Творчество

Шаги назад и влево, - мы пересекали наполненный игрой спрятавшихся от полуденного солнца теней холл, - были похожи па какого-то лёгкого танца. Фелтон явно знал этот дом, потому что дом будто повиновался ему, услужливо поворачивая светлые ступени пологой винтовой лестницы под каждый наш шаг. Том держал меня за руку, и пожатие его пальцев было уверенным, но при этом наполненным каким-то странным электричеством: моё сердце билось где-то высоко-высоко, будто я – воздушный шар на тонкой ниточке, залетевшее в То-самое-австралийское-лето не так давно выдуманного мной маленького грустного принца…
Принц вырос, а тонкая ниточка между нами была куда прочнее звонкой стальной цепи: каждый раз, натягиваясь, она больно впивалась в наши запястья. Не отпуская, не давая разойтись безвозвратно, напоминая о том, что всё ещё возможно…
Понимала ли я тогда, что именно меня тянет к нему? Природу этой почти наркотической зависимости от его колкостей и острот, от его благородных поступков… Знала ли я истинную цену его благородству? Теперь знала: долгие месяцы, которые мы могли бы провести вместе. Быть может, ссорясь, а быть может – отчаянно любя друг друга. Цена была достаточно высока, чтобы не тянуть больше истончённую донельзя ткань времени.
Впрочем, здесь, казалось, время остановилось, разбившись о Большой Барьерный риф на тысячу маленьких, потерявших всякую значимость осколков. Упало в слабо золотистый, почти белый под ослепительным летним солнцем песок, и осталось там навсегда. Хотя… Что такое «навсегда», если времени больше нет?
После калейдоскопа недавних событий, моя голова чуть кружилась. Как от шампанского, которое мы пили там, на борту самолёта, плавно поднявшего нас в бархатную арабскую ночь, усыпанную хрустальными звёздами. Только в моменты такого вот отвоёванного у жизни и мрачного прошлого счастья можно наесться горстью ягод и захмелеть с пары бокалов игристого вина, не хотеть спать сутками напролёт и судорожно дышать запахом другого человека…
Мне хотелось, чтобы наши пальцы сплелись навсегда – в этом жесте было какое-то первобытное доверие друг к другу. Твёрдая узкая ладонь Тома… Больше не надо отдёргивать руку, приводить мысли в порядок, играть в прятки с собственной совестью. Шаблон разорван, пелена спала – нечего скрывать, особенно от себя самой.
Я люблю тебя, Том… Когда-то мне было очень страшно думать об этом. Я боялась трудностей, но я боюсь их и сейчас. Наверное, ещё больше, чем раньше. Не давай мне думать об этом, ладно?

В ванной было такое же большое окно с видом на бесконечность океана, огромная купель, в которой можно было с комфортом разместиться даже втроём. Душевая кабина притаилась в углу. И мне бы покраснеть, растеряться и отступить, но стремление смыть с себя пот, пыль и воспоминания о сумбуре последних дней было таким сильным и таким естественным… Оказавшись перед достаточно просторным стеклянным боксом, я вспомнила тот мечущийся между небом и землёй лифт в BT Tower. Том стянул футболку и прислонился к стене, заложив руки за голову.
- Могу поспорить, я знаю, о чём ты сейчас думаешь. Шестнадцатый или четырнадцатый… Ты тогда так испугалась, что я и сам испугался, не случится ли с тобой чего.
- Ты помнишь тот лифт? – удивилась я. Он закрыл глаза, улыбаясь.
- Помню. И твоё: «Не обязательно душить меня в объятьях» - тоже.
- Злопамятный… - мои пальцы осторожно прошлись вдоль его колючего подбородка, поднимаясь к вискам. Наверняка его голова сейчас такая же тяжёлая, как и моя… Его волосы, чуть золотившиеся на висках, пахли летом, морем и чем-то ещё, от чего у меня скулы сводило. Накрыв мои руки своими, Том открыл глаза.
В его взгляде появилась какая-то спокойная, почти ледяная наглость – пронзительная, но столь же естественная, как и моё желание быть с ним здесь и сейчас.
- Неа, злокозненный. И, думается, это не самая страшная моя черта.
