4. В личном пространстве
Сон был приятным. Размытым эротическим видением с послевкусием сумасшедшего оргазма. Сумятица образов, движений, стонов... и жажда, непроходящая, томительная жажда. Она безжалостно вытянула меня из волшебных объятий, заставив пробудиться от скребущей сухости в горле. Я резко сел на постели, пытаясь открыть глаза, только потяжелевшие веки, словно блеклая трепещущая завеса, на которой отображается луч проектора, не хотели прерывать тайный ночной показ. Так, в полусне, я поднялся с кровати и побрел на кухню, нашарил на нижней полке холодильника бутылку минералки, чтобы тут же открыть, припадая к горлышку губами. Наверное, так чувствует себя путник, после долгих дней утомительного путешествия неожиданно обнаружив оазис среди пустыни. Я никак не мог напиться, пил и пил, глотая воду так жадно, что она скатывалась капельками по подбородку, текла по шее, груди. Освежающая прохлада среди обжигающей духоты.
В спальне было абсолютно темно из-за плотно затянутых жалюзи. Тихо, словно перед грозой, и так же жарко, не смотря на приоткрытое окно. Я скинул болтавшиеся на бедрах семейники, прежде чем снова растянуться на шелковой простыне, и уткнулся лицом в подушку – будто нырнул в прохладное море. Почему-то показалось, что темнота прикоснулась ко мне, мягкая, теплая. Что у нее был легкий аромат цветов после дождя, а еще едва уловимый ровный ритм, похожий на сердцебиение. Она была такой ласковой, словно, обвивая меня, беззвучно шептала: «Засыпай...» И я засыпал, обнимая ее, осязаемую, волнующую, неразгаданную темноту.
Свет струился сквозь ресницы, но я не спешил раскрывать глаз, будто все еще надеясь вернуться в те приятные видения. Не хотелось привычного утра, суетливой реальности, в которой все тщательно продумано и распланировано. Хотелось сбоя, срыва, чего-то безумного, но прекрасного – словно это должно случиться спустя мгновение. Ведь я знал, откуда-то знал –
так бывает...
Я зажмурился сильнее, не желая впускать солнечный свет. Ведь она пришла в мою ночь, бледная нежная луна, закутанная в темный бархат желаний. И он раскинулся покрывалом, скрывая звезды, отгораживая от остального мира, унося высоко, далеко, в глубину небес.
Еще немного. Лишь миг, чтобы увидеть ЕЕ.
Черное белье засыпано мукой. Она плотно зажата между мной и твердой поверхностью. Кричит, выгибаясь, цепляясь руками за ручки тумбочки сверху... там, в моей кухне.
Откровенное видение все ближе, отчетливее. Давно мне не снились возбуждающие сны...
Прохлада ткани приятна, только кожа все равно горит. Все во мне горит, потому даже сквозь дрему я ощущаю напряжение. Хочется разрядки, более материальной ласки – и рука скользит вдоль тела под сбитой на поясе простыней. Ладонь опускается на основание твердеющего члена, с губ слетает хриплый выдох. В голове туман, от которого не хочется избавляться, пока пальцы другой руки плотно охватывают ствол, водя по нему туда-обратно. Все просто и примитивно, отчего же каждый мой нерв пульсирует в переплетениях желаний, каждая клетка вибрирует от эмоций, перемешанных с воспоминаниями? Там, в ярких беспорядочных вспышках сознания, я беру ее сзади, притиснув бедрами к столу. Под напором моих несдержанных толчков она трется самой чувствительной точкой о край столешницы, разрываемая болезненным наслаждением. Дрожит, вскрикивает, такая хрупкая на вид, такая необузданная в страсти...
Еще немного, совсем немного ночного жара, пока его не остудит рассвет.
Только нежные пальцы сжимают мою плоть, и туман ускользает, разрезанный вспышкой света.
- Позволь мне, - шепчет она, склоняя уступить.
