга, и впервые за то время, что я жила с ним, мы ночевали раздельно.
- Привет, что делаешь? - Голос его звучал приглушенно, язык чуть заплетался.
Перевернувшись на бок, я вздохнула, улыбаясь в трубку:
- Полтретьего ночи, что я могу делать, по-твоему?
- Я разбудил, конечно, – пробормотал он растерянно. - Извини, забыл...
- У вас там самый разгар? Веселишься?
- Как тебе сказать... – Обреченный тон и рассмешил меня, и умилил. Что за печаль обуяла моего молчуна?
- Как-нибудь, раз уж позвонил.
И тогда он сказал – так, будто я вырывала признание клещами – то ли сконфуженно, то ли раздраженно:
- Не поверишь, но я скучаю.
Тогда-то и выбил из колеи. Лучше бы промолчал... Хотя нет, какое там лучше! Подумаешь, сердце вдруг ошалело, перекрывая тишину свои стуком.
- А если поверю?
- Тогда у меня, наверное, проблемы...
- Похоже, в тебе выпитый алкоголь говорит.
- Чуточку, совсем чуточку. Скажи, то, что я не взял тебя с собой... то есть, не пригласил... Да, не пригласил – это очень... задело?
Значит, вот что ему не дает покоя. Это более доступно пониманию, пусть в моей голове и не укладывается. Посреди ночи он, веселясь на свадьбе друга, звонит, чтобы спросить такое?
- А должно было? Не думаю, что ты готов представить меня близким и друзьям. Правда ведь?
- Но все это...
- Если я тебе не безразлична, остальное не так уж важно.
- Ты мне не безразлична, далеко не...
Он замолчал, и тишина, повисшая между нами, разрасталась, становясь осязаемой, все более увесистой.
- Лиз...
- Я тоже скучаю по тебе. Приедешь утром? – поспешно выдохнула я.
- Под вечер. Будешь ждать?
- Приготовлю ужин.
И что это был за ужин! Я одела платье, которое он мне подарил после нашей первой ночи, туфли на высоких каблуках, с тонкими плетеными ремешками вокруг щиколоток. И не одела белья – как в тот раз, направляясь в салон... Распустила волосы. Выключила свет. Когда он вошел, лишь мельком взглянул на сервированный на двоих стол, свечи, цветы. Он смотрел на меня.
- Ты голоден?
Роберт ничего не ответил, замерев там, у входа. Дорожная сумка тяжело съехала с плеча на пол.
- Если не голоден, скажи, чего бы хотел.
Он был краток. И честен.
- Увидеть тебя без этого платья.
Мне тоже хотелось увидеть его без всех этих многочисленных слоев одежды. Но признаться в этом было не так-то легко...
- А дальше?
- Заняться с тобой любовью.
Я ждала чего-то похожего, но все равно вспыхнула. Почему раньше мне не приходило в голову спрашивать? Обычные слова на его губах становились настоящим афродизиаком, превращались в нечто большее, чем слияние звуков, в нечто, ласкающее слух, проникающее глубоко под кожу.
- Еще пожелания? Говори сейчас, потому что потом будет так, как хочется мне...
- Туфли не снимай, - вот и все, чего он пожелал.
- Принято. Теперь моя очередь.
Роберт не подшучивал, не торопил. Он больше не сводил все к игре, что еще сильнее возбуждало. Так и стоял там, в ожидании – действий, слов...
- Разденься, - тихо сказала я, с трудом узнавая собственный голос. Казалось бы, что может быть проще? Но проще было бы раздеть самой... Проще было бы обнять и подтолкнуть в нужном направлении, чем с плохо скрытым волнением добавить: - И укладывайся на диван.
- Слушаюсь, - едва уловимо улыбнулся он, возможно, по той же причине, что и я. Скрывая волнение.
