Творчество

Пролог

Интересно, а Лондон когда-нибудь спит? Хотела бы я увидеть сонный Хитроу или едва проснувшийся Гатвик... Как и положено крупнейшей европейской столице, Лондон круглосуточно готов принять гостей из любой страны, со всех континентов. Здесь, в аэропорту, – какой бы вы ни выбрали – всегда очень пёстро: казалось бы, уж сколько лет назад Британская Корона отказалась от своих притязаний на многочисленные колонии, но даже сегодня здесь можно увидеть неизменно ярких индусов с детишками мал мала меньше, величавых арабов, шествующих в белых тюрбанах или чёрно-белых кефиях, долговязых и тёмных, как эбонит, эфиопов или жителей Азии в несоразмерных спортивных костюмах несуществующих в Европе брендов.
Я улетела, когда только-только выпал снег, и зима ещё не успела вступить в свои права, пасуя перед глубокой осенью. Улетела не на Багамы, нет. Не в солнечное лето, которое, с недавних пор, можно и в Лондоне есть полной ложкой с середины июня. Мой самолёт держал курс на ещё более лютую стужу Ирландии: мне тогда думалось, что я останусь там навсегда. Я собиралась выйти замуж, и представляла собственную свадьбу как что-то само собой разумеющееся. Мои родители были против, но это мало кого волнует, если дело упирается в резной край алтаря, не так ли?
Мне всегда казалось, что они перегибают палку контроля, пытаясь воспитывать меня даже сейчас, когда я стала вполне себе взрослой. Можно подумать, им мало Шэннона, который был всего на полтора года младше меня, но продолжал жить с ними, явно претендуя на родовое гнездо нашей ничем особым не примечательной фамилии. Почему бы не воспитывать младшего брата, который только тем и занимался, что таскался по пабам, бренчал на гитаре и увивался за девушками? Когда я познакомилась с Шоном, все родительские заботы замкнулись на мне. Лилиан то, Лилиан сё... Не выдержав этого прессинга, я собрала свои вещи и переехала к Шону в Белфаст: жить с ним в Лондоне под прицелом мрачноватого отцовского юмора не представлялось возможным. Переехала, мысленно примеряя другую фамилию, пробуя её на язык: Лилиан О`Нил. Мило, не так ли?
Шон звал меня лилией Нила, когда его настроение становилось лирическим. Парадокс... Чем дольше мы были вместе, тем явственнее ощущалось, что мы, скорее, друзья, чем любовники и, тем более, супруги. К счастью, это понимали мы оба, потому вопрос о свадьбе, повисший было в воздухе, снялся сам собой – за ненадобностью. Точно так же сошли на нет и отношения в горизонтальной плоскости, которые ещё полгода назад развивались более чем стремительно. Теперь со стороны мы больше походили на брата и сестру – это, наверное, моя карма – обзаводиться братьями. Шэннон, который был в курсе всех моих дел, только посмеивался: «Ты потеряла шикарного мужика, сестрица. Наверное, потому что ты – слишком начитана». Он был единственным в семье, кому нравился мой парень.
И Шэннон был первым, кто позвонил мне ранним апрельским утром, чтобы вернуть сюда, в Лондон... Сонный Шон спустился из своей комнаты минут через двадцать после этого звонка.
- Ты сидишь подозрительно тихо. Хотел узнать, всё ли в порядке. Лили?
Подняв глаза от пустой чашки, в которую я так и не сподобилась налить чаю, я пожала плечами.
- Наверное. Не знаю... Отец умер.
- Как? – спокойно спросил Шон, садясь напротив и беря мои беспокойные ладони в свои: летом он занимался дорожными работами, от этого его руки были не только сильными, но и твёрдыми.
- Панкреонекроз, кажется. Не знаю, голова чумная совершенно. Мне нужно в Лондон...
- Конечно...
Всё это время в моей голове звучал голос младшего брата: глухой, прибитый, непохожий на его обычный весёлый тон. Теперь он – единственный мужчина в семье. Главный. Ответственный... Словом, всё то, чего Шэннон категорически не умел и к чему никогда не был приспособлен.