Заманчиво-упругая округлость груди на сгибе моей ноги. Шелковистые волосы скользят по коже. Это настолько реально, что не может быть сном. Только...
как, черт возьми?
Приподнимаясь на локте, медленно прихожу в себя, открывая глаза. И не могу им поверить.
Она действительно лежит рядом, расслабленная, теплая. Такая, как тем первым утром. Наблюдает за мной, чуть улыбаясь, поглаживая рукой. Она никуда не спешит, и я, с трудом сдерживаясь, смотрю, как она ласкает меня – пока хватает самообладания смотреть. После лишь откидываюсь на подушку, отдаваясь на милость ее губ и рук. Чувствую, как она целует дорожку волос на животе, сгиб ноги, продолжая свою утонченную пытку, но не думаю торопить. Теперь это больше, чем стремление к разрядке, это упоение касанием, сонной интимной лаской, непрошенной нежностью. Я смотрю сквозь полуопущенные ресницы на пылинки, пляшущие в тонком золотистом луче солнца, что пробился через жалюзи, сжимаю в кулаке гладкий шелк простыни... и, потерянный в этом обманчиво-ленивом темпе, неожиданно вздрагиваю, заливая семенем ее руку и собственный живот.
Пальчики продолжают порхать по моей коже, рисуя узоры вслед за губами – снова и снова, пока комната качается перед моими глазами, и черный шелк на постели кажется блестящей морской водой...
Некстати я почему-то вспоминаю о своей последней пассии, которая считала, что черное постельное белье ужасно – даже шелковое. Но она не лучилась энтузиазмом часто уединяться в спальне. Ведь я интересовал ее исключительно
как личность, всесторонне развитая и, разумеется, популярная, а плотские порывы, что называется, тянут нас вниз, а не влекут наверх. Надо либо приобщаться к тантрическому сексу и чистить чакры, потому что лично мои, грубо говоря, загажены, либо искать другие пути удовлетворения. Похоже, моя связь с космосом не удалась, а все земное, хоть в коей-то мере делавшее меня обычным, неловким, неправильным, вызывало раздражение. С какой дури я решил сделать предложение, непонятно, только в результате остался доволен тем, как все закончилось. Даже не доволен – несказанно рад! Вот уже двое суток...
Мне бы спросить себя, почему. Мне бы не обманываться.
Но я не думаю, только притягиваю ее ближе, к себе на грудь, прижимая бедрами к бедрам. Через мгновение она уже не улыбается, лишь смотрит в глаза, беспомощно, потеряно. Странное чувство обжигает изнутри, когда я понимаю, что она действительно хочет меня. Самым что ни на есть земным, обычным, даже самым неправильным – пусть порывисто, неразумно, но искренне.
Это обезоруживает, опьяняет, и я втайне наслаждаюсь этим, как она наслаждается мной. Лиз. Но мне хочется назвать ее Элизой... Мы переплетаемся, засыпая, так просто, блаженно засыпая, и забываются все вопросы, сомнения, волнения. Она окутывает меня телом и волосами, похожая на струящийся свет.
В голове моей просветлело лишь потом, много часов спустя, когда я шел на встречу с агентом. Я не мог сосредоточиться ни на чем конкретном, лишь необъяснимая, запоздалая паника холодила мозг. Что я наделал? Чем думал? В общем, ясно, чем... Этим я думал все время, проведенное с ней. И вот теперь получил. Снег на голову. Девушку в своем личном пространстве. В доме, в мыслях. Рад ли я был, что все сложилось именно так? Мог ли предположить, что она уйдет от жениха и отменит свадьбу? Беда в том, что я хотел ее заполучить на все ближайшие дни и ночи, только без прицепа эмоций, без всех этих мелодраматических страстей. Правда, пока она ничего не навязывала, не заводила серьезных разговоров, лишь одаривала все более офигенным сексом по первому же взгляду, жесту... Мы будто испытывали обоюдный голод.
