Творчество

Глава 4 (часть 1)



Она отступила на шажок и опустила голову. Казалось диким, что её кожа запомнила тепло его рук. Ведь это просто руки… его руки. Пауза затянулась. Роби отошла ещё и потёрла плечи, словно пытаясь смахнуть его прикосновение:
- Холодно? – зачем он говорит так тихо.
- Нет, - у неё получилось ответить слишком быстро и резковато. Девушка подошла к оконцу и, вдохнув прохладный ночной воздух, посмотрела на небо. Оно было на редкость чистым, таким тёмно-сине-прозрачным, как бархат. И совсем не высоким, казалось, его можно погладить, только протянешь руку и ощутишь его мягкость, а диск Луны плыл в ореоле лимонно-синего.
- Интересно, какие песни крутит этот диск? - Роберт стоял у неё за спиной, она чувствовала его.

«Нет! Нет! Нет! Стой, остановись, не подходи, не говори, не смотри!»

- О несбывшемся, - задумчиво проронила Роби.

Он словно почувствовал незримую перемену в ней и отошёл, снова присел у стены. Странное чувство – будто что-то тягуче-вязкое витает в воздухе, приседает на плечи, обвивает с головы до ног и от этого хорошо, просто хорошо. И эта комната, и ночь, и тишина – показались ему уютными, и девушка…

- Где ты родилась? – он достал электронку и прикурил.
- В Глазго, я шотландка, - второй раз за вечер она видела, как его глаза удивляются, а брови ползут вверх. - Что? Страшно? Не бойся, ты хоть и спутал меня с парнем, но килта у меня нет и волынки тоже, - она улыбнулась уголками губ.
- А я бы послушал, как ты играешь на этой странной штуковине, - она смотрела, как его длинные пальцы держат сигарету. И вроде ничего необычного, и в то же время - ничего обычного. Гаспар курит совсем иначе. Гаспар…

Они встречались с Ульелем почти год. Это были долгие месяцы разлучниц встреч, его отъезды на съёмки, её мотания по миру, и жаркие ночи коротких ассо*. Она никогда не ждала его у двери, а он ничего не обещал ей. Этим и привязал. Иллюзией свободы. А когда однажды вечером ей необходимо было уйти, он не пустил её. Требовал объяснений - что и почему, собственнические инстинкты дали о себе знать. А она ничего не говорила, просто молчала. Она не мола сказать ему, куда уходит. Тайна перестаёт быть тайной, когда о ней знают двое.

Она не ревновала его, а его это, похоже, задевало. И только порой ночами, подолгу смотря на неё спящую, он думал о том, какого цвета могут быть глаза у их детей.

Впервые они встретились поздней осенью в Париже. Той ночью ей не удалось достать крепёж для строп, и намеченная акция откладывалась. Она решила посидеть в любимом кафе неподалёку от Нотр-Дама, там к ней и подсел высокий темноволосый парень с красивой улыбкой и милой ямочкой на левой щеке. Она помнила, как по карнизу стучали капли дождя в их первую ночь.

С ним рядом было уютно и просто. Он читал утренние газеты, полулёжа на диване в гостиной, приносил ей кофе прямо в постель и непременно проливал немного на бельё, оставлял не закрытым тюбик пасты на зеркале в туалете. Она знала, откуда у него маленький шрам на лице, как самозабвенно он поёт в душе, и как стесняется выходить на красноту дорожек на премьерах. Их связывало много, но порой ей казалось, что ничего. Они никогда не говорили о любви до вечера пятницы две недели тому назад. Это не было пылким признанием коленопреклоненного влюблённого – Гаспар просто протянул ей комплект ключей от своей парижской квартиры. Молча, но молчание, подчас, бывает красноречивее всяких слов. Она не взяла их и сбежала. Сбежала сюда, в Шенонсо, чтобы оказаться запертой наедине с англичаниным, который, казалось, умел слушать тишину так же вдохновенно, как и она.

В душу девушки закрадывалось смятение, она интуитивно понимала, что во всем этом кроется угроза – в его движениях, в его слова, в его глазах. И, как это часто бывает, чувствуя угрозу, душа начинает обороняться, защищая сердце.

