Творчество

музыка

***

***

Прострация, фрустрация, депрессия, апатия – это слова, обозначающие одно и то же состояние, когда ты перестаёшь отождествлять себя с самим собой, когда ощущаешь себя овощем на грядке, не чувствующим, не слышащим, не видящим. В такие моменты приходит пофигизм, но человек - такая сволочь, ему всегда всего мало. Мало даже этого вакуумного состояния «ничегонеделания», и тогда приходит злость – на самого себя, на мир и даже на саму злость. Из злости в злость рождается кристально-чистый и абсолютный гнев….

***

Сколько себя помню, я никогда не впадал в состояние аффекта, не страдал обсессивно-компульсивными расстройствами, но своё состояние разгадал сразу же и объяснил его именно этими, невесть откуда взявшимися, заумными терминами.

Утро сразу не заладилось – и вроде бы тосты не подгорели, и апельсиновый сок был достаточно прохладен, я ни разу не поскользнулся в душе, и даже Стефани не успела выклевать мне мозг наставлениями, но я стопроцентно знал, что обстоятельства сложатся не в мою пользу.

Чёртова интуиция, змеей окутывала мое подсознание, стоило только открыть глаза. Она никогда меня не подводила, стопроцентно выдавая прогноз на день, то заставляя душу ликовать, и это означало, что сегодня я буду править миром, то разъедая изнутри, а это, определенно, не предвещало ничего хорошего.

В полной мере свой дар предвиденья и предчувствия я оценил, когда в четвёртый раз запнулся на пятнадцати ступеньках. На двадцатой ступеньке второго лестничного пролёта я понял, что больше всего на свете желаю запутаться в собственных ногах и расквасить себе нос, да так, чтобы он, падла, вылез у меня где-нибудь на затылке. Тогда я мог бы обоснованно самоустраниться из жизни, из суеты, чтобы возлежать в стерильно-белой комнате с мигающими огонёчками, разноцветными трубочками и ровной линией моего сердцебиения. Но сегодня меня подвела даже моя природная неуклюжесть – я с лёгкостью скакал по неровным бетонным ступеням и, ни разу даже не покачнулся на поворотах и острых гранях этих самых ступенек.

Всё это дико меня бесило. Точнее даже заливало меня до краёв какой-то животной, неконтролируемой яростью, которая плескалась уже где-то в горящих ушах и билась в грудной клетке сумасшедшей тахикардией.

Где-то в районе третьего пролёта витиеватой лестницы я рванул галстук и окончательно понял, что моя крыша со скоростью света покидает пределы моего разума. Галстук казался мне удавкой, пиджак – смирительной рубашкой, брюки – кандалами, а пальто – саваном.

На сорок первой ступеньке я начал задыхаться…. Мне казалось, я преодолеваю семь кругов ада, а не мчусь вверх по нескончаемым ступеням. Бегу ото всех и вся, мечтая исчезнуть, раствориться, обрести себя прежнего, того, каким я был когда-то… задолго до сегодняшнего дня.

А где-то внизу толпа всё ещё обсуждала мою полуголую задницу, мои ужасные бакенбарды, окончательно скотский взгляд и, собственно, само попадание в роль Жоржа Дюруа.

Я - европеец до мозга костей и до округлых кончиков моих английских ботинок, но мёртвый дух Берлина и самих берлинцев с их сухими ладонями, пахнувшими мылом, и бесцветными лицами немок выбил из меня всю любовь к старушке Европе. Все мои высокие чувства в буквальном смысле запили светлым «Пауланером» и зажевали горчичной сосиской. И всё потому, что я просто устал, в первую очередь, наверное, от самого себя.

Пятидесятая ступенька принесла одновременно радость от сбывшихся надежд и ужас от того, что мой гнев достиг своего апогея.

Я запнулся.

Носок правого ботинка зацепился за край ступени, левая ступня споткнулась о завозившуюся правую... И я начал медленное движение по направлению к пыльному бетонному полу….