Мои пальцы гладили его плечи, а его пальцы путались в застёжках моей одежды. В этом не было никакой спешки – только лёгкая дрожь, выдающая иссушающую жажду, подступающую с обеих сторон.
До полного обнажения.
Только ты, я и вода, Том…
Коснувшись губами его груди, я отступила на шаг.
- Джентльмены пропускают леди вперёд, но сегодня первым будешь ты.
- Очень хочется посмотреть, как я задом сверкаю? – съёрничал он. Тем не менее, в душевой кабине он оказался первым. Зашумела вода, и этот звук казался мне музыкой: я привыкла топить свои проблемы в воде. Здесь, на берегу океана, мне было спокойно и легко. Передо мной маячила вытянутая, чуть золотистая трапеция спины Фелтона – узкая впадина позвоночника, напряжённые дельты… Он просто стоял, подставив лицо под падающую сверху воду, и мне хотелось точно так же стоять рядом с ним, прижимаясь щекой к его спине, остывая до дрожи под прохладными каплями.
Мои ладони скользнули вдоль его тела вниз, повторяя путь воды. Том снова поймал мои руки, укладывая их себе на грудь, притягивая ближе, заставляя распластаться, прижимаясь грудью к его спине.
- Тебе холодно? – спросил он, и его голос звучал чуть громче, чем плеск воды. Его явно держала за горло та же жажда, что и меня. – Ты вся дрожишь…
- Это не от холода, - ответила я сквозь зубы. Я чувствовала, как его кожа покрывается мурашками, как напрягаются его мышцы под горячей кожей, но Фелтон по-прежнему удерживал мои руки своими. – Это… ты.
- Поможешь мне? – он будто не слышал. И в этом было что-то острое и сладкое, от чего сердце падало глубоко вниз, замирая и разгоняясь вновь.
- Не замечала за тобой мазохизма… - я с достаточным энтузиазмом принялась намыливать его спину, стараясь не думать о… Да вообще ни о чём не думать! Нет ничего проще, чем мыться в душе, но, чёрт подери, как же сложно не думать о том, во что могут превратиться эти простые движенья!
- Это другое, - глухо сказал он. – Привык довольствоваться малым. Так запросто от такого не избавиться. Но это и приятно. Я до сих пор дорожу каждой возможностью прикасаться к тебе, Стэсс. В моей памяти много таких моментов, которые… - он замолчал, то ли хватая воздух, то ли подбирая нужное слово. – Это сильнее, чем секс. Без этого секс – простая акробатика. Несложная. И не слишком-то нужная.
Мне хотелось быть с ним – больше, чем с кем-либо. И если бы он сказал: «сейчас» - это было бы сейчас, под шум воды и наших дыханий. И мне не пришлось бы подчиняться, потому что это было бы и моё собственное решение.
«Ниточка с иголочкой», - старомодно сказал в моей голове Дэн Рэдклифф. «Бонни и Клайд», - добавила я едва слышно.

Спальня была большой и светлой: впервые с того момента, как я купила свою крошечную квартирку в Барбикане, мне стало мучительно не хватать воздуха в интерьере. Раньше мне хотелось сжаться, спрятаться и не отсвечивать, а теперь хотелось дышать. Нейтральные, будто ослеплённые солнцем, цвета, светлый пол, простые льняные шторы на огромных окнах…
Сев на край кровати, я смотрела, как влетающий в приоткрытое окно ветер играет с занавеской.
- В Лондоне никогда не бывает столько света, - задумчиво сказал Том. – Поэтому я предпочитаю жить за городом. Есть, чем дышать. И никто не пялится мне в окна.
- Скучаешь по Доркингу? – не удержалась я. Он фыркнул, поправляя полотенце на бёдрах.
- Ещё чего… Думаю о том, что у меня снова нет собственного угла. Будто мне опять семнадцать лет.
- Помнишь, когда-то мы хотели купить замок на острове? Ну, всей компанией…
- Помню, - он сел рядом, и посмотрел мне в глаза тем же изучающе-наглым взглядом, от которого у меня тут же пересохло во рту. – Но где теперь эта компания?
- Не прошло и года.
- Жалеешь?
