Творчество

Твое прикосновение
29.03.2024   04:14    
Он вышел из здания аэропорта и взял такси. Стояло ранее октябрьское утро, прохладное, свежее. Влажный воздух родного города впорхнул в его легкие глотком свободы еще там, у трапа. Где бы он ни был, возвращаясь сюда, словно избавлялся от каких-то невидимых пут. И сейчас ему казалось, что диск алеющего солнца за окном машины плывет по небу все быстрей, спешит сквозь светлый густой туман, чтобы встретиться у точки пересечения. Хотелось достичь ее, обмануться тем, что такое возможно – но игра в догонялки закочилась, стоило простору полей остаться позади. Высокие городские здания скрыли бледное полотно небес, потому что пассажир смотрел только вперед, перед собой.
Он не мог не думать о ней. Шикарной знойной брюнетке, пошатнувшей его мир. В последнее время жизнь превратилась в документальный фильм о нем самом, который главный герой будто просматривал со стороны. Смонтированные кадры, идущие друг за другом, черно-белая хроника, временами засвеченная избыточными вспышками фотоаппаратов... Он не знал, почему все происходило по давно затертому сценарию. Почему за сияющим всем таилось лишь большое ничто. Самое тусклое одиночество. Почему даже тщательно скрываемые отношения с женщинами являлись лишь имитацией таковых. Конечно, у него случались романы, яркие, безболезненные влюбленности, украденные у «распорядка»... О, распорядок! Вершитель судьбы ведомого амбициями. Нежелание споткнуться, стремление ступить выше. Ему, в расцвете молодости и красоты, в приливе сил, жажде познания и признания, хотелось многого достичь. Он не замечал, насколько замкнулся в себе, не замечал, что улыбается все реже. Твердо усвоил лишь одно – больше никаких ошибок.
Она появилась в поле зрения случайно, но настолько эффектно, что затмила всех вокруг. Обычный блёклый день словно прорезал ослепляющий луч. В ней было что-то магнетическое, таинственное. Темное. Он жил среди соблазнов, но редко поддавался им. Теперь же почувствовал нечто большее, чем примитивное влечение. Ее черные манящие глаза удерживали и, одновременно, отталкивали. Он не мог оторвать взгляд. Что-то в ней зацепило его сильнее, чем того хотелось бы. После съемок они небольшой компанией пошли в неприметный с виду ресторан, чуть позже переместились в закрытый клуб с VIP-залом. Доступ ограничен, камер нет. Его коллеги пришли со вторыми половинками, и, поскольку ловить сенсации было некому, интимно перешептывались, смеялись, открыто целовались. Эдакий праздник жизни, но на чужой улице, пусть совсем рядом. В свободном плаваньи за их столиком оставались лишь двое – он и она. Та, что вела себя довольно раскованно, только переступать границу не спешила, и тот, кто втайне желал ее, хоть знал, что с ним играют, завлекая. Он менял опостылевшую электронную сигарету на горлышко очередной бутылки с пивом, но даже опьянения не чувствовал, потому что был пьян по другой причине. В какой-то момент она просто подсела к нему, одурманив ароматом своего тела, раздразнив случайным прикосновением. Вот тогда его тормоза и слетели. Он позволил себя увести.
В чьем-то авто, по пути куда-то, он жадно целовал ее, размазывая темно-красную помаду, оставляя следы на ее щеках, шее, плечах. Следы того, что касался этих мест губами.