Незадавшийся день таки выиграл у меня ещё одно очко – тело среагировала быстрее, чем мои сумасшедшие желания, и инстинктивно выставило руки вперед – ладони встретились с бетоном, мой нос избежал вправления, а тело такого необходимого морального разложения в какой-нибудь навороченной немецкой клинике….

Крыша вроде должна была отчалить еще на первом лестничном пролёте, но в опасной близости от бетонного пола она подала признаки жизни, и вот тут-то и началось её стремительное движение в противоположную от моего здравого смысла сторону.

Недолго думая я боднул пол своим лбом. Я не мог видеть сам, но могу поклясться грудью Эдварда, на солнце мерцающей хрустальными бликами, что вокруг моей головы заплясали жёлтые мультяшные птички, символизирующие отключку и уход из реальности.

Виски приятно заломило адской болью, временно притупляя гнев. Это невыносимо желанное ощущение дало возможность подняться с колен и сквозь стайку мелькающих чёрных муравьёв в глазах разглядеть впереди балкон, разделённый стеной.

Опять же простившись со здравым смыслом, я поднял правую руку и примерился к стене, оценил расстояние, силу сжатия кулака и уровень кортизола в крови….

Что спасло меня от перелома и пожизненного избавления от игры на гитаре – неизвестно, но вместо вполне ожидаемого удара, я вцепился в собственную шевелюру. Обычно когда дёргают за волосы – это очень больно, но в данный момент, ощущение отделения некоторых прядей от кожи головы дарило чувство равновесия и возвращения к реальности.

Глаза жгло. То ли от вечного недосыпа, то ли от подкатывающей солёной жидкости. Еще немного, и я разревусь, как мальчишка, обиженный на весь свет, но в первую очередь, на самого себя. Благо, свидетелей этой мизансцены не будет, а то бы и из этого умудрились сделать сенсацию, пестрящую кричащими заголовками желтых страниц о том, что ни на что не способный, кроме, как быть вампиром, Паттинсон заливает горе в кулуарах кинотеатра.

Пальцы сами по себе проделали путь от волос до глаз, с силой надавливая на веки, сминая ресницы – я будто хотел запихнуть слёзы обратно в организм, в слёзные протоки, в то место в мозгу, которое отвечало за эмоции.

На ощупь сделал пару шагов, теперь уже совершенно не думая о возможности запнуться, уткнулся в стену, развернулся и сполз, собирая ворсинками пальто бетонную пыль. Уселся задницей на холодный пол, разбросал ноги, вытянув их в разные стороны, и ткнулся затылком в стену.

Гнев поутих и теперь тихонько плескался где-то в районе солнечного сплетения, посылая короткие алые вспышки за закрытыми веками.

Губы вдруг начали кривиться – сам не знаю почему – то ли заржать, то ли всё-таки зареветь. Чтобы избежать и того и другого, я просто непечатно выразился. Громко. С удовольствием. Смакуя каждое слово. Запустил трёхэтажным матом в гулкую серую пустоту.

Завершил я словесное освобождение тремя чёткими ударами затылка о стену.

Жёлтые птички, я думаю, резвились теперь ряда в три вокруг моей головы.

Гнев, видимо, получил хорошее сотрясение и бесформенной массой свалился куда-то в желудок.

Прекрасно. Теперь можно закурить. Нет. Мне просто необходимо сделать пару затяжек.

Ей-богу, я чуть не расплакался – в заднем кармане брюк была в говнище смятая пачка с одной единственной, выпотрошенной до фильтра, сигаретой. Олень, бл*ть! Доёрзался во время просмотра! Какого, спрашивается, хрена надо было так нервничать? И эта грёбаная привычка пихать пачки в самые уязвимые места!

Табло с очками за сегодняшний день нагло мигало с цифрой «минус один» в пользу Роберта Паттинсона. Но это же я - зануда в третьей степени! И я естественно попытался отковырять остаток тонкой бумаги от фильтра и впихнуть жалкие крохи табака, которые бережно ссыпал на ладонь.