Когда я случайно увидел ее в том салоне, подумал, у меня галлюцинации. Казалось, совсем недавно, а может быть, вечность назад, неверные шаги вели меня к двери номера, пока разум настойчиво призывал не думать, не оглядываться, не копаться в ощущениях, что словно выжигали в памяти клеймо за клеймом. Она не могла запасть мне в душу, попросту не могла! Это не случается с бухты-барахты. Любым чувствам нужно зреть, крепнуть, им нужны время, основа. А случайный пересып, как бы хорош ни был – не основа. Особенно принимая во внимание неприглядные обстоятельства. Конечно, это могло бы добавить перчинку, но для меня она оказалась горчинкой. Я не знал, о чем думала чужая невеста, отдаваясь мне с таким бесконечным... рвением, и почти жалел ее жениха с куститыми рогами. Потом же произошло необъяснимое, невероятное совпадение. Я оказался в салоне за пару дней до свадьбы Бобби с компанией будущих друзей жениха. Мы приоделись в почти одинаковые синие костюмы и, выбирая галстуки, стебались друг над другом, как школьники-переростки, когда я вдруг заметил ее в другом конце зала. И застыл, словно вокруг внезапно выключили свет, оставив яркий прожектор лишь там, где находилась эта девушка. Теперь на ней была настоящая фата, а еще свадебное платье, в котором она словно сияла изнутри. Она разглядывала себя в зеркале, так спокойно, будто прошлой ночью не отдавалась мне столько раз, стоная... Почему же она не виделась мне фальшивкой, обычной изменницей, почему по-прежнему казалась такой хрупко-красивой... и почему какое-то время спустя я не нашел предлога уйти отсюда подальше, но незаметно ускользнул от веселой компании, пробираясь, как маньяк, среди рядов одежды, чтобы найти ее? Чтобы подсмотреть, вопреки всем принципам и правилам, бесшумно приоткрыв дверь примерочной. Разве кто-то мог потревожить девушку в такой интимный момент? Ей даже в голову не пришло закрыться на защелку.
Она выбирала белье. Конечно, на свадьбу положено надевать белое. Она смыла со своей безупречной кожи следы меня, чтобы скорее забыть, как оступилась, чтобы скрыть это символами чистоты, представ перед мужем другой... не соблазнительной, а невинной.
Не соблазнительной? Кого я пытаюсь обмануть, когда стою, не дыша, жадно пожирая ее глазами? Когда хочу отыметь прямо здесь, прямо в этом гребаном белье, чтобы не досталась другому? И это после ночи, что должна была остаться без повторения. После облегчения, когда она не позвонила сразу же, утром...
Зато звонок раздался потом, на следующий день. Я вспомнил о нем позже, когда она стояла в дверях, растрепанная, почти испуганная. В клубе, где проходил концерт, было ужасно шумно, и, не разобрав в этом гомоне голос, я принял ее за Лиззи. Ее звали, как мою сестру. Какая ирония. Какая ирония, что я так попался – или хотел попасться? Я впустил ее, не задумываясь, открыл двери в свой дом, хотя, даже встречаясь с кем-то довольно долгое время, не спешил давать ключи. Я ничего о ней не знал, я лишь дико ее хотел, и это было сильнее меня. Мне не нравилась эта потребность, но мне нравилось ее многократное удовлетворение. С того момента, как она вошла, а я, чтобы не молчать, предложил ей кофе... или чая... или вина – и после вина она призналась, что не очень хорошо готовит, но умеет печь блинчики, я же, как ни странно, улыбнулся, спрашивая, не хочет ли попробовать на кухне, где никто никогда не готовил, получив в ответ робкое согласие – вот с того момента все сместилось, будто так и надо, будто все в порядке вещей, и ей тут самое место.