Он неспешно избавился от одежды, продолжая смотреть мне в глаза, растянулся на диване, который был для него чуть короток – не то, чтобы грациозно или вызывающе-небрежно, но настолько сексуально, насколько может лишь парень, которого хочешь до умопомрачения. Стянув платье через голову, я подошла ближе, и его взгляд скользнул по моему телу, с таким жаром и жадностью, что между ног стало больно. Упираясь одной ногой в пол, вторую я перебросила через него, усаживаясь сверху. Даже если шпилька проехалась по бедру, Роберт не стал жаловаться. Я склонилась к нему, но не поцеловала, лишь приникла лбом ко лбу. Ощутила горячее прерывистое дыхание на щеке, и, хоть при таком близком контакте черты расплывались, увидела, что Роберт смотрит мне в лицо. Одна его рука скользнула по волосам, другая – по колену к щиколотке, охватывая каблук, прижатый к полу. Он ждал, отдав всю власть мне, всего себя в мое полное распоряжение. Чуть приподнявшись, я провела пальцами по его животу, ниже – и его дыхание сбилось совсем. Я была почти уверена в том, что он сорвется, обхватит меня руками, стянет на пол, потеряв контроль, чтобы оказаться сверху, на мне... во мне. Но ошиблась. Он ждал. Это совершенно свело меня с ума и, кажется, настолько сильно я не хотела его еще никогда, даже в самый первый раз. Ладонь дрожала, как дрожало все внутри, когда я впускала его в себя. Невнятный, низкий звук сорвался с его губ, уголок рта резко дернулся, будто от боли. Рука Роберта съехала с моих волос на позвоночник, когда, прижимая к себе, он подхватил мой томный, неспешный ритм. Его ладонь, большая и теплая, лежала на спине, и в моменты особенно сильного наслаждения прижимала бедра к бедрам плотнее. Каждый ответный рывок отдавался во мне волной нарастающей эйфории. Потом он приподнял голову, поцеловал – мягко, ласково, но настолько чувственно, что меня пронизало каким-то поднебесным удовольствием. Длинные пальцы сместились, скользнули в ямочку между ягодицами, касаясь места, где он входил в меня – и я дернулась, как от удара током, беспомощно цепляясь за него, потрясенная, оглушенная и совершенно потерянная в цунами ощущений, в дрожи его тела подо мной, в низком первобытном звуке, с которым он кончил. Он выдохнул мне в шею стон или хрип, такой же резкий и жесткий, как укол его щетины после нежнейшего поцелуя.
После я закрыла глаза, приникнув к нему. Мы долго лежали, переплетенные, не отрываясь друг от друга, и никто не вспомнил об ужине. Было что-то особенное, что-то, похожее на признание, в этой встрече после первой разлуки, после первых «скучаю»...
Тогда мне действительно так казалось, но не теперь. Не теперь, когда время и молчание прокладывают пропасть между нами. Я ведь чувствую, не могу не чувствовать – с ним что-то происходит. Что-то, отчего мое сердце сжимает непонятной болью все чаще, отчего по утрам я просыпаюсь все раньше и смотрю на него спящего все дольше. Когда же мое тело безмолвно, но все более отчаянно говорит ему, жарко встречая: «Доброе утро», старается отдать и, одновременно, присвоить с удвоенным пылом, чтобы не забыл, не смыл... не понял.
Что-то происходит, я вижу это в его глазах, пусть срываю с губ все более бесконтрольные стоны. Его душа скрывается от меня, она прячется от опаляющей страсти за пугающей стеной отчуждения. Та же холодна и тверда, как металл, стойкий к языкам пламени – не могу его потушить, могу лишь сгореть, поддерживая это пламя, пока оно не испепелит меня всю, исчезая навсегда. Теперь я понимаю, как могу исчезнуть... как, в конце концов, исчезну, если он не откроет. Но я не знаю, как постучать. Не умею. Не знаю, как прокричать – мы двое незнакомцев в мире, где есть спокойная жизнь, совместное хозяйство, ужины, работа, походы по магазинам и вечера в обнимку на диване... И все чаще он уходит куда-то, говоря, что занят, спешит, никак не может отказать; все чаще возвращается под утро, усталым залазит в кровать, тут же проваливаясь в сон. Или не возвращается...
