Творчество

День выдался пасмурным, хотя и не дождливым: в Нью-Йорке было ощутимо холоднее, чем в Лос-Анджелесе, и мой сине-чёрный шарф а-ля Рэйвенкло был весьма кстати: намотав его чуть ли не до самых глаз, я пыталась согреться. Дэнни, встречающий меня в VIP-зале аэропорта, совершенно не выглядел сонным, хотя и было раннее утро.

- Беспалева, да… - коротко прокомментировал Рэдклифф самую приметную деталь моего туалета, прежде чем приобнять в приветствии. – Бэйб… Надеюсь, ты действительно надолго.

Он шустро отобрал у меня чемодан и уверенным шагом направился к выходу.

- Ты же знаешь, что на месяц! – возмутилась я ему вдогонку, пытаясь поспеть за ним, но Дэн привык всегда и во всём быть лидером, потому всё равно держался на полкорпуса впереди, пробираясь между снующих нью-йоркцев.

- Я-то знаю, - отозвался он с хохотком. – Но где гарантия, что ты не затоскуешь по супружнику?

- Какая же ты всё-таки язва, Дэн! – мне хотелось взъерошить его волосы, но он был достаточно коротко острижен после съёмок в экранизации Ремарка.

- Всё такая же, ты не поверишь! – парировал он, даже не оборачиваясь.

Он действительно не менялся, и осознание этого факта разливалось по венам каким-то почти пьянящим теплом.

Я надеялась, что Кейти ждёт нас в машине, но её там не оказалось. Сидя на переднем пассажирском, я терпеливо ждала, пока нарочито медлительный Дэн забросит мой чемодан в багажник и сядет рядом. Судя по количеству машин на парковке, у нас будет время, чтобы поболтать… Плюхнувшись в кресло водителя, непривычно расположенное слева, Рэдклифф повернулся ко мне, улыбаясь.

- И всё же я чертовски рад, что ты решилась, бэйб.

Теперь можно было спрашивать его о чём угодно: мой гриффиндорский лев был в отличном настроении, несмотря на всё то же раннее утро.

- Где Кейти?

- Убил и съел, конечно же, - заржал Дэн, но тут же посерьёзнел. Хотя… На его лице появился отблеск лёгкой мечтательности. – Она дома, спит ещё. Мне не хотелось поднимать её в такую рань. Я обещал взять её с собой, кстати…

- Огребёшь, значит… - я прекрасно знала, что Кейти никогда в жизни не проснётся по звонку будильника.

- Огребу, - согласился Рэдклифф, знавший об этом не меньше моего. – Но она так сладко спала, что у меня рука не поднялась её тормошить.

- Насколько я помню, мой отель…- начала я, но Дэн уставился на меня с такой досадой во взгляде, что пришлось умолкнуть, не окончив фразы.

- Ты очумела там, в Лос-Анджелесе своём?! Какой нахрен отель?!

- Дэнни, ты живёшь с невестой, вам будет не до меня… - пробубнела я вежливую формулу, озвученную накануне моим супругом.

- Знаешь, что, миссис Роберт Паттинсон, где-то я уже это слышал. Погоди, погоди… - Рэдклифф выразительно наморщил лоб, будто действительно припоминая что-то. – Кажется, Роберт говорил мне что-то об этом вчера по телефону. И он говорил мне, в каком отеле он забронировал тебе номер. Очень кстати, потому как я сразу же перезвонил на ресепшен и отменил бронь. Такие дела…

- И кто ещё из нас очумел, ну!

- А ты как думала? – напустился он на меня, пользуясь тем, что мы прочно встали в очереди машин. – Мы позволим тебе в отеле жить, что ли? Даже если у нас будет пятеро детей, наши друзья будут гостить в нашем доме! Я не последний хрен без соли доедаю, я торчу в Штатах по работе, а значит – деньги у меня есть! И вообще, мы соскучились по тебе – я и Кейти. Гораздо проще будет тебе пожить несколько дней вместе с нами, чем мне постоянно метаться между репетициями, твоим отелем и ресторанами-дискотеками-клубами Нью-Йорка.

- Да? А кто сказал, что всё будет так насыщенно и напряжённо?

Он снисходительно улыбнулся, будто я расписалась в незнании очевидного.

- Я сказал. Потому что у Кейти на тебя планы.