Она занялась ужином, а я пошел в душ, как ни в чем не бывало. Ведь, правда, ничего особенного. Выпили вина, теперь поедим... Но когда я вернулся на кухню в одних джинсах – только потому, что всегда так делал, живя один – когда она повернулась и выронила миску на одежду, а я помог ей избавиться от блузки и юбки... тогда я понял, что мне все равно, знаю я ее или нет, умеет она готовить, или нет, ограничит она мою свободу или нет. Она была той, кого я хотел до одурения, красавицей в прозрачном черном белье, с полосками муки на шее, что прерывисто шепнула мне в губы: «Я купила это для тебя. И все, что под ним, твое... только твое...». Она была девушкой, недавнюю ночь с которой я не смог бы забыть за всю жизнь, потому что за такую ночь и жизни не жалко...
И я знал, что мой дом преобразится навсегда оттого, что здесь она будет моей много раз, а когда уйдет, мне придется найти другой – потому что иначе невозможно. Как сейчас невозможно от этого отказаться.
С нею я жил, как шальной... но, не смотря на всю приземленность, все неприкрытую жадность желаний, в этом было что-то завораживающее. Какая-то незнакомая острота, неизбежность.
С нею я будто пропадал, отрывался от всего привычного. В полной мере я осознал это на свадьбе Бобби. В тот день все проходило по давно заготовленному сценарию, но, в то же время, спонтанно – шутки, суматоха, радостное волнение. Обстановка, общество знакомых и друзей расслабляли. Молодые, гости, друзья жениха, подружки невесты... церемония, тосты, танцы. Так складно, правильно, традиционно, даже если саму парочку нельзя было назвать ни самой традиционной, ни самой правильной. Девушка, с которой меня поставили в пару, оказалась милой, чрезвычайно разговорчивой – особенно после шампанского. Она рассказывала об увлечении дайвингом, разведением родителями лабрадоров и вышивании крестиком, а я все думал о своем. О том, как все может быть просто, как, наверное,
должно быть просто в идеале... Глядя на беззаботно веселящихся людей, на счастливых влюбленных, на целые семьи, влюбленные парочки, я видел мир, к которому привык, видел своих друзей, которые знали меня смешливым, временами острым на язык, полным заморочек парнем, при этом всегда готовым помочь, на дух не выносящим бесед о тяготах славы и прочей ерунде. С ними я мог пить и петь, делиться планами, спорить, даже драться. Но никому из них я не мог рассказать о
ней. Как не мог признаться себе, как сильно на самом деле меня скребет изнутри ощущение неправильности происходящего. Будто я использую ее... даже если сама пришла, даже если изменила жениху... Конечно, все это бредни, излишки правильного воспитания. Отягощать себя такими мыслями нелепо. Но я напиваюсь, думая о ней, пытаясь сбросить тяжелую цепь навязчивых сомнений. Напиваюсь, и вижу ее глаза, теплые глаза чайного цвета, таящие свои секреты.
Время идет, а я никак не могу привыкнуть, что она рядом. Вся моя. Не достает вопросами, намеками, утомительными разговорами. Ей нужен секс, как и мне. Она – мои голод и жажда. Я опаздываю на прослушивания, что просто недопустимо. Так можно сорвать все проекты, ведь даже когда ее нет рядом, я представляю, что было и будет при встрече.
Мне начинают говорить, что у меня усталый вид. Сексуальный марафон длиною в месяц. Чертовски изматывающе. Но не потому я не снимаю солнцезащитных очков – комментарии про темные круги под глазами полбеды, совсем другое – сидеть с отсутствующим видом на официальных и неофициальных ужинах. Представлять... о да... Текст контракта расплывается перед глазами, и я готов подписать что угодно, лишь бы скорее оказаться дома.