- Нет. Я могу жалеть только о том, что я – трусиха, каких поискать. Я всего боюсь, Том…
- Не бойся… – он придвинулся чуть ближе, разворачиваясь ко мне грудью. – Я тобой займусь, - Фелтон осторожно потянул за край моего полотенца. – Ложись, ты устала…
Кровать казалась огромной. Откинувшись на спину, я увидела, что Том улыбается.
- Что?
- Если ты снимешь полотенце сейчас, я ослепну - мне будет чертовски сложно, поэтому…
Он жестом предложил мне лечь на живот, загадочно улыбаясь. Стесняться мне было нечего, терять – тоже, а любопытство, как известно, не одну кошку сгубило.
Осторожно убрав мои влажные волосы с плеч, Фелтон прошёлся твёрдыми пальцами от шеи вниз, разбирая нервные комки моих зажатых и затёкших мышц. Я поймала себя на мысли, что совершенно отвыкла от того, что кто-то заботится обо мне.
И улыбнулась, прежде чем провалиться в сон.

***
Когда я проснулась, комнату заполнили закатные блики: даже тонкие шторы стали призрачно-розовыми, а шевелящий их ветер рисовал переменчивыми тенями причудливые силуэты фламинго на высоком белом потолке. Одурительно пахло мягкой свежестью летнего вечера…
Сев на постели, я поняла, что в комнате кроме меня нет никого. Сейчас, после предварительной экскурсии, дом уже не казался мне огромным. Скорее, интуитивно понятным. Соорудив подобие тоги из одной из простыней, я отправилась на поиски Тома.
И застала его читающим в гостиной. Услышав мои шаги, он отложил ридер, сжимая пальцами переносицу.
- Почему не разбудил?
Проигнорировав мой вопрос, Фелтон усмехнулся.
- В качестве подруги Калигулы ты смотрелась бы весьма и весьма. Только кровавого пояса не хватает… Если хочешь, можем прогуляться до ресторана. Но лично я бы предпочёл поужинать на террасе. В отличие от тебя, заснуть мне не удалось.
- Чувствую себя виноватой.
- Не надо. Я сам сделал всё, чтобы так вышло. Ну, так что ты скажешь насчёт ужина?
- Если я решу, что вечер достоин выхода, ты натянешь тот костюм?
- Да, - просто ответил он.
- Тогда я голосую за ужин на террасе.
- Останешься в этой прекрасной тоге? – подколол меня Том в ответ.
- Тебе нравится?
- Мы гармонично смотримся, - он выразительно посмотрел на свои светлые домашние брюки.
- Тогда я подберу пояс, пока ты займёшься меню.
- Лично мне, главным образом, хочется мяса и выпить. Это если честно, - сразу же предупредил он.
- Почему нет? – сев на подлокотник его кресла, я откинула белую пену простыни с колен, устраиваясь поудобнее. Ладонь Фелтона медленно скользнула вверх от моего колена к бедру, тут же вернувшись обратно. Коснувшись его волос, я склонилась почти к самому его уху. – Пожалуй, я хочу того же, что и ты…
Ему хватило одного короткого движения, чтобы пересадить меня к себе на колени.
- Уверена? – спросив, он не дал мне ответить, перехватывая моё дыхание своими губами. Как ни странно, долгий поцелуй привёл меня в чувство. – Стэсс… Я и так держусь из последних сил. Не взвинчивай меня ещё больше, иначе для меня всё закончится, не успев начаться.
- Зачем держишься ты, если… Если уже даже я устала держаться?
На мгновение в его взгляде появился привычный холодок недоверия, который тут же исчез.
- Ты же знаешь, я питаю патологическую страсть к говорению. Спиши на моё чёртово благородство, если хочешь… Я хотел бы быть честным с тобой. Теперь.
Уже знакомое чувство дежа вю прошибло меня, будто током.
Когда-то я уже слышала это. Он и пальцем меня не тронет, пока…
Секрет, Том. У тебя оставался какой-то туз в рукаве – кажется, ты говорил мне об этом.
- Что бы ты ни сделал, Фелтон… Это уже ничего не изменит. Я тебя знаю уже не один год. И было бы глупо отрицать то, что ты всегда нравился мне больше, чем друг.