Насколько мне известно, планы Кейти – это серьёзно. Но от их существования мне стало ещё немного теплее на душе. Пофигу, что эти самые планы наверняка включали шопинг, больше похожий на изнуряющий марафон. Это любимая дисциплина особой олимпиады имени Екатерины Спиваковской, в которой я всегда в рядах безнадёжно отстающих. Но прямо сейчас я была уверена в том, что мне предстоит пара-тройка тренировок в ближайшие дни. Привет, Кэрри Брэдшоу – муза Большого Яблока.

- Звучит как музыка, - сдалась я.

- А то… На кой мне чёрт забирать её из твоего отеля глубокой ночью, да ещё и ссориться по дороге, потому что даже если я приеду заполночь, для неё это будет рано? Одно расстройство.

- Можно подумать, так было бы!

- Ты прекрасно знаешь, что всё было бы именно так. Просто тебе охота со мной спорить, как всегда. Чёрт, я рад, что ты не меняешься…

А я была благодарна за то, что он был рад мне. Потому, что я тоже была несказанно рада этой наше неслучайной, но буквально выстраданной встрече.

- Хорошо, что ты не заметил мой затравленный взгляд или потухший вид – или что там случается с людьми после женитьбы? - мне очень хотелось сменить тему, и я выбрала достаточно толстый намёк. Но дело приняло неожиданный оборот. Усмехнувшись, Дэн снова повернулся ко мне.

- Я заметил, - сказал он, всё ещё усмехаясь. – Но я не хотел говорить тебе об этом со старта. Но раз уж ты сама начала это…

- Шутишь, да?

- Нисколько. Ты действительно выглядишь уставшей. Нет, не то, чтобы это было как-то так… - он закатил глаза, всем своим видом изображая действительно «тухлый» вид. – Внешне ты очень даже ничего, если позволишь. Просто я-то тебя знаю. Давно. И хорошо. Дело дрянь, бэйб. И хорошо, что ты всё-таки прилетела надолго.

- Звучит так, будто ты будешь промывать мне мозги, Дэнни, - поделилась опасениями я.

- В свободное от работы время, Стэсси, - просто и буднично уточнил Дэн. – Радуйся, что у меня его действительно немного…

***

От аэропорта им. Дж.Ф. Кеннеди до Манхэттена – всего двадцать километров пути, а Нью-Йорк, в отличие от Лос-Анджелеса, никогда не славился пробками: нерадиальная архитектура этого мегаполиса делала работу его автоартерий слаженной и стабильной. Может, именно поэтому мы добрались до квартиры Дэна достаточно быстро.

Ещё несколько лет назад он обитал в апартаментах в Нью-Йоркском Сохо, но с тех пор, как его пригласили участвовать в Бродвейских постановках, Рэдклифф перебрался «поближе» к основной площадке. Благо, с недвижимостью у золотого мальчика Британии проблем не возникало. Помнится, Фелтон как-то сказал, что для тотального захвата любого города англичанам достаточно пустить туда Дэна – и дело будет сделано. Свою страсть к покупке недвижимого имущества в Нью-Йорке Рэдклифф обосновал просто и понятно: «Квартира в этом городе – это лучшее капиталовложение». И таких «капиталовложений» у него было несколько. Сохо, Манхэттен, Ист-Виллидж («Еврейские кварталы – моя слабость, бэйб… ») – согласно теории Фелтона, Нью-Йорк можно было считать захваченным…

Фелтон. Ах, чёрт… Хорошо, что я взяла с собой ноутбук, который уже стал казаться бесполезным предметом обстановки. Кажется, подошла очередь моей второй – последней из имеющихся у меня запасов – рукописи. И мне следовало сесть, и по всем правилам делового этикета написать пространное послание в Лондон. Традиционно начав его с: «Мистер Фелтон!..». А потом потащиться на почту и отослать бумажную копию рукописи – пухлым конвертом с маркировками FedEx.

Мы поднимались в лифте, когда я пихнула Дэна в плечо.

- Слушай, мне нужно будет попасть на почту. Ну, на днях.

- Открытку любимому? Как в старые, не слишком добрые времена? – поинтересовался Рэдклифф и тут же заржал. – Не рановато? Может, просто позвонишь и скажешь, что нормально долетела?

- Удурок… - сердиться на него было решительно невозможно. – Мне нужно отослать рукопись в Лондон.

- Удивляюсь я с тебя… Ты в Нью-Йорке!

- Спасибо, Кэп!

- Это – столица американского книгоиздательства!

- Мой агент – в Лондоне. И я издаюсь в Лондоне!