Шон не выпускал моих рук ещё некоторое время, и мы просто молчали.
Шон брал мне билет.
Шон собирал мои вещи.
Шон вёз меня в аэропорт.
- Ты же понимаешь, что мне ни к чему возвращаться? – спросила я за минуту до регистрации на рейс. – Понимаешь, Шон?
- Я буду скучать по тебе, Лили - это я понимаю, - он улыбнулся, но в выражении его глаз читалось глубокая обеспокоенность. – Позвони, когда будешь дома.
- Я сейчас дома, - отозвалась я, понимая, насколько это всё-таки правда.
- Можешь вернуться в любой момент.
- И застать у тебя какую-нибудь дамочку? Краснеть, мяться, объяснять, что мы всего лишь близкие друзья?
- Брось...
- Мы ведь друзья, Шон?
- Конечно. Если хочешь, я могу прилететь завтра...
- Не стоит. Покойный был бы не в восторге от этой идеи.
- Мне страшно отпускать тебя. Ты жутко растеряна сейчас...
- Всё будет хорошо. Шэннон меня встретит в Хитроу уже через полтора часа.
- Передашь ему мои соболезнования?
- Конечно...
В мире всё пребывает в равновесии: мой отец – Джордж Кинг - умер в день свадьбы Принца Уильяма и Кейт Мидлтон. У Англии появилась новая принцесса, в тот же день, когда принцессой перестала быть я - детство заканчивается тогда, когда уходят наши родители. И мне было странно и грустно, хотя у нас с покойным никогда не было по-настоящему близких и тёплых отношений. После похорон я колебалась, не зная, стоит ли пожить немного с мамой и братом, или сразу же отправиться в пропылённую квартиру в другом районе города. Почти сразу после не слишком пафосной церемонии всем нам захотелось дышать полной грудью. Отец был человеком сложным, сильно пьющим и любящим жирное мясо – в конечном итоге, это его и сгубило. Теперь, глядя, как после его такой неожиданной смерти жизнь возвращается к моей ещё совсем не старой матери, я испытывала что угодно, кроме печали.
Растерянность – да.
Напряжённость – да.
Сожаление? Быть может, но нет.
Я прекрасно понимала, что жизнь продолжается.
За время моего отсутствия, Шэннон и его приятель Том организовали собственный бизнес, открыв андеграундный музыкальный клуб, каких в Лондоне сотни, если не тысячи. Но лондонцев традиционно привлекает всё новое, особенно, если это – хорошенько забытое старое. Братишка был полностью погружён в это своё новое дело, и меня радовал его взрослый энтузиазм. Ему уже двадцать шесть, пора бы определиться с собственным местом в жизни. Мне же после смерти отца мне досталась некоторая сумма денег, часть из которых я потратила на выплату последнего взноса за собственное жильё (наш общий дом, естественно, достался матери и брату). Оставшихся активов мне вполне могло бы хватить на нормальную жизнь, вприкуску с пособием по безработице. Но сидеть дома, бесцельно растрачивая время, мне не хотелось. Я подумывала о работе библиотекаря – моё гуманитарное образование позволяло заниматься этим пыльным делом, когда Шэннон сделал мне достаточно туманное предложение. Как обычно, в телефонном режиме:
- Ты не хотела бы поучаствовать в одном деле, сестрёнка?
- Ты на что намекаешь, братишка?
- Слышал, у тебя есть немножко свободных паундов. Хотел взять тебя в долю, вот...
- А я хотела устроиться в библиотеку и формуляры заполнять, представляешь?
- Так я ещё и спасу тебя от рутины! В этой своей библиотэ-э-э-эке ты превратишься в старуху даже быстрее, чем могла бы в Белфасте, - глумливо заявил Шэннон. – Вечером я к тебе заскочу на пару бокалов чая. Обсудим.
И, хотя я совершенно не представляла, что именно он намерен мне предложить, мне нравилась уверенность в его голосе. Открыв окно, я впустила в комнату даже слишком тёплый весенний ветер, позволяя ему играть разложенной на столе газетой.

За окном мерно гудел Лондон, вместе со мной радостно ожидающий любых перемен.