Кхм. Две минуты бесполезных попыток, и табло уже мигало «минус два», конечно, в мою пользу!

- Возьми!

Срань Господня! Я впервые в жизни узнал, что означает фраза «с замиранием сердца»! Твою мать! Моё сердце не просто замерло, оно, бл*ть, остановилось, трепыхнулось, а потом худо-бедно начало постукивать.

И пока мой орган, отвечающий за жизнедеятельность всего организма, выписывал странные пируэты, из-за бетонной стены показалась тонкая ладошка, положившая на мою сторону изрядно потрёпанную пачку синего Честера.

Минут пять я метался между паранойей, плавно перетекающей в манию преследования, и полной потерей рассудка, граничащей с появлением галлюцинаций в виду нехватки в организме никотина.

В итоге мигающее табло с отрицательным для меня результатом подсказало забить и таки уже пыхнуть.
Не сдерживая идиотскую улыбку, рвущую мои губы, я на автомате полез в карман за зажигалкой. Странно было бы, если бы я её нашёл.

Словно угадав мои манипуляции, хотя я довольно активно шуршал карманами, из-за стены снова показалась девичья ладонь, на этот раз оставившая на моей половине чёрную зажигалку с узнаваемым названием «Cricket».

Я – маньяк, ибо долгожданная затяжка сродни пьяному оргазму – вштыривает быстро, но ощущение удовлетворения тотчас же теряется.

Посчитав, что я и так злоупотребил добротой незнакомки, я аккуратно примостил зажигалку на пачку и положил нехитрую конструкцию с торца стены.

- Можешь оставить себе, - тут же отреагировал мой никотиновый ангел-хранитель. - Именно на такие случаи жизни у меня имеется стратегический запас, - и словно в подтверждение незнакомка стала чем-то шуршать, очевидно, сумкой.

Спустя минуту и пять затяжек за стеной послышался хриплый смешок, явно означавший, что незнакомка не нашла того, что искала.

- Ты в радиусе поражения, - усмехнулся я. - Мой личный дерьмометр сегодня зашкаливает! – с той стороны снова рассмеялись:

- Мда, незадача. Обычно сигареты у меня не заканчиваются так внезапно. Можно? – вдруг спросила она, указывая пальчиком на пачку Честера.

- Они ведь твои. – Сказал я, удивленно пожав плечами, будто бы девушка могла меня видеть.

- Уже нет.

Я хмыкнул, но разрешение дал. Странная ситуация.

Мой мозг снова пустился в какой-то дикий танец, воскрешая уже подсдохшие отголоски гнева. Я вновь заметался между желанием убить кого-нибудь или убить себя. Вернулся к составлению плана по изувечиванию собственного тела или, того лучше, лица, чтобы причина, по которой я выпаду из жизни, была повесомее….

- Тяжёлый день, да?

Твою мать! Сердце трепыхнулось во второй раз! Такими темпами и придумывать ничего не надо будет – меня с почётом доставят в ближайшую больницу, прямиком в отделение кардиологии. Или в дурку, в комнату с мягкими стенами! А то, как иначе объяснить моё резкое выпадение из реальности и полное отключение от восприятия того, что за стенкой человек?

От заумных мыслей мозг свернулся калачиком, и я просто решил прислушаться. Тишина. Вот тут-то меня и накрыло волной липкого страха от того, что я, похоже, действительно тронулся умом. Тишина была абсолютной и монотонной, а, по идее из-за стенки должно было доноситься хотя бы дыхание.

Я, как только мог, напрягал свой вроде бы музыкальный слух, но всё было тщетно. Тишина. Звенящая, безмолвная, пронизывающая тишина. Интересно, Эдвард Каллен также мурыжил свой вампирский мозг, пытаясь уловить волны мыслей Беллы? Твою мать, с какого перепуга я вспомнил об этом? Хотя не мудрено, столько лет играть одного персонажа – это сведет с ума даже заматерелого актера. Что уж говорить обо мне.