- Принципиально, что ли? Издавалась бы и здесь тоже. Имя есть, деньги есть… Твой муж богат, как Крез. Ты и сама не побираешься совершенно. Что ещё надо? Тут литературных агентов – пруд пруди, ходят толпами в конторе у Бронштейна. Бери любого – тебе теперь мало кто откажет, с твоей-то фамилией…

- Ценю твой юмор, но даже ты знаешь, что фамилия у меня прежняя. И что мой агент – в Лондоне.

- Если уж на то пошло, то агент твой в Атланте. По крайней мере, ещё вчера там был.

- Том?

- Ба, она помнит его имя. И даже произносит вслух! Дивно!

- На что это ты намекаешь?

Рэдклифф отгородился от меня моим же чемоданом, приземлив его себе на ногу. На мгновение выражение его лица стало раздосадованным, но потом он снова улыбнулся.

- Я смотрю, ты серьёзно настроена. Чего доброго, нажмёшь на «стоп» и надаёшь мне тумаков…

- Перестань. Я быстрее сяду на пол и начну рыдать, чтобы тебя разжалобить, сухарь ты этакий!

- Не надо. Я не намекаю. Я просто заметил, что ты избегаешь называть его по имени. Насколько я помню, вы не ссорились, и Том Фелтон никогда не был у тебя в категории Тех-Кого-Нельзя-Называть. Это симптоматично, знаешь ли.

- Мой проницательный друг… - начала я, но Дэн беззащитно вскинул руки, будто заранее признавая свою капитуляцию.

- Всё, всё… Потом поговорим об этом. Если у тебя будет такое желание, конечно же.

Мне показалось, что Дэн Рэдклифф прекрасно понимает разницу между Тем-Кого-Нельзя-Называть и Тем-Кого-Нельзя-Вспоминать. И явная неслучайность этого короткого и, вроде бы, спонтанного разговора, заставила меня поёжиться.

В сущности, мы с Томом никогда не переставали общаться, но градус этого общения изменился в сторону абсолютного нуля. Полная проводимость. Это только кажется, что такое вот сдержанное общение – это смерть дружбы. Нет, не так. Полная проводимость – это сверхчувствительность проводника, когда любая непривычная интонация становится сигналом бедствия. Я знала, что стоит мне попросить помощи – она будет оказана, и у меня была стопроцентная уверенность в том, что Фелтон чувствует то же самое. Он был моим другом уже очень давно, и мне вовсе не обязательно было звонить ему дважды в неделю, чтобы понимать это.

Звонить ему дважды в неделю было даже нежелательно – я знала себя слишком хорошо и не хотела играть с огнём, переступать черту и совершать любые другие непростительные действия. Границы дозволенного были размечены им самим, и наши дальнейшие отношения были похожи на чёткую, очень графичную игру в заколдованные шахматы, где каждый ход скользит куда-то в диагональ, а «шах» и «мат» - практически нереальны. Его Белая королева против моего Чёрного короля: любые наши фигуры – от беспечно слоняющихся вдоль поля пешек до тяжеловесных ладей, готовых с треском рвать ткань времени, были вынуждены обмениваться приветствиями издали, изредка пускаясь в потешный бой.

Иногда мне казалось, что у нас есть несыгранная, хотя и начатая, партия. И я совершенно точно знала, что Фелтон – того же мнения. Но я уважала его решение – и дистанция между нами сохранялась, равно как и тонкая струна, натянутая между нами давным-давно, когда он впервые сказал мне своё: «Я квазиДева-квазиВесы…». А я ещё тогда знала, что он – Волопас. Арктофилакс – если по-гречески. Знак Пастыря и «Страж Медведицы». Мистик и Практик...

Мелодичный звук отрывшегося лифта плавно вернул меня в реальность.

Мы вошли в квартиру Рэдклиффа, как Мародеры, случайно оставившие Карту в гостиной Гриффиндора: никто из нас не знал, проснулась ли Кейти за время отсутствия её ненаглядного, и какой именно приём ждёт нас, в случае, если всё же проснулась. Внутри было тихо и сонно, на часах – начало девятого. География этого жилища мне была незнакома, но Дэн жестами показал мне, как пройти на кухню.

Впрочем, большую светлую комнату можно было назвать кухней с большой натяжкой. В основном, благодаря тому, что здесь были плита и мойка, а также большой стол и несколько даже с виду удобных стульев. Большое плетёное кресло было придвинуто к дальнему окну: судя по тому, что на нём лежала нотная тетрадь, там любила сиживать Кейти… От изучения обстановки меня отвлёк взъерошенный Дэн.