- Вот тут я живу. Каморка, но...
Он не понимал слов, потому что она раздевала его, щекоча ногтями волоски на груди, покусывая кожу, поочередно захватывая ртом соски. Его руки искали островки обнаженной плоти под ее сбившейся одеждой, ревностно сжимали и поглаживали... Первый раз все произошло прямо там, у двери в полумраке прихожей.
Их роман длился неделю, с натяжкой можно было бы сказать – две, но, считая по дням, выходило семь. Бурных семь. Быстротечных семь. Роковых семь... Он отлучался, возвращался, не успевая остыть за короткий срок – уж очень дразнящей, изобретательной, ненасытной она была. Давала много, но всегда оставалось ощущение, что сулит еще больше... только чуть позже. Ему казалось, что так огорошить может только настоящее чувство, быстро, резко подхватить и унести. Он не думал, что подобным бывает не опьянение, а отравление, и интоксикация будет мучительной, к тому же более долгой, чем дозированное удовольствие. Прежде такого не случалось – потому что когда тебе беспроблемно хорошо с кем-то, а кому-то с тобой, после следует даже не расставание, лишь что-то вроде плавного разветвления однажды пересекшихся путей, которые не поворачивают назад... Но рано или поздно жизнь подталкивает к самому краю. Ты забываешь правильную дорогу, на которую не возвратиться, бродишь по незнакомым выбоинам, обманывая сам себя. Спотыкаешься снова и снова, падаешь на острые камни, пока не наступает момент, когда, радуясь горячей боли, больше не хочешь подниматься. Разве что доползти до обрыва и заглянуть в непроглядную темноту. Осклабиться ей, а после либо развернуться, впуская звезды тонкими иголками под кожу и небо в глаза, либо сорваться в ту холодную бесконечность.
Нет, он не думал об этом тогда. Реальность гораздо проще, прозаичней. Ведь никто ничего никому не должен... Только на сердце стало совсем черно в тот забытый час незабытого дня, когда он увидел свою красавицу в объятиях актера-новичка, недавно присоединившегося к составу. Разговор чуть позже был лишь ненужной формальностью, тем не менее, состоялся. «Значит, у нас всё?» «Что – всё?» - Она затянулась сигаретой. Он вспомнил, как она примеряла платье, в котором сейчас блистала, откровенно шикарное. И приняла подарком. «Да так, ничего, - усмехнулся он, изобразив безразличие. - Классно выглядишь.» «Спасибо, ты прелесть», - она мельком, с подобием улыбки, взглянула на него. Фальшиво чмокнуть себя в губы на прощание он не дал, ушел.
Все же, быть использованным – не самое вдохновляющее переживание. В тот промозглый осенний вечер он впервые впустил под кожу иголки звезд. Их бледный свет казался безмятежным, но безнадежно далеким.
Чернота никак не хотела уходить, болезненная внутренняя «ломка» все длилась. Иронично, но кому-то даже казалось, что он стал вдохновенней, ярче играть... Ему же – что еще чуть-чуть, и сорвется. Худо-бедно дотянул до конца, правда, реальная роль невозмутимого давалась сложнее экранной. Последний прощальный ужин съемочной группы, хмельное прощание с объятиями, знакомый голос, воркующий где-то в отдалении, что снова и снова проходил током по оголенным нервам. Потом, наконец, мнимое освобождение – трап самолета, комфортабельный салон, привычное одиночество. Удушающие объятия Лос-Анджелеса... Решение пришло мгновенно, на пути из терминала. Он замедлил шаг и, вместо того, чтобы открыть дверь впереди, вернулся обратно. За билетом домой.