Я скосил глаза – с торца стены так и лежала пачка сигарет и зажигалка. Я параноик.

- Не сходи с ума. Я всё ещё здесь.

Сходить уже было не с чего. Я подкурил очередную сигарету, услышал, как прикурила она, и просто наслаждался тихим потрескиванием табака. Этот звук меня убаюкивал. Все-таки я типичный англичанин, впитавший в себя устои и традиции чопорной британской семьи еще с детства.

- А в твоём стратегическом запасе случайно не завалялась бутылочка чего-нибудь? – вдруг спросил я.

- Представляешь, - она снова разорвала воздух лёгкой хрипотцой. - Всегда валялась, а сегодня нет! Видимо, твой дерьмометр работает на большие расстояния!

Я засмеялся. Просто засмеялся, растапливая затаившийся гнев, вытрясая его из грудной клетки. Неуклюже стряхнул пепел, роняя серые хлопья на некогда блестящие ботинки. Было легко. Было просто. Хотелось подскочить и сбегать за бутылочкой чего-нибудь сорокаградусного, попутно послав, куда подальше, Стеф, прихватить заодно пару пачек никотиновой отравы и со всей этой нехитрой снедью обогнуть бетонный разделитель, усесться жопой на край её сумки и вместе слушать потрескивание табака.

Но я даже не пошевелился. Не встал. Не пошёл. Не спросил, как её зовут.

Почему?

Потому что я чёртов параноик. И потому, что эта хренова злоба, ещё час назад точившая меня изнутри, никуда не делась – она просто переместилась и теперь заглядывала алыми глазами мне в душу и шептала, что я не могу сбегать за бутылочкой, не могу сесть рядом с незнакомкой, не могу представиться ей.
Потому что я раб собственного имени и собственной рожи!

Если я брякну своё имя и блесну физиономией, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сложить два плюс два, что в итоге даст премьеру «Милого друга» и меня собственной персоной.

Я снова вернулся к исходной точке, в которой мой затылок просился на встречу с бетонной стеной.

- Хочешь, я расскажу тебе притчу?

Удивительно, но пара слов стёрла мою исходную точку словно ластиком.

- Хочу, - ответил я и потянулся к пачке сигарет.