- А я бы послушала, как ты поёшь.
- Инструмента нет, а без нег… Ты слышала как я пою?! – вот сейчас он и правда был поражён.
- Ну, так, не особо много чего я слушала, - она почему-то захотела, чтоб он узнал.
- И?
- Не, ну я ж правду скажу.
- Ага, давай.
- Ты в той песне просто фантастически блеял, - секундная пауза, и Роберт разразился таким громким смехом, что его наверняка было слышно на улице.
- Бл… блеял?! – он даже прослезился от смеха.
- Да ладно, может это я такая привередливая, - он покачал головой.
- Ну, ведь фантастически же блеял, - он смотрел на неё снизу вверх и широко улыбался, и казался при этом удивительно трогательным.
- Музыка так важна для тебя?
- Просто музыка это то, что всегда со мной, то, что никто не отберёт у меня ни при каких обстоятельствах, это единственное в чём мне никто не указывает, и единственное где я не играю роль, - его взгляд из весёлого стал задумчивым.
- Да, и плевать, что кому-то не нравится, ведь когда сочиняешь… - вдруг подхватила Роби, почувствовав, что он говорит о том же, что чувствует и она, когда полностью погружается в творчество.
- Ты тоже сочиняешь музыку?
- Можно и так сказать.
- Всё приходит ночью, в тишине, и сначала музыка звучит во мне, в голове, и когда берёшь гитару – кажется, что мысли обретают звук.
- Именно – ночью! А потом всё складывается в гармонию, обретая цвет, и сотворённое живёт собственной жизнью, - он слушал и совершенно обалдевал от того, что эта девушка знала о нём такое. Как она сумела подхватить и понять? Если только не…
- Ты знаешь? – спросил Роб почему-то шёпотом.
- Да… - тоже шёпотом. Она понимала, о чём он. Да, она прекрасно знала, что и как происходит, когда необходимость выразить свои мысли и чувства через искусство превосходят все другие желания.
Настала его очередь замолчать. Он встал и подошёл к занавешенному зеркалу. Странно так… Здесь, в глубокой провинции, в этой маленькой запылённой комнате он находился с девушкой, которая понимала его самое тайное. Что это? Зачем это ему?

- Ты ведь из Лондона? – она прервала его мысль.
- Да, Барнс.
- Расскажи мне о Лондоне, я очень давно не была там, - и она устроилась в кресле поудобнее.
Роб говорил в полголоса, рассказывая о своих любимых улицах и пабах, о том, как вечерами ветрено на Тауэрском мосту, как сейчас, наверное, красиво на набережной.
Роби прикрыла глаза, сквозь полуопущенные веки она видела его плохо, силуэт размывался, а его голос, пробираясь под кожу, разносил по венам непонятное тепло. Его мягкий тембр отделял реальность мира далёко-далеко и опутывал, как сетями. Казалось, что он позаимствовал мягкость и бархатность у неба и ласкает её задрёмывающий слух.

- Подвинься, - сказал его голос вдруг совсем близко.
- Зачем?- она нехотя вынырнула из сонного тумана
- Я не собираюсь спать на полу. Это кресло вполне выдержит двоих, - и он сел рядом, практически ей на колени. Она попыталась встать, но его рука остановила её. – Тише, куда ты? Выбор спальных мест не велик, я не кусаюсь вообще-то, и буду отгонять приведений в случае чего.
- Аргументов куча просто! Ладно, только не прикасайся и не храпи, - и она постаралась отодвинуться от него настолько, насколько это было возможно, сложила руки на груди, пытаясь полностью закрыться.
- Чего? – он заглянул ей в глаза
- Того! – и она не просто закрыла глаза – крепко зажмурила.

Волшебница-ночь, блуждая по земле, то крадётся на мягких кошачьих лапах, то влетает в окна как птица, то вливается в дымоходы и, оставшись один на один со спящими, начинает колдовать. Она точно знает все их позы и вдохи, легко читает сны, знает про бормотания или слёзы в подушку. Вот и сейчас она колдовала – пол звёздочки, щепотка тёплого ветра, пригоршня нежности – и вот уже руки девушки расслабились, а голова медленно опустилась прямо на грудь парня. Но то ли задумалась волшебница, то ли зачаровалась видом только, вроде, переборщила…

Солнце ещё не появилось, но свет уже пророс бледно-розовым в пост ночных сумерках. Новорожденный лучик солнца, прорвавшись сквозь пелену облаков, достиг земли, проплыл по стене замка и устремился прямиком в чердачное оконце.