Домой. В детство, в юность. Туда, где дышалось свободней. Не раз, когда становилось совсем невмоготу или случались неприятности, он вырывался в Лондон – как вырываются на воздух из душного помещения. Вдыхал запах свежести, дождя, бродил по улицам, укрываясь за стеклами очков от любопытных взглядов, посещал инкогнито невзрачные, но уютные душе пабы, встречался с друзьями, навещал родных.
В то утро он не стал никого тревожить. Он нуждался в уединении, потому попросил таксиста остановиться у входа в парк. Расплатившись, захлопнул дверцу и пошел к резным металлическим воротам. Сюда, за пышные кроны деревьев, еще не проникли лучи солнца – сонный рассвет едва забрезжил. Для наплыва посетителей, облюбовавших живописный островок природы в центре суетливого мегаполиса, было еще слишком рано. Где-то вдалеке носились неугомонные машины, люди спешили на работу, город гудел, оживая. Тут же полный покой, легкая дымка, запах влажной земли... Он шел по дорожке, и ворохи ярких разноцветных листьев, пока не собранные педантичными уборщиками в аккуратные кучки, шуршали под ногами. Роскошный ковер укрывал все вокруг – и сырой после ночи асфальт, и на удивление зеленую траву газонов.
Сойдя с очередной тропинки, он оказался у маленького пруда. Поднялся на мостик, остановился у перил. По темно-зеленой глади воды плавала утка. Запустив руку в карман пальто, он достал оттуда бумажный пакетик с булкой, наспех купленной в аэропорту.
- Повезло тебе, подружка.
Кусочек за кусочком он скормил птице непригодившийся самому завтрак. И тут раздался щелчок фотоаппарата.
Невольно вздрогнув, он резко выпрямился, руки же, наоборот, впились в перила. Но то был не папарацци. Светловолосая стройная девушка, присев у берега, фотографировала ту самую утку... Облегчение постепенно расслабило его черты, ушло из тела.
- Вы не могли бы бросить еще булки? – неожиданно улыбнулась она, подняв голову. Длинные волосы рассыпались по плечам. Пальто цвета карамели, «апельсиновые» шарфик и сапожки гармонировали с оттенками листьев у нее под ногами.
- Вы фотограф?
- А что, непохожа?
- Нет, почему же. Натуралистка? В этом парке, кажется, осталась всего одна утка...
- Я нашла еще пару белочек и подкупила орешками. А вот утка – вернее, это селезень, видите изумрудный окрас головы? – да, один.
Селезень, утка – в таких тонкостях он не разбирался. Он не ожидал кого-то встретить здесь в столь ранний час, но разговор о животных не напрягал и ни к чему не обязывал.
- Видимо, решил уединиться на время...
- Устал от уток? И почему же?
- Видимо, ваш селезень – заядлый шовинист.
- Или его бросила какая-нибудь утка-фифа, - шутливо предположила девушка.
Ему стало как-то несмешно. Беседа приняла странный оборот.
- Вы обо всех, кого фотографируете, истории сочиняете? Даже об утках?
- Вы первым начали.
- Неужели?.. Может. Знаете, я лучше пойду. Не поймите неправильно, только...
С чего бы ему оправдываться? Он по праву искал здесь покоя и уединения, которые теперь нарушены.
- Постойте, а вы... вы не могли бы...
- Чего не мог бы? Булка закончилась, извините.
- Может, прозвучит так, будто я чего-то от вас хочу, зная... То есть, я и правда чего-то хочу, но... Понимаете, этому пейзажу не хватало... – Она сбилась, замешкалась, потом вдохнула поглубже, вдруг выпалив: - Теперь я уверена, что не хватало именно вас.
- Меня?! Ну да, только меня и не хватало.
- Не иронизируйте, я, конечно, знаю, кто вы, не узнать невозможно.
Он мысленно дался головой о стену.
- А я думал, вы специализируетесь в другой области.
- Это громко сказано, пока только ищу себя. Роберт, я прошу вас лишь о нескольких снимках, даже показывать никому не буду. Совсем недавно видела ролик Ромена Гавраса, кроме того, я была у Нэн Голдин на семинаре и... Потрясающе! Никогда не видела человека настолько фотогеничного, настолько красивого...
В ее голосе он уловил восхищение, даже восторг – отчасти предсказуемые, потому раздражающие... или утомительные.
- Льстите?
- Хотите обидеть? – вспыхнула она. Помедлив лишь мгновение, отвернулась, поправила шарфик и, прихватив стоявший у ног специальный рюкзачок для фототехники, решительно направилась в глубь парка по густо устеленной облетевшей листвой тропе.
От собственной грубости он ощутил себя премерзко. Неожиданно крикнул:
- Подождите! – и нагнал ее под большим кленом, раскинувшим богатую лимонно-желтую крону, точно шатер. - Я могу... загладить резкость кофе?
Она посмотрела на него с упреком. Обладательница самых ясных, самых голубых глаз, какие он когда либо видел.
- Кофе с пирожным, - виновато добавил он.
Какое-то время она молчала. Ему отчего-то захотелось провести пальцами по нежной щеке. Странное желание...
- Большим пирожным, – наконец, ответила она, избавляя его от неловкости.
- Приму к сведению. Чуть позже. Так... что мне делать?
- В смысле?
- Сесть, лечь, двигаться перебежками? – Он натянуто усмехнулся.
- А... так вы согласны? – Теперь она улыбнулась, совершенно очаровательно. Ему даже как-то теплей стало. – Ничего, просто... будьте. Гуляйте. Думайте о своем... Я не помешаю.