- Я знаю, - он улыбался спокойно, но в этой его улыбке было что-то от обреченной улыбки гладиатора перед последним боем. – Знаю. Но причастие невозможно без исповеди. Мне нелегко просить об этом, потому просто прими тот факт, что я…
- Квази-дева- квази-весы…
- Что-то типа того. И я всегда вскрываю свои старые раны, если знаю, что накосячил. Даже если я был объективно прав со всех сторон…
- Погоди, ладно? Ты же собирался рассказать мне всё за ужином, так?
- Так.
- Тогда я найду себе пояс, ты закажешь ужин – и я тебя выслушаю. Только поцелуй меня ещё раз, ладно?
- А я и не собирался отпускать тебя вот так запросто, - заговорщически подмигнул мне Том, прежде чем наши губы встретились снова.

Из шёлкового парео, сложенного несколько раз, получился отличный широкий пояс глубокого красно-оранжевого цвета. В Дубае мне попались роскошные бусы из отшлифованного янтаря – кажется, случай самый что ни на есть подходящий… Пригладив волосы, я ещё немного покрутилась перед зеркалом, кусая губы. Не для того, чтобы они были ярче: после недавних поцелуев они и так горели...
Я давно не видела себя такой. Быть может, оттого, что в последнее время мне совершенно не хотелось смотреться в зеркало?
Чтобы не видеть своих растерянных глаз.
Чтобы не бояться того, что стоит там, за темнотой моих собственных зрачков.
Чтобы окончательно не тронуться умом…
Сейчас с зеркальной поверхности на меня смотрела взволнованная молодая женщина, в которой я с радостью узнала саму себя. И мне стало так спокойно, как давно уже не было. Кажется, магия этого места начинает работать.

***
На полукруглой, окружённой небольшими деревьями, террасе играла музыка. Нет, никакого музыканта там не было, да и Том не тащил с собой гитару. Кажется, ещё в Хитроу он признался, что оставил её на Капри после первых проб. Поэтому совершенно просто и беспафосно музыкальную атмосферу вечера создавал айфон Фелтона.
Человек, завладевший всеми моими мыслями, сидел в кресле спиной ко мне и курил.
Мне хотелось просто обнять его, прижаться губами к его пахнущему шампунем и дымом одновременно затылку, и не отпускать больше никогда… Вместо этого я стояла, как заворожённая, слушая песню, которая негромко играла в несложных динамиках.

Сердца говорят из каждой комнаты,
Сквозь стены, которые тонки настолько,
что не выдерживают веса слов, которые слышат.
Так огонь пронзает Вселенную, надолго оставляя размытые пятна…

Любопытство толкает нас в дверь,
И, примёрзшие к полу, вы верим всему.
Сорванные порывом ветра, листья под карнизом
Трещат, как гнездо испуганных скворцов.

Мы были молоды,
Мы не прислушивались к подобным мелочам.
Мы влюблялись под пение птиц…

Мы были молоды как Вселенная,
Как наши матери и как эти слова…*

Чувство спокойствия внутри меня звенело в унисон самой грустной из слышанных мной мелодий. Полуобернувшись, Том обнаружил моё присутствие, и потушил едва раскуренную сигарету в пепельнице.
- Как я и обещал, мясо и местное вино. Красное. И ананас…
- Прямо пирушка, притом, на ночь, - усмехнулась я. Фелтон поднялся, чтобы отодвинуть для меня кресло: коснувшись его руки, я почувствовала себя не просто голодной, а изголодавшейся. И дело было совсем не в здоровом аппетите…
Сев напротив, я порадовалась приглушённому освещению: мы не хотели привлекать насекомых, потому довольствовались рассеянным светом, падающим из гостиной, поэтому Том явно не мог видеть, как я бледнею от волнения. Теперь главное – не звенеть вилкой по зубам, хотя бы ради соблюдения всяческих приличий. Впрочем, какие приличия? Моё вечернее платье было красиво задрапированной простынёй, а обнажённый торс Тома Фелтона, золотившийся напротив, явно не просил дополнения в виде галстука.