- Так, что у нас… Чай. Чай же?

- Конечно, даже не спрашивай!

- Сестра, - протянул он одобрительно. – У меня в этой кофеиновой державе синапсы бесятся! Чай английский, а местный пусть сами пьют, я в этом плане ни разу не космополит.

- Смеху будет, если тебя возьмут в оборот за незаконный импорт чая из Соединённого Королевства!

- Не возьмут. У меня справка есть, ты же помнишь, - он мило улыбнулся, скосив глаза.

Через пять минут щёлкнул электрочайник, а на столе стараниями Дэниэла появились две чашки, блюдце с джемом, сахарница и четыре поджаристых тоста.

- Пируем… - раздался сонный голос у меня над ухом. Обернувшись, я увидела отчаянно зевающую Кейти в благородно-голубой пижаме явно не по размеру.

- Чем богаты – тем и рады, - бодро отозвался Дэн по инерции. И только потом понял, с кем имеет дело. – Упс… Доброе утро, котёнок…

- Ты герой, Дэн… - она ещё раз зевнула, судорожно прикрывая рот ладонью. – Спасибо тебе, что разбудил меня. Что взял с собой и вообще… Сделай мне кофе, пожалуйста!

- Ты таки огребёшь, - напомнила я другу. – А пока ты будешь огребать – я успею принять душ. Будьте так любезны, не начинайте завтракать без меня.

Обняв всё ещё мучительно сонную Кейти, я поспешила оставить их.

Чтобы послушать, как шумит вода.

Чтобы оценить изящество разноцветной мозаики на полу гостевого санузла этой огромной квартиры.

Чтобы вынуть баночку с прозаком - и в очередной раз не вскрыть её.

Во время моего вынужденного затворничества в Лос-Анджелесе, мне меньше всего хотелось забивать голову мистической чепухой, особенно после случая с гадалкой на пляже в Санта-Монике. Ну, вы знаете – обычное гулянье, цветастый шатёр и фальшивая цыганка с хрустальным шаром. Мой муж – человек, начисто лишённый суеверий. Чёрный король, который бывает настолько несерьёзен, что хочется пририсовать ему залихватские усы Дали гущей от утреннего кофе. И именно он – Роберт Томас Паттинсон – затащил меня в этот балаган, пропитанный запахами сандаловых палочек и пролитого джина, продуваемый солёным морским ветром. Уж не знаю, что он собирался там услышать: может, надеялся, что девица, подвизавшаяся играть роль местной Эсмеральды, узнает его. Но вместо того, чтобы попросить автограф, она взяла наши ладони и принялась разглядывать линии.

Хрустальный шар мёртво поблёскивал, карты Таро молчали, повернувшись к нам истёртым ситцем рубашек.

На лице девушки играли мягкие блики света, и в какой-то момент она показалась мне похожей на мою Лиину – те же большие зелёные глаза, те же приметные скулы… Но через мгновение иллюзия рассеялась. Казалось, ей просто нравится держать наши руки – она не говорила ничего, только щекотно водила большими пальцами по нашим ладоням.

- Ну, как там? Мы будем счастливы? – поинтересовался Роб с изрядной долей здорового скепсиса в голосе. Она кивнула, и перевела взгляд на меня.

- Ты чужая, - коротко сказала она, но я успела расслышать её причудливый говор. Явно южный, будто она и впрямь была из Румынии или Венгрии, как и её чёрно-расписной платок в розах, повязанный на бёдра поверх слоистой юбки. – Ты чужая…

В глуховатом, будто он и не принадлежал молодой женщине, тембре, мне слышались безотчётная тревога и страх. Она боялась, и в какой-то момент я поняла, чего именно. Но и ей, и мне, не достало смелости произнести это вслух.

Озвучить страх очень часто означает впустить его в свою жизнь.

- Чужая? – переспросил Роберт. – Да, моя жена не американка…

- Ты тоже не американец, - оборвала его гадалка.

- Какая проницательность, - ему было смешно, а мне стало душно и захотелось тотчас оказаться в другом месте. Быть может, на другом континенте, где однозначно было бы проще не думать о случайно услышанных глупостях.

Когда с тобой заговаривает собственное подсознание, тебя посещает одна нехорошая мысль. Это мысль о том, что ты слетаешь с катушек.