Я схожу с ума в такие ночи, брожу по темной комнате из угла в угол, жалея, что не курю, смотрю в окно остановившимся взглядом, вздрагиваю от звука шагов по тротуару... Не дождавшись, иду в ванную и, встречаясь взглядом со своим отражением, замечаю слезы на щеках. Эти слезы – редкие, нервные, тайные – не приносят облегчения. Я слишком быстро исчерпала кредит счастья. Да, оно было сумбурным, неправильным, даже вредоносным, но моим. Таким, о котором не жалеют – разве что как об ушедшем. Наверное, мне тоже пора уйти, просто и спокойно, как возникла на его пороге, без объяснений, выяснений. Идти свой дорогой, не навязываться, не мешать. Так будет лучше – лучше, чем копить бессоные ночи, встречать его, не зная, где и с кем был, изводиться и изводить подозрениями, тайно страдать, открыто язвить, отравляя то хорошее, что было. А оно было. Пусть даже именуется обычным романом.
Я почти готова принять эту мысль, как должное. Но тихо щелкает замок, раздаются неспешные шаги, и ноги сами несут меня туда, где я могу быть ближе к нему хоть на метр... на полметра... пару сантиметров... От поцелуя перехватывает дыхание, веки прикрываются – и он не знает, жадно впиваясь губами, что мои глаза обжигает соленой влагой так же сильно, как кожу – его прикосновением. Колени подгибаются, пальцы сжимают воротник его куртки. Я целую его, слабея, дрожа, немея, целую и целую, внутренне разрываясь от слез, потому что понимаю, с ужасом понимаю, что дошла до предела. И сказать, что я по уши влюблена будет легче и банальней, чем признать, насколько глубоко он проник мне под кожу, насколько сильно врос в сердце и завладел душой.
В окно светит луна, ярко, разоблачительно. Она союзница влюбленных, спутница любовников. Сколько раз она сопутствовала нам – тоненьким серпом, размытым овалом, смутным силуэтом сквозь облака. Теперь она полная, висящая огромным светилом в ясном бархатном небе, усыпанном звездами. Комната купается в расплавленном серебре, все вокруг в узорах. Роберт раздевает меня, не прерывая поцелуя, медленно, нежно. Приподнимает и кладет на постель. Открывая глаза, смотрю на него над собой – пока куртка, футболка, а за нею и джинсы с бельем отлетают прочь. Я любуюсь им, чуть откинув голову назад, и вместо желания присвоить, объять, одурманить собой, чувствую лишь странную беспомощность, растворяющую меня в нем даже так, на расстоянии. Я любуюсь им... но уже не так, как когда-то, когда все было проще, быстрее, неуемней.
Он накрывает меня собой, в очередной раз прижимаясь губами к губам, а потом резко приподнимает мои ноги, так, что разведенные колени касаются плеч. Твердое прикосновение возбужденной плоти заставляет шумно выдохнуть, почти беззвучное «Пожалуйста» слетает с моих губ, проходя дрожью по его напряженной щеке. Цепляясь за него, ожидаю нежного проникновения или грубоватого вторжения, но он не входит – пульсирующий член, надавливая, скользит вперед-назад по моей разгоряченной коже, грубовато трется о самые чувствительные места, заставляя приподнимать бедра навстречу. Он имитирует толчки, оставаясь на мне, но не во мне, только, кажется, еще никогда я не была настолько близка к оргазму в считанные мгновения. Он же смотрит на меня, в глазах плещется раскаленное море – смотрит, пока я не начинаю биться под ним, теряя остатки разума, сжимая простыни в судорожно сжатых кулаках, но его руки с такой же маниакальной настойчивостью продолжают сдавливать мои ноги под коленями, прижимая к плечам. Все тело будто затекло, но я беспомощно впитываю наступающее, неминуемое наслаждение... еще миг – и оно, кажется, хлещет из меня, лишая последних сил. Приоткрываю потяжелевшие веки, чтобы увидеть его лицо, его прикрытые глаза и сведенные скулы. Ослабевшей рукой провожу вдоль его тела, изогнутого надо мной, сжимаю основание члена и тут же ощущаю, как его семя густой струей заливает мою влажную кожу. Он вздрагивает с глухим шипением, прижимаясь лбом к моему.