Он действительно не замечал объектива. Бродил по парку, любуясь видами. Постепенно, незаметно его покинули все тревоги, весь внутренний дискомфорт. Осталась легкая грусть, что так часто посещает в золотисто-пурпурном сиянии осени, и необъяснимое, томительное ожидание.
День после незапланированной фотосессии в парке они провели вместе. Он позволил ей водить себя, словно туриста, по родному городу – и наслаждался этим. Еще наслаждался тем, как ветер играет ее шелковистыми волосами, распахивает полы пальто, тем, как шарфик все время норовит прилипнуть к лицу и спрятать улыбку. Пару раз они заходили в небольшие пабы. Ели не только пирожные. Разговаривали, смеялись.
По какой-то причине ему не хотелось прощаться... У входа в подъезд ее дома он, не зная, что сказать, в конце концов, стянул с плеча ремень ее рюкзака. Она протянула руку, принимая драгоценную ношу. Теперь ей останется память об этом дне навсегда. Бесценная память о мгновениях, которые они разделили, случайно встретившись.
- Спасибо за...
Ничего более глупого пролепетать было нельзя... Но он как-то грустно взглянул на нее, произнес:
- И тебе спасибо.
Голос его неожиданно охрип.
Она отвернулась к двери, потом снова повернулась к нему, слишком поспешно. Оступилась, соскользнув со ступеньки, но, не успев испугаться, тут же оказалась в кольце теплых объятий. Ноги оторвались от тротуара, потом снова его коснулись, а потом... потом невесомой стала она вся, потому что осторожные, чуть обветренные, самые желанные на свете губы вдруг слились с ее губами. Щека скользнула вдоль щеки – она почувствовала пушистые ресницы и колючую щетину, вдохнула его запах, разделила дыхание... Прильнув к воротнику пальто, вцепилась пальцами в пуговицу – надо же, не в плечи, не в запястья, а в пуговицу! – и зажмурилась еще сильней, поцеловала еще крепче, словно это помогло бы происходящему застыть во времени.

Он не знал, почему поцеловал ее. Почему так остро нуждался в этом... Не хотел размышлять, сомневаться, корить себя. Лишь хотел, чтобы время остановилось. Сейчас, с ней.
Пусть все будет так, как захочет она.
Будет, если захочет.

Она захотела...

Поцелуй длился, пока они пешком поднимались по казавшейся бесконечной лестнице. Свет то включался, когда он прижимал ее спиной к стене, то гас как раз в тот момент, когда надо было преодолеть следующий пролет. Она жила на четвертом этаже. Они долго целовались у самой двери, при свете луны, лившей свой свет в окно лестничной площадки. Он зачем-то кутал ее в свое растегнутое пальто, запахивая полы, чтобы тесней прижать к себе. Его губы касались ее волос, щек, век. Ее ладони гладили его спину под плотной тканью.
Где-то внизу скрипнула дверь, и они оторвались друг от друга.
- Подожди, я сейчас найду ключ. Куда же я дела... – В тот момент она не думала ни о ключах, утонувших в одном из карманов, ни о забытом где-то рюкзаке, ни о потерянном по дороге шарфике...
Открыв, взяла его за руку, и он вошел.
Ее маленький мир был уютным, пусть и не упорядоченным. Единственная просторная комната, постель прямо на полу, пианино в углу, рядом со столиком, заваленным фототехникой и книгами. Вместо двери блестящие нити камешков. Высокий потолок, большое окно без занавесей – вид на Темзу открывался необыкновенный. Казалось, смотришь и паришь над дремлющим Лондоном в вечерней красе...
Она зажгла свечи.
- Ты хочешь кофе?
- Я не хочу кофе.
Она посмотрела ему в глаза. Она спросила лишь затем, чтобы спросить. Он так же машинально ответил. Она знала, почему он здесь – она хотела, чтобы он был здесь, по той единственной причине. Такое бывает в жизни лишь раз. Такого в ее жизни еще никогда не было...
Она столько раз смотрела в эти глаза на фотографиях, но когда он стоял напротив, все было иначе. К чему врать, он казался ей соблазнительным, как и тысячам... или тысячам тысяч женщин. Его взгляд будто пронизывал насквозь, высвобождая тайные желания, так естественно, незаметно. Но теперь, в «домашней» обстановке, казался другим... совсем другим. Он проникал под кожу, подчинял – только не властностью, не призывом, а какой-то неуловимой скрытой болью, почти незаметной глазам, но осязаемой сердцем. Той, что таилась в глубине, за усталостью, непонятной нежностью и настороженностью. Как мог он, такой успешный, молодой, красивый, выглядеть человеком, утратившим иллюзии, человеком несчастным? Он слишком часто улыбался с экрана, как мальчишка, которому море по колено. А в этот день, совершенно невероятный, когда сошел оттуда в реальность, в ЕЕ реальность... почему ей вдруг захотелось стереть эту улыбку грустного клоуна? Может, она сошла с ума, видит и придумывает то, чего нет. Откуда это пронизывающее чувство его одиночества?
Всего пара давшихся нелегко шагов, в которые она пересекла невидимую границу, чтобы снять с него пальто, шарфик, расстегнуть несколько пуговиц на рубашке. В какой-то момент он перехватил ее руки, поглаживая запястья, склонился к лицу и мягко завладел губами. Она ступила еще ближе. Собственное пальто съехало у ногам, освобожденные ладони обхватили его шею, перебирая волоски на затылке. Так поцелуй снова стал бесконечным.
Не было пылких любовных схваток, шатаний от стенки к стенке, раскиданной одежды – были самые сладкие, медленные ласки, все нарастающая дрожь... Он не осознавал до конца, почему это с ним происходит, но полностью отдавался тому мгновению, ее объятиям. Вся горечь, все прошлые сожаления оставили, ушли. Он будто упал в любовь – ее любовь – в буквальном смысле. Не заметил, как оказался в прохладной постели на полу, которую они очень быстро согрели, сплетаясь в объятиях снова... и снова...