- Некий купец отправил своего сына к самому главному Мудрецу за секретом счастья, - начала она, а я прислонился затылком к шершавой поверхности стены и закрыл глаза. - Сорок дней юноша шел по пустыне, пока не увидел на вершине горы великолепный замок. Там и жил Мудрец, которого он разыскивал. Против ожиданий, замок вовсе не походил на уединенную обитель праведника, а был полон народа: сновали, предлагая свой товар торговцы, по углам разговаривали люди, маленький оркестр выводил нежную мелодию, а посреди зала был накрыт стол, уставленный самыми роскошными и изысканными яствами, какие только можно было сыскать в этом краю. Мудрец не спеша обходил гостей, и юноше пришлось два часа дожидаться своей очереди. Наконец, Мудрец выслушал, зачем тот пришел к нему, но сказал, что сейчас у него нет времени объяснять секрет счастья. Пусть-ка юноша побродит по замку и вернется в этот зал через два часа, - не открывая глаз, я затушил окурок и тихо хмыкнул – где бы мне найти такого волшебного мудреца, у которого можно вызнать секрет счастья? - «И вот еще, какая у меня к тебе просьба, – сказал он, протягивая юноше чайную ложку с двумя каплями масла. – Возьми с собой эту ложечку и смотри, не разлей масло», - удивительно, но её голос, слегка приправленный едва уловимой хрипотцой, убаюкивал и успокаивал, мысленно я удалялся туда, в рассказываемую историю и был почему-то не юношей, а двумя каплями масла. - Юноша, не сводя глаз с ложечки, стал подниматься и спускаться по дворцовым лестницам, а через два часа вновь предстал перед Мудрецом. «Ну, – молвил тот. – Понравились ли тебе персидские ковры в столовой зале? Деревья и цветы в саду, который искуснейшие мастера разбивали целых десять лет? Старинные фолианты и пергаменты в моей библиотеке?» Пристыженный юноша признался, что ничего этого не видел, ибо все его внимание было приковано к тем каплям масла, что доверил ему хозяин. - Не зря я представил себя именно маслом, я так мал по сравнению с громадой жизни, так ничтожен в океане судеб, но тем не менее, приковываю взгляды, сам того не желая, заставляю на себе запечатлеться. - «Ступай назад и осмотри все чудеса в моем доме, – сказал тогда Мудрец. – Нельзя доверять человеку, пока не узнаешь, где и как он живет». С ложечкой в руке юноша вновь двинулся по залам и коридорам. На этот раз он был не так скован и разглядывал редкости и диковины, все произведения искусства, украшавшие комнаты. Он осмотрел сады и окружавшие замок горы, оценил прелесть цветов и искусное расположение картин и статуй. Вернувшись к мудрецу, он подробно перечислил все, что видел. «А где те две капли масла, которые я просил донести и не пролить?» – спросил Мудрец. И тут юноша увидел, что капли пролиты, - вот, где собака зарыта! Пока она прикуривала, я позволил себе мысленно посмеяться, всё-таки я - не капли, а этот самый баклан, захотевший в двух словах узнать секрет душевного равновесия. Я так же, как и этот придурок, лупаю глазами, раззявив рот, забывая о том, что только в моих силах и в моих руках сохранить самого себя, не пролить эти несчастные капли душевной эссенции. - «Вот это и есть единственный совет, который я могу тебе дать, – сказал ему мудрейший из мудрых. – Секрет счастья в том, чтобы видеть все, чем чуден и славен мир, и никогда при этом не забывать о двух каплях масла в чайной ложке».

Она просто замолчала. Никаких пафосных нравоучений в конце, никаких советов. Только тишина по ту сторону стены, и мне даже стало наплевать на то – бред это или же нет, есть там кто-то или я правда схожу с ума. Мне почему-то просто было спокойно.

Я, кажется, усмирил свой гнев. Кризис миновал. Слова незнакомки возымели свое воздействие на мой разум. Впервые за этот нескончаемый день я чувствовал, что успокоился.

Всё самое сложное на поверку оказывается банальной одноклеточностью. Я ведь не супер-герой, не гений, не, Боже упаси, Эдвард Каллен.

Я обычный парень, даром, что англичанин. Достаточно умён, но не в меру зануден. Весьма разгильдяист и порой алкоголик. Местами сопливый романтик и часто до жопы циничен. Иногда эротоман, но чаще полный профан в горизонтальной плоскости. Я просто мужик до тридцати, с хорошим счётом в банке и с оценкой «выше среднего» в штанах. Ничего нового. Ничего необычного. Таких миллионы. Я всего лишь человек, а не оживший постер, которыми завешивают свои комнатки девчонки-подростки.

Но за завесой контрактов, фальшивых чувств, обилия ненужной информации, многочисленных полезных и не очень рукопожатий, я, кажется, немного потерял себя.

Чтобы ответить на некоторые вопросы, порой достаточно заглянуть за стенку и увидеть свою обратную сторону. Кажется, что свою я увидел сегодня.

Потонув в фееричных эскападах собственного разума, я снова вырубился из реальности. И вынырнув из мыслей, я вновь услышал только тишину. И сколько я так буду балансировать, прислушиваясь к своему второму «я»?

- Ты здесь? – прокаркал я в виду долго молчания.

- Здесь, - прошептали из-за стены. – Хочешь, я буду твоим «случайным попутчиком»?

Я устало потёр брови и привычным жестом подёргал шевелюру.

- Не боишься услышать душераздирающую историю? – я, конечно, не собирался рассказывать о себе, но всего на секунду жуткое желание это сделать накрыло меня с головой.