- Ты зажата, как кулак Поттера, поймавшего снитч при счёте не в пользу Гриффиндора, - задумчиво изрёк Том. – Днём я почувствовал это руками, сейчас вижу невооружённым глазом…
Он не действовал интуитивно, он знал наверняка, что лучший способ ослабить удавку моей исковерканной внутренней логики – упоминание о Поттериане. Мне показалось, что и айфон он принёс не просто так: мы же собирались позвонить нашим…
- Я не большая любительница секретов, да ещё и с изрядным сроком давности. Ты ведёшь себя, как викторианский аристократ, и я не знаю, как реагировать.
- Викторианский аристократ… - Том оттолкнул тарелку с бифштексом и потянулся за бутылкой вина. Мне показалось, что продолжения не последует, потому что он упорно молчал, пока разливал тёмную жидкость по нашим бокалам. Выпив одним махом половину своего, он снова заговорил. – Викторианский аристократ… Я веду себя как солдатик, наступивший на противопехотную мину. Представляешь? Месяц в бою после учебки, не видел ни одного талиба вблизи… Но прекрасно понимает, что его ждёт. В лучшем случае – остаться без ноги. В худшем – отправиться к праотцам. Как думаешь, что его заботит больше? Высота возможной ампутации или вероятность умереть быстро и безболезненно? Ну, почти… - он фыркнул, будто насмехаясь над собственным сравнением. – Наверное, окажись я на его месте, меня бы волновал диаметр разлёта моего ливера по периметру минного поля. Ну и сохранность головы, которая взлетит высоко-высоко, звякая жетонами, в последний раз глядя на этот совершенно дурацкий мир… Я никогда не был на его месте, но я представляю себе безвыходность этой ситуации.
Я прекрасно понимала, что прерывать его не стоит. Исповедь перед причастием… Мне было совершенно не важно, что именно он собирается сказать, в чём признаться: ничто в мире не могло умалить для меня ценности мужчины, сидящего напротив и пытающегося даже в сложные моменты говорить красиво и связно…
- Стэсс, я не промолчал и года, но мне уже тошно. Я уже не могу, хотя я Бог знает, чем клялся, что не издам ни звука на эту тему. Особенно тебе. Но даже сейчас я чувствую себя подонком не потому, что нарушаю данное слово, а потому, что тогда поступил правильно, хотя у меня был выбор. Ха… Не только выбор, но и полный набор козырей на руках. Только сейчас понимаю, чего это могло стоить всем и каждому, кто оказался втянутым в воронку моего правильного выбора, чёрт меня дери!
Допив остаток вина, он налил себе ещё и символически качнул бокалом в мою сторону.
- Как ты сказала? Викторианский аристократ? Будь я хотя бы на четверть кем-то подобным, мне пришлось бы застрелиться, а не пихать себе в ноздри чудесные порошки, в надежде, что совесть меня оставит в покое. Может, всё дело в том, что мне всюду чудился запах дерьма, и я догадывался, что дело во мне самом? Джейд говорила, что мне стоит покончить с прошлым, иначе у меня – у нас – не будет будущего. Но мне было бы проще покончить с собой… И если бы не наша встреча в Нью-Йорке – кто знает? Может, я бы рискнул попробовать.
- Фелтон, ты меня убиваешь… - сказала я единственную возможную правду. Он только усмехнулся.
- Я? Нет. Я всего лишь ампутирую свою гордость. Она у меня ой, какая большая. Выпьем ещё, милая? Видит Бог, я рад, что ты здесь. Что ты есть. Что ты не сделала с собой ничего, хотя ты намного слабее меня. Это я во всём виноват…
- Я люблю тебя, Том. Жаль, что я не сразу поняла это…
- Я понял это сразу, но что толку? – он покончил со вторым бокалом и поставил пустую бутылку под стол. – Не мог же я вложить немного своих мозгов в твою голову… Я пытался делать всё правильно. Играть честно. Но я поздно понял логику игры: как раз в тот момент, когда поставил на кон собственную душу…
- Если ты убил человека, я готова помочь тебе спрятать труп, - вызвалась я. Атмосфера была чудовищна, и мне искренне хотелось довести ситуацию до абсурда, а не понимающе молчать, пока он разрывается от своих откровений.
Том Фелтон никогда не выдавал на-гора и десятой доли своих переживаний, но сейчас… Наверное, впервые за всё время нашего знакомства мне было страшно за него.