Утро еще только занималось, но он не спал. Набросив на плечи простыню, стоял у окна – и бесконечная даль небес расстилалась впереди, просачиваясь мягкими розовыми всполохами сквозь перламутровую рассветную дымку. Стекло открывало мир по ту сторону, насколько хватало глаз, но еще оно отражало комнату за спиной. И он видел силуэт безмятежно спящей девушки... Девушки, которую совсем недавно не желал выпускать из объятий.
Взгляд его, оторвавшись от этой картины, скользнул к пианино в дальнем углу. Настроено ли? Как давно он не касался клавиш... Какая-то мелодия звучала в нем, совсем еще тихо, отрывками. Словно воздушные, неуловимые штрихи, танцуя каждый свое па, никак не желали соединяться, ускользая.
Он подошел к инструменту, уселся на широкий пуфик. Открыл крышку. Легонько дотронулся... Белое... черное... Черное. Он ведь не думал об этом? А может, старался не думать?
Одиночество. Темнота. Вспышка красного... Чернильный мрак. Звезды сквозь него. Боль сквозь него. Боль разорвана светом. Свет теплеет, сияя в золотистой листве...
Теплое дыхание скользнуло по плечу, с которого сползла простынь. Он не слышал шагов. На миг ощутил неприятие оттого, что его внутреннее уединение было нарушено – та грань, за которую он не пускал никого.
Она почувствовала это, но уйти не смогла. Словно извиняясь, прильнула щекой к его спине, робко, доверчиво. Он казался ей усталым, печальным. Она не смела просить и не хотела вторгаться в его пространство. Ей лишь хотелось чуть-чуть побыть рядом, пока он здесь. Будто он действительно немножечко ее...



В тот момент он был далеко. Ему так казалось. Он не знал, что ей тоже казалось именно так... Она понимала, что очень скоро он закроет дверь ее квартиры и ее жизни. И это пальто, накинутое на полуголое тело, в первый момент показалось ей теплее... но лишь на миг. Потому что он не отстранился, не вытолкнул ее незримо за черту. Она прижалась крепче, словно стремилась перелить свою любовь. Рука скользнула по его предплечью – в этом простом прикосновении она искала взаимности. Сердце пропустило удар. И ладонь его раскрылась, совершенно естественно... Нежная колыбель для ее пальцев. Его ласка была невесомой, осторожной. Мягкие подушечки обводили изгиб за изгибом, а ей казалось, что он касается ее души. Она прикрыла глаза, тихо вздохнув, поцеловала его в шею. В тот момент он притянул ее ладонь к груди. Так, даже не соединяясь, их руки оставались рядом.