Мы не спешим отрываться друг от друга. Так и лежим, спутав руки и ноги. Только есть в этом какая-то обреченность – а может, только для меня. Несколько дней без него, а я уже придумала себе повод для отчаяния. Возможно, все не так плохо? Возможно, Роберт что-то понял? Что-то важное?
Он едва заметно шевельнулся, но пока спит. Уже позднее утро. Иду в душ, собирая по пути его одежду, раскиданную по комнате. Из моей там только белье... И тогда ощущаю это. Удушающе-колючий спазм в горле. Подозрение... Нет, уже не подозрение – ведь все так же банально, как моя нежданная «влюбленность по уши». Помада на вырезе футболки. Возможно, оставленная специально, как тайный знак женщины женщине. Привет от другой, которая знает, что он временно занят. Но не повязан – потому это не конкуренция. Легкость романов существует для тех, кто ведом чистой похотью. А тому, кто пропитывается другим, вбирая и отдавая без остатка, приходится несладко. Потому что это не всегда означает взаимность – иногда лишь удовольствие брать то, что отдают так самозабвенно и щедро. Слабость людей искусства, столь широко распространенная... Поиск новых ощущений, всплеска эмоций, новизны, необходимой в их либо обособленной, либо пресыщенной жизни. Могу ли я побороться за него? Смогу ли удержать, вызвать доверие, желание открыться и разделить со мной не только постель, но и мысли, тревоги, радости, планы? Смогу ли остаться с ним, разбудив и другие желания? Ведь он не равнодушен ко мне... Бывает, замкнут, насторожен, но только не равнодушен. Утро дарит смутную надежду, наверное, на то оно и утро – с ним все легче, светлее, правильнее. Словно с просветом в небе появляется просвет в мучительных ночью мыслях. Иногда я начинаю рассуждать, как ребенок, незрелая там, где привыкли решать без меня. Лишенная житейской мудрости, рискую оступиться, попасть впросак. Я не боюсь остаться без денег, работы. Не боюсь остаться одна – это не самое страшное. Только теперь, понимая, что не все так просто, боюсь протянуть руку и не дождаться ответного прикосновения. Когда слияние ладоней обозначит слияние душ... Ведь он для меня – закрытая книга, как бы хорошо я не изучила его тело, его тайные желания и потребности.
Ни одна подруга тут не поможет, не подскажет – да и спрашивать не стану, чтобы не стать предметом обсуждения и шуток. Не потому, что они злорадны или завистливы, лишь потому, что я сама дала повод для пересудов. Уйти от жениха из-за скороспелой интрижки, а потом пытаться обернуть все нормальными отношениями, проникнувшись чувством к тому, с кем изменила будущему мужу? А любовник все отдаляется, постепенно, почти неуловимо... будто избегает того, что может еще сильнее привязать друг к другу, единственного, что объединяет. Того, с чего все началось – совершенно умопомрачительного секса.
Чуть больше месяца, чуть меньше страстных схваток. Он уходит чаще, возвращается позже, прикрывается усталостью... Я стараюсь прятать боль за беззаботностью, стараюсь не замечать звонков, на которые он тихо отвечает: «Потом перезвоню». Иногда готовлю ему, но ужин почти всегда остается холодным и нетронутым. Укладываюсь в постель и долго лежу, глядя в стену, которая расплывается перед глазами, пока не проваливаюсь в беспокойный сон. А потом чувствую, как под его весом прогибается кровать, как он осторожно притягивает меня к себе, спиной к груди, легонько целует в висок, думая, что сплю. Мне хочется развернуться и уткнуться лицом ему в грудь, хочется сказать самое важное, а еще неразумно обрушить всю ту любовь, что теснится во мне... Я сдерживаюсь, но смутная надежда снова перечеркивает решимость избавить себя от терзаний и уйти – поболит и перестанет, зато сделаю это вовремя. Это всего лишь расплата за то, что я причинила боль другим. Только вот надежда, даже смутная, почему-то всегда сильнее казавшейся стальной решимости, накопленной за день, два, неделю...