Утро постепенно стало моей любимой частью суток. Потому что каждое утро теперь начиналось с нее – в постели, на кухне или в ванной... Время замедляется, растекается, время больше не имеет значения... оно плавно скатывается капельками воды, что оседают от пара на стенах. Она любовно намыливает мое тело, неспешно водя по нему губкой в ароматной пене. Я возбуждаюсь мгновенно, вспыхиваю, как спичка, даже от мимолетной ласки - и чем нежнее прикосновения, тем больше зверею в поцелуях. Я терзаю ее губы, долго, поочередно, до покраснения, до легких ранок от зубов. Она такая вкусная, отзывчивая. Мне нельзя ее целовать, чтобы не терять себя окончательно, но я не могу терпеть, не могу сдерживаться – если же это удается, потом наверстываю упущенное с удвоенным пылом. Наши влажные тела совсем рядом, и, развернув ее спиной к себе, обнимаю, касаясь шеи поцелуями. Забираю губку и начинаю водить по ее грудям, животу. Она накрывает мои руки своими, откидывая голову назад, тихо постанывая от удовольствия. Чуть отстраняюсь, наблюдая, как поток сияющих капель струится вдоль ее позвоночника в ложбинку между ягодицами... Прижимаюсь к ним животом, давая ощутить собственную эрекцию, и Лиз едва уловимо вздрагивает, но отвечает, начиная медленно скользить бедрами вдоль моих, по всей длине напряженного члена. Между нами островки пены, потоки воды, что не снимают жар, и в этом умопомрачительном поединке мы все плотнее, все нетерпеливее припадаем друг к другу. Каждый раз я, еще не овладев ею, представляю, сколькими способами хотел бы сделать это... Через мгновение мои пальцы уже в ней, я вдавливаю ее в стену, трусь пахом о ее аппетитную попку, не входя. Она стонет, изгибается, нащупывая рукой мое бедро, потом низ живота – и, почти не владея собой, на грани оргазма, не очень нежно, зато очень настойчиво массирует набухшую мошонку, соскальзывая к самому чувствительному местечку между ног. Ощущения, что пронзают меня от ее грубоватой ласки, настолько сладостные, настолько острые, что, даже сдерживая крик за сомкнутыми зубами, я не могу контролировать остального. И, притиснув податливое тело к кафелю, дрожу крупной дрожью, изливаясь ей на поясницу. Обессиленно привалившись лбом к стене, быстро и жестко беру ее пальцами, пока не чувствую, как она сжимает их, вскрикнув.
- Роберт!
Поворачиваю ее к себе, чтобы имя, что сорвалось с ее губ, расстаяло поцелуем на моих.
- Роберт...
- Роберт, что ты об этом думаешь?
- Да?
Агент хмурится, пытаясь пробраться ко мне сквозь преграду темных очков и ярких фантазий, о которых, к счастью, и догадываться не может.
- Что ты думаешь по этому поводу? – не без намека повторяет он отчетливо, на тон выше.
- Отлично.
- Вас действительно не смущают некоторые моменты? - Продюсер будущей киноленты говорит вкрадчивым тихим голосом, который сам по себе подразумевает подвох. С излишней обнаженкой, например. - Лучше сейчас оговорить все щекотливые вопросы.
Мне хочется страдальчески рассмеяться над этими словами. Самый щекотливый вопрос стоит сейчас в моих брюках под столом. И будет трудновато выбраться отсюда, не опозорившись. Черт, как меня вообще угораздило стать таким зависимым от голого секса? Куда подевались все моральные принципы, внутренние убеждения? Мы почти не разговариваем, не выходим никуда вместе. Я ничего не знаю о ней. Да, красивая, да, страстная. Еще способна на измену. Может быть, потому я и не хочу ничего знать?
Надо кончать с этим. То есть, не
кончать, а действительно
заканчивать. Это ненормально, совершенно ненормально. Но... совершенно. В этом вся проблема.
.........................................................................................................................................................
Доброй ночи всем неспящим - в какое время суток вы бы не заглянули... для сладкие Робофантазий всегда темно, жарко и звездно! Спасибо тем, кто захотел - и кто смело погрузился в новую откровенную фантазию... Поговорить об этом тоже хочется, так что не стесняйтесь, все мы тут такие))) Поделитесь эмоциями - а то мало ли чего я понаписала в своем бреду)
Все лишь сон... размытое эротическое видение... но это доступная нам роскошь, ведь правда?
Источник: http://www.only-r.com/forum/38-87-6