- Думаешь, мне так интересна твоя биография? – я чуть было не подпрыгнул и не побежал, чтобы расцеловать её в обе щёки – я так долго и так страстно желал услышать эту фразу. - Совершенно не интересна, - продолжила незнакомка. - Мне куда интереснее твоя душа.

- Философ? – эх, жаль она не видит, как мастерски изогнулась моя бровь в знак недоверия и насмехательства.

- Скорее шизофреник в стадии маниакально-депрессивного психоза.

- Ясно. Значит всё-таки философ.

- Проехали. – Снова усмехнулась она, щелкая зажигалкой. Мы, как два алкоголика, которые распивали бутылку на двоих, только здесь и сейчас мы раскуривали ее пачку сигарет, обращая в дым все чувства и мысли.

Спустя две минуты мне стало не хватать её хриплого голоса. А спустя ещё пять я сказал:

- Я устал….

- От себя? – тут же отозвалась незнакомка.

- И от себя тоже.

- Неудивительно, - хмыкнула девушка, тонкие пальчики которой вновь появились из-за перегородки и сцапали очередную сигарету. - Я бы тоже от себя устала, если бы была такой, - продолжила она на выдохе после первой затяжки. И мне до жути захотелось увидеть, как серый дымок выходит вместе со словами из её рта, как она сжимает губами сигарету, делая очередную затяжку, как прикрывает глаза, и тень от ресниц падает на ее лицо.

Но, конечно, я не стремился удовлетворить свое любопытство и не сделал даже попытку заглянуть за стенку, я промолчал, попутно пытаясь подсчитать, сколько времени нам осталось – в пачке было одиннадцать сигарет…. Значит недолго.

- Неужели я так ужасен даже за бетонной стеной, когда ты не видишь меня и вообще даже не знаешь? – я начал раздражаться, и гнев тонкой струйкой устремился обратно в мою голову. И совершенно было не понятно, на кого я больше злился – на неё (потому что она так верно всё подметила) или на себя (потому что так легко дал повод прочитать себя).

- Не надо быть гением психоанализа, чтобы сделать определённые выводы. Особенно после того, что я слышала, как ты долбился своей черепушкой о стену.

Она замолчала, а я снова разозлился – какого чёрта она вообще ко мне прицепилась? Кто она вообще такая? Зуб даю, что на той стороне балкона сидит толстая уродина, которая ненавидит весь мир, но остервенело лелеет свою отверженность и непризнанность.

- Злость – это хорошая эмоция! – Чёрт! Хрипотца уже в который раз разрезала тишину и заставляла меня слушать её. - Было бы куда ужаснее, если бы ты вообще ничего не чувствовал. Когда приходит безразличие – это значит, что умирает душа. А ты жив и вполне жизнеспособен. Просто посмотри на всё с другой стороны, пусть гнев переродится во что-нибудь другое. Направь его в нужное русло. А вообще знаешь…. эмоции и чувства со знаком минус более созидательны, чем положительные. К примеру, любовь. Она зачастую делает человека бездумной скотиной, которая тащится как на привязи за объектом своего поклонения. Человек превращается в сгусток ванильно-розовых соплей и перестаёт рефлексировать на окружающий мир, замыкаясь только на любимом, в итоге отказывает целый ряд жизненно важных систем организма типа здравого смысла, бытового цинизма или просто возможность воспринимать что-то новое из окружающего мира. А с гневом и ненавистью всё наоборот – механизм, собственно, тот же, мы тоже циклимся на чём-то одном, но, тем не менее, движемся, действуем, думаем, хитрим, а не разлагаемся на месте….

Сейчас мне жизненно необходимо была нужна тишина – я пытался обдумать сказанное. Любовь, ненависть – какие основополагающие категории…. Я нахмурился, покусывая губы, заломил пальцы левой руки, подгрёб к себе порядком занемевшие ноги и, беззвучно усмехнувшись левым уголком рта, потянулся за сигаретой.