Его сон:
Свет! Мотор! Начали!
Нет, я не готов, мне нужно ещё пару минут… Громкие крики толпы, и я уезжаю, пряча своё лицо от ярких вспышек. Машина едет не останавливаясь, долго, очень долго, и я начинаю паниковать, ведь мне же надо выйти, или не надо… Хочу открыть окно, но рука не слушается, а в животе от чего-то разливается тепло, такое нужное, оно вселяет покой и умиротворение… хорошо…

Её сон:
Еду в переполненном метро, сижу, зажатая между двумя парнями. Один почему-то пахнет духами Гаспара, а другой – совершенно чужой. Сидит и улыбается сам про себя. Тесно, жарко. Хочется встать, но ноги ватные. Запах духов настолько сильный, что я отворачиваюсь к чужому запаху. И он уже не чужой… Его стоит вдыхать, с ним иначе. Станция! Движение людского моря… чужая рука на моём плече, и так и надо. Надо повернуться, и посмотреть на не чужого… или не надо… и так хорошо…

Роберт пробудился, но глаза открывать не спешил, он чувствовал, что то тепло из сна исходит от неё, от Роби. А Роби спала. Во сне она развернулась так, что обе её ноги свешивались с подлокотника, а сама она, повернувшись всем телом к Робу лежала на нём. Её правая рука обнимала его за талию, а лицо утыкалась в футболку – она мерно дышала ему прямо в живот. Волосы её слегка спутались, черты лица расслабились, и она чему-то улыбалась во сне. Словно обманывая утро, сквозь полуприкрытые веки он смотрел на неё – тонкие ниточки вен под прозрачной кожей век, приоткрытые губы, ранний луч солнца заплутался в волосах. Вдруг она что-то пробормотала во сне и прижалась к нему теснее. Это просто во сне, ей было так удобнее, а ему… ему - не забыть.

***
Робер усадил Француазу на постель. Она была словно в коме - не реагировала на слова, не взяла заботливо протянутый им стакан воды. Но когда он попытался, присев рядом, обнять её за плечи отскочила, как ужаленная:
- Нет! Не трогайте меня! Не пачкайтесь!
- Тише, тише, милая…
- Я вам не милая! Я мразь! Зачем вы не дали мне прыгнуть?! – и она бросилась к двери. – Отпустите меня!
- Нет, - он говорил слишком спокойно, и только бьющаяся на шее жилка выдавала его усилия казаться спокойным.
- Зачем я вам? – она смотрела на него, а слёзы не прекращали течь из глаз.
- Вы моя невеста.
- Я не выйду за вас!
- От чего же? Это воля вашего отца.
- Горите в аду все «воли»! – она бессильно опустилась на колени и закрыла лицо руками. – Отпустите меня…
- Нет.
- Почему, почему, почем… - она замерла, потому что крепкие руки Робера подняли её на ноги, и она встретилась с взглядом тёмно-серых глаз.
- Потому что… так хочу, - он не сказал того, что хотел.
- Но я не хочу! – крик прямо в эти тёмно-серые глаза.
- Я сделаю так, что захотите!
- Не смейте… что вы дел… о, не… - он больше не дал сказать ей ни слова, закрывая её рот поцелуями. Дорогая ткань платья жалобно трещала под его дерзкими руками. И вот она уже под ним. Красная пелена желания застила его глаза, и он знал, что уже не остановится. И не остановился. Тонкое кружево нижней сорочки была разорвана, и перед его взором предстало самое прекрасное зрелище, когда-либо виденное. Стыдливый румянец, обагривший поначалу только щёки девушки, сейчас разлился по всей коже, делая её соблазнительно розовой. Тяжёлый камзол отлетел в сторону, с рубашкой он справился ещё быстрее. Она лежала перед ним совершенно беззащитная, совершенно сводящая его с ума, совершенная… И когда преград одежды между ними не стало, он опустился на неё, раздвигая коленом бёдра. Она замерла, ожидая вторжения.
- Посмотри на меня, - требование срывающимся голосом.
- Нет, - она сильнее зажмурилась.
- Посмотри на меня! – горячий шёпот ей в губы.
Она приоткрыла глаза и посмотрела на него. Его глаза потемнели от страсти, на щеках алели красные пятна, на лбу вздулась жилка, а из приоткрытого рта с шумом вырывалось дыхание. Он был прекрасен. Её пальцы несмело прикоснулись к его щеке. Большего ему и не требовалось. Громкий девственный крик не остановил Робера, напротив, душа его ликовала. Она была его, только его! Навсегда!

Под утро, когда жажда его тела немного утихла, Француаза задремала. Но Робер снова притянул девушку к себе. А она сквозь дрёму прошептала то, к чему он не был готов, то, что разбило его сердце:
- Луи…

---

Источник: http://www.only-r.com/forum/38-360-3#211185

---