Тем утром я выбежала в магазинчик неподалеку, чтобы купить сладкой выпечки. Мне хотелось устроить ему сюрприз. И тогда, на обратном пути, сжимая в руках пакеты, я случайно увидела, как он выходит из такси. На заднем сидении не трудно было разглядеть модельного вида девушку с вызывающе бордовыми волосами. Она перегнулась через весь салон авто, чтобы чмокнуть Роберта в щеку. Мне это не показалось дружеским жестом. Это было чем-то гораздо более интимным... Учитывая то, что он не ночевал дома, а день еще только расцветал. Учитывая его небрежно-расслабленный вид и ее, приятно-утомленный.
Я проскользнула в подъезд незамеченной, поднялась по лестнице на непослушных ногах и, сбросив туфли у входной двери, кинулась на кухню. Сжимая пальцами край столешницы, прикрыла веки, которые беспощадно жгло, качнулась из стороны в сторону, будто не могла стоять прямо.
Из коридора донеслось приглушенное ругательство, но от тут же рассмеялся – какой-то частью сознания я поняла, что Роберт зацепился за мои туфли или брошенные по пути пакеты с выпечкой.
- Лиз, ты где?
Я промолчала, стараясь подавить дрожь. И пугающую ярость от смешинок в его голосе.
- Что с тобой? Тебе плохо? – спросил он, подойдя ближе.
- Отвали, - пробормотала я.
- Что? – выдохнул он неудоменно, словно не верил своим ушам.
- Отвали, вот что! – закричала я, резко разворачиваясь. В груди все клокотало, щеки горели.
- Ты чего?
Он смотрел на меня, как на умолишенную, чуть приподняв брови, изумленно и настороженно изучая лицо.
- Ничего! Абсолютно ничего!
- Да? А похоже, что бесишься. И сильно. Извини, что не позвонил, в телефоне разрядилась батарея.
- Думаешь, я совсем дура? – дрожа всем телом, отозвалась я.
- Вообще-то нет, но можешь меня переубедить, - переполняя чашу моего терпения, спокойно ответил он.
- Ты издеваешься? Я же видела! - С ужасом я поняла, что ору, почти вою... – Кто она?
И тут лицо Роберта будто окаменело. Голос стал равнодушным, взгляд холодным.
- Прекрати. Только сцен ревности не хватало.
Стало еще больнее. Горше.
- Это удел не наш, да? – с неизвестно откуда взявшейся язвительностью, парировала я.
Он даже в глаза мне не посмотрел. И, перед тем, как выйти из кухни, пожал плечами, безразлично бросив:
- Не опускайся до этого. Не становись жалкой.
Вот она, цепная реакция. Процесс пошел. Все вернулось ко мне бумерангом. То, что я когда-то сделала. И ведь я никогда не узнаю, изменил ли он... Не успела уйти, себя обезопасить, не успела сохранить остатки гордости. Закатила ему истерику, как настоящая жена. Или официальная девушка. А я никто ему. Мне ничего не обещали. Мне ничем не обязаны. Да ведь я ничего и не требовала, а претендую... Претендую теперь, когда уже поздно. Когда наскучила ему. Он не виноват, что так получилось. Он мужчина, загулял, утолил голод, теперь переключился на другую. Он не виноват, что не влюбился, как я. Это дает свободу от всего, особенно от такого изматывающего, болезненного, разрушительного чувства, как ревность. Мне казалось, я имею власть над ним, а на самом деле, сама оказалась во власти, что действительно делает жалкой... Неужели мне все померещилось? Неужели я настолько ошиблась, и ничего не значила для него? Была лишь
телом – без мыслей, чувств, которые он хотел бы узнать? Почему же я в это не верю? Потому что
не хочу признавать неприглядную правду? Принимать очевидное?
.........................................................................................................................................................
И снова доброй ночи всем неспящим - в какое время суток вы бы не заглянули! Спасибо тем, кто захотел в очередной раз погрузиться в откровенные фантазии, немного сумасшедшие, отрывистые и сумбурные, как сами сны. Напишите, что думаете, без стеснения, как всегда прошу)
В любом случае, сладких Робомечт... жарких даже в холодную погоду.
Источник: http://www.only-r.com/forum/38-87-6