Пока он был в душе, она куталась в его пальто, словно мечтала пропитаться этим запахом навечно. Вибрация сотового в кармане вернула ее в привычный мир, и, случайно приняв чужой вызов, она услышала тягуче-ленивое:
- Ро?
- Он сейчас... не может подойти.
- Окей, пусть позвонит, когда освободится, - беззаботно отозвался женский голос.
- Кому?
- Он знает. И передайте зайке, что я скучаю.
Отложив телефон, она поднялась, сняла пальто. Повестила на спинку стула, разгладив швы на плечах, лацканы. Слезы грозили вырваться наружу, и она запрокинула голову, с маниакальной настойчивостью разглядывая ровный, белый потолок. Так вот какова причина его скрытой грусти? Незабытая «она». Или «она», с которой он в ссоре.
Горько быть эпизодом. Чьей-то заменой. Лекарством... Милосерднее не знать об этом, жить в вакууме собственной сказки. На миг захотелось, чтобы он не открылся ей, как обычный мужчина, с его уязвимостью, с его болью – только не той, неразгаданной, загадочной и далекой, а с реальной, земной. Возможно, мечту было б не так трудно отпустить, даже сбывшуюся.

Он не стал завтракать. Оделся, несколько раз перепутав порядок пуговиц, взъерошил пятерней коротко стриженные влажные волосы. Борясь с напряжением, хотел что-то сказать, но она покачала головой, мягко приложив пальцы к его губам. Никаких слов – ни упреков, ни обещаний, ни прощаний. Никаких слез. И если он что-то заметил в ее глазах в те долгие мгновения самого важного безмолвия в их жизни, она не узнала об этом.
Он вышел за порог ее квартиры, помедлил.
- Роберт, тебе... звонили. - Он обернулся как раз в тот момент, когда она, босиком, в простыне, шагнула к нему. Ступни ощутили холод. Невидимые звезды просочились иголками под кожу. - Я случайно приняла вызов, прости.
- Ничего страшного.
- Там... ждут ответа.
- Ты простудишься. Не стой так... – Отчего-то у него сжалось сердце.
- Хорошо.
Поддавшись порыву, на миг он вернулся, касаясь быстрыми, отчаянными поцелуями ее висков, ресниц, лба, щек, губ. Отстранился, чувствуя сбившееся дыхание, желая, избегая, сомневаясь. Она отступила сама, оставляя его за порогом.
«Там... ждут ответа». Он достал телефон из кармана, даже не взглянув. Спускаясь по лестнице, никак не мог избавиться от ощущения, что она сидит сейчас в прихожей, по ту сторону двери и, закрыв глаза, сжимает руками простынь. Не плачет. Но не плакать можно по-разному. Как и уходить от кого-то по утру.

Осень в Лос-Анджелесе не похожа на лондонскую. Ее даже осенью не назвать. Из прохлады попадаешь в жару, и солнце сияет так победоносно, что режет глаза. Когда же спускается томная ночь, засасывая в воронку твою свободу, давя ее, растравляя, получаешь странное удовольствие от зависимости. Почему именно в черном мы ищем контуры, оттенки, глубокий скрытый смысл? Почему власть тьмы интригует и манит, побеждая спокойную чистоту света?
Он убеждал себя, что обычный звонок ничего не будет значить, ни к чему не обяжет. Что дни, помноженные на раздумья и неизвестность вовсе не обостряют неутолимого желания снова увидеть ту, что стала причиной болезни. Быстро набрать номер, игнорируя внутренний протест и отторжение разума. С наигранным равнодушием согласиться на встречу, потому что необходимы ответ, выяснение... новая доза?
Отчасти он знал, как все будет происходить. И знал, что поступает неправильно. Только одна мысль не давала ему покоя... он думал об этом по дороге к ней, думал в тесной прихожей, снимая куртку и кеды под взглядом все такой же шикарной, знойной брюнетки, встретившей его в прозрачном халатике. Думал даже – удивляясь сам себе – когда она прильнула всем телом, призывно целуя. Позже, так не дождавшись ответного пыла, выскользнула на кухню, якобы за чаем – и он почувствовал еще большее смятение. Прошел в комнату, наполненную легким дымом и запахом благовоний. По углам горели два китайских фонарика. Обстановка была интимной, слишком откровенной для дружеского чаепития. На столе стоял ноутбук с открытой страницей «Тумблера», показанной ему намеренно. Страничка была эротической, где цель картинок одна – вызвать возбуждение. Вожделение. То есть, разрешить проблемы на примитивном уровне, получив выгоду. Так складывалось веками. Для мужчины удовлетворение плотского голода, для женщины – материального. И вдруг, среди всех этих лоскутков разыгранного на экране удовольствия его взгляд зацепился за несколько слов, верных, действительно чувственных.
Иногда одно прикосновение меняет все. Иногда одна фраза открывает простую истину. Он выхватил ее на подсознательном уровне, путаясь в мыслях, воспоминаниях и эмоциях. «Найди кого-то, кто будет дрожать от твоего касания, чьи пальцы – стихотворение.»
Он метался по жизни, не зная, что не всегда нужно искать, чтобы найти. Что-то приходит в самый неожиданный момент, само... Приходит в шуршании листьев, в согретом поцелуем дыхании двоих, в осторожном прикосновении пальцев – прикосновении души, таком хрупком, неуловимом, которым тебе доверяют себя. Единственное слияние ладоней, что дороже всех минут и часов, отданных прежде фальшивым страстям. Удивительно, как он мог когда-то принять за настоящее чувство то, что было лишь занозой в сердце, болезненной, ядовитой.
Совсем недавно, перебирая клавиши пианино, он неожиданно услышал мелодию, ту самую, свою... что однажды никак не хотела складываться. Он был уверен, что толчком тому был голос из недавнего прошлого, оживший в трубке. Неважно, что с каждым аккордом сквозь вечерний сумрак прорывалось другое лицо, виделись другие глаза.
Солнце, которое плывет сквозь утренний туман на горизонте, встречается с тобой лишь иллюзорно, его не поймать, не задержать. Оно обманчиво, его бег – игра воображения. Но что, если для кого-то это солнце – ты?