Быть может, именно таким видела его Джейд и об этом предупреждала меня…
- Спасибо. Но если бы всё было так просто… Убийцей быть легче, наверное. Ты же видишь, каким я стал: сижу в сказочном месте с женщиной своей мечты, и прёт из меня какая-то достоевщина. Логичнее было бы навёрстывать упущенное в первой попавшейся спальне, наверное…
- Видимо, логика тебе порядочно опостылела…
- Ты всегда понимала, о чём я… - ананас был очищен и порезан крупными кубиками, иначе я волновалась бы о том, как поведёт себя нож в этой красивой узкой кисти. Наколов один сочный кубик на вилку, Фелтон на мгновение замолчал. А потом его снова понесло… - После моего тогдашнего визита в Нью-Йорк всё несколько изменилось. Если бы мог тогда сказать тебе, как много зависит от каждого твоего слова, ты бы точно посчитала меня идиотом. Но именно в тот долгий и невыносимо яркий день я пораскинул мозгами и пришёл к выводу, что мне есть, зачем жить. Что пора бы перестать маяться дурью. И что надо бы действовать.
- Ты хочешь сказать… - попыталась я озвучить догадку, но Том оборвал меня на полуслове, махнув рукой.
- Я хочу сказать, что если бы ты была действительно счастлива с Робертом, мы бы вряд ли разговаривали с тобой здесь и сейчас. Это значило бы, что я и впрямь был прав тогда… И что из моего тупика нет никакого достойного выхода.
Моё терпение кончилось. Сколько можно играть в подобие приличий, да и кому они нужны в подобных ситуациях? Мы на краю света, южная ночь густа, как чернила каракатицы, а я должна сидеть в полутора метрах от него и просто слушать?
В отличие от Тома, я не мучилась данными обещаниями: кажется, мои брачные клятвы так и не получили положенной им силы... Завернув приборы вместе со скатертью – в конце-концов, это только посуда, я села на освободившееся место прямо перед Фелтоном, позволяя ему уронить голову на мои чопорно сведённые вместе коленки и запуская пальцы в его чуть влажные от вечернего воздуха волосы.
- Скажи, наконец, какую занозу ты загнал в себя в прошлом году! Я видеть не могу, как ты сам себя ешь…
- Помнишь тот вечер, когда я вызвонил тебя и уговорил, чтобы ты приехала в Ричмонд-Гейт?
- Уговорил? Ты хотел сказать, заставил?
- Да. Именно. Заставил. Хорошо, что помнишь. В тот вечер у нас с Робертом получился долгий разговор до твоего приезда. И я не соврал тебе насчёт того, что он о тебе не спрашивал. Он не собирался задерживаться в Лондоне надолго. Те самые сто часов, бла-бла-бла… - его голос терялся в складках моей импровизированной юбки, которые он методично разглаживал ладонью. – Так вот, тогда я сказал ему, что… Я рассказал всё, что знал о твоих переживаниях, о том нашем разговоре у тебя дома, когда я включил Капитана Очевидность и с упорством садиста выдавливал из тебя признание в любви к Паттинсону. Сказать, что он был удивлён – не сказать ничего. Наш с тобой тогда ещё общий приятель Роберт сделал круглые глаза морского окуня и сообщил мне, что он пребывал в святой уверенности, что ты нашла ему замену… В моём скромном лице. Признаться, меня это выбесило нещадно, но мне очень хотелось, чтобы ты была счастлива. Я видел, как ты переживаешь…
- Не надо… - попыталась я остановить то, что остановить было невозможно. Естественно, Фелтон меня не послушал. Не поднимая лица, он продолжал.
- Я сказал ему, что ничего такого и близко нет, хотя я и не против. С этого момента и начался его живейший интерес к происходящему. Впрочем, мы оба с ним – отличные актёры… Без ложной скромности. Ты приехала, он дождался момента. Как по нотам! И только я – претендент на очередные ослиные уши. Он же нравился тебе… Ты была влюблена в него! И кого волновало, что чувствую при этом я?