В конце сентября я была у психоаналитика. Роберт как раз пробовался на роль Кобейна, и его погружённость в процесс уже заслуживала Оскара. Он бывал дома два дня из семи и не расставался со сценарием даже в туалете.

- Определённо, твои красные глаза отлично впишутся в образ бунтаря-наркомана, - сказала я, отбирая у него смятые листы в половине третьего ночи.

- Ты права, - сказал он, укладывая подушку горизонтально. – Чёрт, шея затекла…

Я прекрасно знала, что после лёгкого массажа он гарантированно отрубится спать, а мне хотелось хотя бы поговорить. Но видеть, как он мучается…

- Давай сюда свою шею, будущий мистер Кобейн.

Улыбнувшись, он сел на постели, свесив ноги, позволяя мне устроиться поудобнее у него за спиной.

- Ты думаешь? Стэсс… Сядь так, как я люблю… - он придвинулся ближе, позволяя мне обхватить его ногами за пояс. Кажется, в такие моменты мы были ближе всего: морально и физически – и дело было вовсе не в моих разведённых коленках. – Так ты думаешь, что роль будет моей?

- Ты ради этой роли уже в лепёшку расшибаешься …

Под пальцами я чувствовала лёгкую крепатуру в его мышцах – следы от его бурной интеллектуальной деятельности в последние несколько дней. А глубоко в душе – что-то холодное и острое, что мешало мне просто сказать ему, насколько устала я. Что моя шея тоже болит, но не от неудобной позы, а от постоянных мыслей.

Мыслей о том, что неплохо бы поговорить с тобой, Роберт.

Мыслей о том, что неплохо бы не беспокоить тебя разговорами.

Мыслей о том, что я не знаю, как мне со всем этим жить, чтобы и тебя не беспокоить, и с ума не сойти.

Если бы каждая из этих долбаных мыслей оставляла след, моя спина была бы покрыта болезненными горбами, каждый из которых был бы очередным беличьим колесом безысходности.

- Иногда этого мало, - он взял мои ступни в свои ладони, и у меня перехватило дыхание. – Понимаешь?

Это всегда означало: «Мне надо будет уехать».

- Понимаю. Мне бы пережить премьеру второй части «Рассвета».

- Полмира думает о том, чтобы пережить двадцать первое декабря этого года, а ты боишься «Рассвета», - он рассмеялся, чуть подаваясь назад, прижимаясь спиной к моей груди. Обняв его за плечи, я спрятала лицо в его волосах: знакомый затылок пах сигаретным дымом.

- Я не боюсь. Я его ненавижу…

- Это просто кино.

- Ага… Просто. Кино. У меня вся жизнь теперь – просто кино. Очень страшное кино.

- Потерпи ещё немного. Совсем чуть-чуть…

- А что будет потом? Мы сможем завести собаку?

- Ты хочешь собаку? – в голосе Роберта сквозило удивление.

- Забудь…

На следующий день я записалась на приём к доктору Синтии Дэвис. Полежав на кушетке и поиграв в картинки, я почувствовала себя полной идиоткой – это косвенно подтверждало мою нормальность. Моя ментальность отторгала все эти пляски с бубнами, которые прекрасно подходили глянцевым домохозяйкам, которые готовы сбрендить от любой ерунды. Но рецепт на прозак в урну я не отправила. Я купила его и носила в сумочке как наглядное доказательство серьёзности ситуации.

Это психоз, детка. Лёгкая поступь депрессии. Но ты справишься с этим сама.

Ты сильная.

Вот и сейчас баночка с прозаком лежала у меня на ладони. Подумав ещё немного, я отправила её в мусорное ведро, наполненное использованной туалетной бумагой и ватными спонжами. Иногда крайний Запад – это Восток. И ничего уже не попишешь.

Я поняла, что за странное чувство не отпускало меня с момента прилёта. Это было тотальное облегчение. Больше всего оно было похоже на растянутый до бесконечности вдох, от которого болят лёгкие там, в самом низу, где уходят в бесконечность самые мелкие рубиновые альвеолы. От него хотелось плакать – по-настоящему и навзрыд, чтобы выпустить остатки напряжения – и выдохнуть, наконец.

Второе чувство накрыло меня сразу же, после осознания первого. Оно было ясным и холодным, как первый декабрьский лёд. Это был иссушающий сердце ужас при мысли о том, что мне предстоит вернуться обратно.