Встретились два одиночества – незнакомка тоже тянула руку к пачке. И совсем это не как в фильмах: не заиграла романтичная мелодия, не посыпались лепестки роз, и за пределами нашего бетонного уединения не замаячила Эйфелева башня, как вечный символ любви и нежности…. Короче, мы просто встретились пальцами, но так чётко – только безымянными – мой правый и её левый, на секунду замерли, и я, как джентльмен, хотя бы по этнической принадлежности, уступил даме.

Дама тут же вернула пачку на место. Щёлкнула зажигалкой, выпустила порцию дыма, немного закашлялась, зашуршала, видимо меняя позу, и снова затихла.

А моя паранойя, видимо, легла спать, и я уже не обратил внимания на неправильную тишину за стенкой, хотя на этот раз, сигарета в пальцах незнакомки хотя бы потрескивала.

Гнев в очередной раз растворился, и мне снова стало хорошо. Молчать. Курить. Прислушиваться.

Где-то вдалеке часы начали бить двенадцать часов ночи. Рано или поздно всё заканчивается. Пришло и мое время возвращаться в привычное русло, чтобы дальше плыть по течению… улыбаться, скрывая ото всех истинное положение дел, общаться, разбрасываясь шутками направо и налево, безбашенно проводить время в барах за бутылкой пива, слушая завывания со сцены, и снова улыбаться…

- Мне пора, - я не хотел, чтобы это получилось так, но произнёс эту фразу абсолютно замогильным голосом, наполненным одиночеством и отчаяньем.

- Хорошо, - тут же отозвалась незнакомка. - Сигареты не забудь.

Я усмехнулся – странная она всё-таки.

Опёрся на ладони, подтянул к себе колени, толкнулся, встал с трудом – долгое сидение на полу не проходит даром, одновременно защёлкали все суставы. В спортзал, что ли сходить?

Я подтянул галстук и попробовал отряхнуть пальто. После пятой попытки сбить въедливую бетонную пыль – забил. Бомж-стайл форева! Покрутил в руке пачку Честера и вопреки собственным же наставлениям засунул её в задний карман брюк. Подрыгал ногами, чтобы брюки легли на ботинки, а не торчали гармошкой в районе щиколоток. Рука в шевелюру – последний штрих, и Роберт Паттинсон готов к выходу….

Но первый шаг я сделал по направлению К балкону, а не ОТ него. Остановился возле края стены, потому что показалось, что девушка часто и быстро задышала.

Скорчил свою фирменную рожу, от которой все прутся, а я просто ржу. Ну, та самая, где я типа в замешательстве – брови встречаются на переносице, ноздри раздуваются и губы складываются ни хрена не в эротичную «уточку»….

Да или нет? Нет или да? Да? Нет?

Я сделал шаг назад…. Отступил…

- Спасибо, - это всё, на что меня хватило.

- За что? – она спросила тихо, едва слышно и почти не дыша.

- Что выслушала моё битьё головой и мои занудства….

- А…. да не за что, - я не видел, но знал, что она улыбается.

- Спасибо, - зачем-то ещё раз повторил я и быстро рванул к лестнице.

На первом же пролёте я затормозил. Итак – руку в волосню (так лучше думается), ступни под углом девяносто градусов друг к другу (так устойчивее), очередная «уточка»….

Итого – я мудак!

Мои ходули на этот раз не подвели – четыре раза перелететь через три ступеньки, и я на том же балконе.

Никаких сомнений, делаю шаг и огибаю бетонную перегородку….

Пусто.

Присаживаюсь на корточки. На бетонном полу аккуратная горка пепла и в рядок сложенные окурки – ровно столько, сколько она выкурила при мне.

Поднимаюсь и на ватных ногах бреду к лестнице – теперь уже во всей своей Паттинсоновской красе – спотыкаюсь, косолаплю и т. д.

Думаю только об одном – надеюсь, с её стороны балкона есть такая же лестница, иначе как объяснить её исчезновение.

Проверять я, конечно, не пошёл….

---

Источник: http://www.only-r.com/forum/38-320-1

---