- Меня волновало…
- Я знаю, Стэсс. Знаю. Каждый раз натыкаясь на твоё волнение, я чувствовал себя круглым идиотом - тебе ли об этом не помнить?! За моей язвительностью всегда стояли очень большие сантименты, но я никогда не врал тебе, кроме одного единственного раза… А утром, когда я безропотно нёс твои пакеты, мне не перчатки тебе вернуть хотелось. Мне хотелось вернуть тебе способность соображать. Надо было встряхнуть тебя, крикнуть тебе в лицо, что всё не просто так, и что ты меня любишь. Как думаешь, ты поверила бы мне? Даже при условии, что я всегда прав…
- Сомневаюсь…
- Я о том же. После того, как ты позволила мне стать твоим агентом, я одной ногой стоял в раю, а второй – на той самой противопехотной мине, которая подо мной до сих пор… Когда я понял, что Роба всё устраивает, даже твоя дружба со мной, я решил, что пора поговорить с ним серьёзно. Понимаешь, к чему я веду?
- Не совсем, если честно…
- Как-то мы встретились с ним в Сохо, и у нас был обычный, казалось бы, ланч. Хотя мы никогда, даже в самые светлые времена не были такими уж хорошими приятелями. В общем… Тогда я сказал ему, что собираюсь сделать тебе предложение. И это было чистой правдой, хотя у меня было больше шансов подменить твоего супруга на съёмках этой его франшизы, чем заручиться твоим согласием. Он выслушал меня спокойно, согласился с тем, что это – моё право. И попросил меня хотя бы неделю не трогать тебя по этому поводу. Там было что-то о равных шансах, и глаза у него были как у Колина Ферта – сама честность и простота, Седрик Диггори во плоти.
- И?.. – выдавила я.
Фелтон рассмеялся очень нехорошим смехом.
- Боже… Конечно, я согласился! Идиот… А через три дня он позвонил мне, и сказал, что сделал предложение сам. И что ты согласилась. И что Джейд вызвалась помочь с оформлением документов… Мы снова встретились, и Роберт Томас Паттинсон крайне серьёзно поблагодарил меня за всё, что я сделал во имя его счастья. Он попросил меня закончить начатое доброе дело – исчезнув с твоих горизонтов. Я обещал ему, что никогда не скажу тебе о том, что собирался сделать – ради твоего же спокойствия. А потом был наш с тобой разговор, когда я весьма неубедительно соврал, что вижу в тебе сестру… Кажется, тогда я был горд тем, что ты мне поверила. Я же сделал всё правильно. Я отпустил тебя к тому, кого ты тогда хотела…
- Знаешь… Надо было залепить тебе по лицу тогда. Зря сдержалась.
- Зря, - согласился Фелтон. – Что было дальше – ты знаешь. Джейд устала терпеть меня достаточно быстро, и я её не виню. До нашей с тобой недавней нью-йоркской встречи я был правильным оловянным солдатиком…
- Называй это свиданием – так честнее.
- Пусть так. Но все эти восемь месяцев никто и ничто не мешало мне считать себя последней скотиной. Думаешь, это потому, что мне было жаль самого себя?
- Это потому, что труднее всего знать правду и поступать при этом правильно, Том.
- Что бы ты сделала на моём месте? – он поднял лицо, обнимая мои колени.
- Не знаю, и знать не хочу. Мне достаточно своего… На своём месте я благополучно изменяю мужу, чтобы не изменять самой себе. И, ты знаешь, даже если представители фонда голодающих детей Африки скажут мне, что им ты гораздо нужнее, я не найду в себе достаточно сил отказаться от тебя.
- Сейчас даже я могу пошутить на тему собственного идиотизма, - уклончиво ответил Том, явно принимая мою версию. – Но временами мне было так лихо… Надеюсь, ему никогда так не будет. Я долгие месяцы наказывал себя сам. Потому что не стоило делать «как надо», стоило начхать на всё и всех, и сказать тебе о том, о чём я уже даже думал слишком громко.
- Ты любил меня – слепую дуру… Которая не может без тебя, но которой понадобилось выйти замуж и уехать на другой континент, чтобы понять это.
- Я видел, как ты влюбляешься в него. Но счёл правильным не вмешиваться сверх приличий… Кретин!
- Без всего, что, так или иначе, случилось с нами, я вряд ли любила бы тебя так сильно, как люблю теперь, Том…
Обижаться мне было не на что: всё время нашего знакомства он только и делал, что доказывал мне, что он – Тот самый. Жаль, что слишком многие его поступки стали заметны только сейчас, спустя дни, километры, мегабайты…
В его айфоне по-прежнему захлёбывались грустью Raised By Swans, а мне хотелось просто прижаться к его груди и не думать ни о чём, кроме моих собственных, переполняющих меня чувств.