Мелодия звучала в нем все громче, та самая, которую он сыграет при встрече только для одного особенного человека. Звучала, когда он уходил в ночь, закрыв дверь в пустоту прошлого, звучала, когда садился в самолет, подгоняя лениво текущее время. Звучала в порывах ноябрьского ветра, сквозь гомон лондонских улиц, шум дождя, шальной стук сердца.
Ноги безошибочно нашли путь к тому дому, к ее подъезду. И в момент, когда он безрезультатно пытался вспомнить номер квартиры, девочка с лабрадором как раз вышли навстречу непогоде, придержав дверь... Каждый шаг вверх по лестнице отдавался воспоминанием о новом поцелуе в уединенных пролетах, на несосчитанных ступенях. Наконец, он оказался у того самого порога. Чуть отдышался, постучал, но движения по ту сторону не было.
Он уселся на верхней ступеньке, посмотрев на часы. Всего двенадцать. Наверное, она на лекциях. Или на работе.

- Вы кого-то ждете?
Вздрогнув от неожиданности, он открыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Кажется, заснул, да еще в такой позе, что половину тела свело. Чуть ниже, в пролете лестницы, стоял пожилой мужчина.
- Да, девушку, что здесь живет.
- А, моя любимая соседка сверху. У нее же сегодня выставка, важное событие, не знали?
- Не знал...
- Обязательно сходите. Талантливая девочка. И такая чуткая.
- Конечно, скажите только, куда. Мне надо ее увидеть. – Сосед какое-то время молча разглядывал его с весьма дотошным, обескураживающим интересом. – То есть, я хочу ее увидеть. Очень.
- Ну, еще бы. Идемте, передам пригласительный. Я-то давно изучил все эти снимки.