Жизнь стремительно возвращалась в мои вены, ударяя в голову, опьяняя и обостряя все ощущения.
Твоя противопехотная мина никогда не взорвётся, Том.
- Я готов ко всему. Но я никогда никому тебя не отдам, Стэсс. Даже в телефонном режиме - твоему любимому Рэдклиффу, которому, наверное, нам стоит позвонить…
- Давай завтра? Не хочу говорить ни с кем, кроме тебя…
- Сегодня я сказал всё, что мог. Остались только вздохи и междометия. Не знаешь, к чему бы это? – вставая с кресла, Фелтон выглядел несколько взволнованным.
- Догадываюсь… - выдохнула я ему в губы.
Знал бы ты, Том, как я этого хочу…

***
Наверх мы поднимались в кромешной темноте и мучительно медленно, то и дело припадая к стене, чтобы отобрать немного дыхания друг у друга. Мой незатейливый наряд спасовал под настойчивостью твёрдых пальцев Тома: развязав шёлковый платок, служивший мне поясом, он легко избавил меня от импровизированного платья, потеряв его где-то в завитках лестницы… Его гладкая грудь была горячей, а меня буквально било ознобом от каждого прикосновения. В то же время, нам не хотелось спешить, растягивая удовольствие от секунд – к минутам.
Будто выполняя моё желание, снова играла мучительно грустная We Were Never Young, хотя и несколько приглушённо: айфон занял своё место в одном из карманов Фелтона.
Мои бусы рассыпались, но это было уже не важно…
- Если я тебе только приснился… - Том толкнул дверь спальни, - … набери меня утром. Я люблю тебя. Очень… Запомни это, пожалуйста…
Было темно, и оставалось лишь радоваться тому, что кровать даже поперёк достаточно широка, чтобы не позволить нам растрачиваться на заботу об удобстве. Ладонь Фелтона уверенно скользнула вверх по моему бедру, вполне закономерно переходя с внешней орбиты на внутреннюю.
- Даже если я тебе приснилась – не останавливайся… - отозвалась я прежде, чем он снова поцеловал меня, отбирая способность связно мыслить, говорить и думать о чём-то, кроме продолжения. – Тем более, не останавливайся…
Мне хотелось видеть его глаза, но густая темнота этой ночи с болезненной точностью прорисовала каждое из наших прикосновений, отменяя долгие предисловия и нивелируя ряд обязательных прежде условностей. Двое суток разговоров, обниманий, касаний и запредельной откровенности превратили нас в максимально заведённых людей, жаждущих только одного – обладать друг другом.
Без мыслей, без комплексов. С одним-единственным инстинктом на двоих. С обоюдной мечтой о том, чтобы начать… И кончить. Казалось, другой цели у нас просто не может быть. При этом, даже почти став одним целым, мы понимали – нас не хватит надолго. Не в этот раз. Не сейчас… Но время здесь, в раскалённом воздухе, разлитом в тонких микронах пространства между наших тел, потеряло нюх и притупило когти, а каждая отвоёванная у него секунда становилась целой непрожитой жизнью.
Том не был ласковым или грубым: он был таким, каким должен был быть. Он был моим – в самом широком смысле этого слова, и от осознания этого естественного, но такого нового для меня чувства единения, хотелось плакать. И я чувствовала подступающие к глазам слёзы, исступлённо закусывая его плечо, прихватывая губами мочку его уха, ощущая под пальцами тепло его кожи и вдыхая её терпкий запах…
Мои ладони скользили вниз от его лопаток… Моё дыхание начиналось там, где заканчивалось его дыхание, пахнущее вином и ещё чем-то сладким и горьким одновременно… Его поцелуи на моей шее и груди оставляли чувствительные и наверняка заметные следы…
Мне казалось, что я падаю в пропасть. Соскальзываю медленно, наполняясь тягучим мёдом предвкушения очень скорой встречи с чем-то неотвратимым, неизведанным, но необъяснимо приятным.

_____________________________
*Raised By Swans – We Were Never Young