В стильной галерее пентхауса было немноголюдно. Взволнованный сильнее, чем мог ожидать, он бродил среди ее работ, рассматривая их, одну за другой, оживляя воспоминания. Бесценные воспоминания о мгновениях, которые они разделили, случайно встретившись.
Нашел белочек, о которых она когда-то говорила. Узнал того селезня, тот аккуратный пруд и мостик. Вспомнил, как россыпи разноцветной листвы шелестели под ногами, увидел пробивающийся сквозь яркие кроны деревьев свет. Отчего-то стало грустно, что она сдержала обещание – его фотографий здесь не было. Он не мог объяснить, почему вдруг так захотелось на них взглянуть, как не мог винить ее за верность данному слову.
Когда желание увидеть, поговорить переросло в острую потребность, он подошел к одному из распорядителей.
- Только что поднялась на крышу – вон та дверь в конце коридора. Вы лучше пальто возьмите, кажется, снег пошел.
- Спасибо.
Снег? Совсем недавно моросил дождь. Но глазам пришлось поверить – все вокруг было устелено белыми пушистыми хлопьями, что продолжали падать, кружась в удивительной, мягкой тишине.
Она стояла там, у высоких перил... Распущенные волосы, распахнутое пальто усыпали узорами снежинки. Его сердце забылось быстрей, в горле пересохло. Оказавшись рядом, он, едва дыша, чтобы не нарушить красоту мгновения, какое-то время молча любовался ею – лицо чуть приподнято к небу, глаза прикрыты, на губах легкая улыбка.
- Привет.
Веки ее дрогнули, ямочка на щеке пропала, разгладилась. Наконец, она повернула голову и посмотрела на него.
- Привет... Как ты здесь оказался?
- Нашел.
- Зачем?
Обычный, короткий вопрос, ответить на который иногда очень трудно.
- Я все время думал о тебе.
- Нельзя думать о ком-то все время... – Она отвела взгляд, прерывисто вдыхая холодный воздух. Пальцы зачем-то пытались очистить от снега широкий край перил.
- Можно. Кажется, ты знаешь, каково это...
Она лишь пожала плечами, оставляя ногтями рыхлые бороздки на гладкой, скользкой поверхности.
- Потому что любишь меня.
Он стоял так близко, что ощущал ее дыхание. Неровное, будто срывающееся вслед за его сумасшедшим сердцебиением.
- Думаешь?
- Чувствую, - негромко ответил он.
- Не волнуйся об этом. Хватит того, что было... и кофе с пирожным.
Задетый спокойным тоном, он развернул сопротивляющуюся ее к себе, плотно сомкнув объятия. Тогда и увидел блестящие от слез глаза, покрасневшие щеки и губы, обоженные холодным ветром.
- Ты плачешь.
Конечно, она плачет...
- Я тебя так сильно обидел?
Она лишь покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Он притянул ее еще ближе, кутая в полы своего пальто, как тогда. Стал целовать, меняя дрожь холода на дрожь счастья, касаясь щек ладонями, чтобы высушить слезинки – и она ответила, открываясь его теплоте, его ласке. Пальцы выпустили пуговичку у воротника, скользнули вдоль шеи...
Резко выдохнув, он чуть отстранился:
- Да они же ледяные! Как ты... – обхватил ее кисти своими, согревая дыханием, бережно растирая. – Пойдем в тепло, скорее.
- Я и так в тепле, - пробормотала она в воротник знакомого пальто, прижимаясь щекой к его плечу. – Не хочу никуда. Только с тобой.
Вот оно, его стихотворение. Музыка сердца, услышанная тем утром.
Ее трепещущие пальцы в его ладонях, будто в колыбели.
- Конечно, со мной.
Она посмотрела ему в глаза. Снежинкою с неба, нежно, невесомо, упала в его любовь. И, падая, улыбнулась сквозь слезы.






Источник: http://www.only-r.com/forum/62-330-1
Мини-фанфики gulmarina gulmarina 2031 25
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Форма входа    

Категории          
Из жизни Роберта
Стихи.
Собственные произведения.
Герои Саги - люди
Альтернатива
СЛЭШ и НЦ
Фанфики по другим произведениям
По мотивам...
Мини-фанфики
Переводы
Мы в сети        
Изображение  Изображение  Изображение
Изображение  Изображение  Изображение

Поиск по сайту
Интересно!!!
Последние работы  

Twitter            
Цитаты Роберта
"...Я получил множество отрицательных рецензий. Конечно, меня это ранит и заставляет сомневаться. Когда кто-то говорит мне, что я плохой актер, я не возражаю, я знаю, что мне есть над, чем поработать. Но когда кто-то говорит, что я урод, я не знаю, что сказать. Это, как… знаете, что? Это, правда меня ранит."
Жизнь форума
❖ Вселенная Роба - 13
Только мысли все о нем и о нем.
❖ Флудилка 2
Opposite
❖ Суки Уотерхаус/Suki Wa...
Женщины в жизни Роберта
❖ Пиар, Голливуд и РТП
Opposite
❖ Вернер Херцог
Режиссеры
❖ Клер Дени
Режиссеры
❖ Tenet/Довод
Фильмография.
Последнее в фф
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
❖ Мое сердце пристрастил...
Собственные произведения.
Рекомендуем!

2
Наш опрос       
Какой поисковой системой вы обычно пользуетесь?
1. Яндекс
2. Google
3. Mail
4. Прочие
5. Рамблер
6. Yahoo
7. Aol
Всего ответов: 182
Поговорим?        
Статистика        
Яндекс.Метрика
Онлайн всего: 5
Гостей: 5
Пользователей: 0


Изображение
Вверх