Творчество

Мне удалось держать себя под строгим контролем ровно семь дней. Притом, Том действительно смотался куда-то в отпуск, едва дождавшись возвращения Джейд. Надо отдать ему должное, он действительно хорошо меня знает. Я умудрялась ничем не выдать своей осведомлённости, ровно общаясь с Дэном, который, кстати, несколько раз достаточно непрозрачно намекал мне на то, что у него есть какие-то не слишком важные, но интересные новости. Мне удавалось перевести тему, и всякий раз, когда я делала это, я чувствовала его молчаливое одобрение. Хотя... неделя молчаливого выноса мозга самой себе – это слишком даже для меня.
Впрочем, неделя выдалась плодотворной: я нашла все свои дневники, и теперь они высились в углу комнаты одинокой стопочкой. Сказать, что я не хотела перечитывать их – не сказать ничего. Они были моей терапией, и по-хорошему их следовало сжечь. Но рука у меня не поднималась уже очень давно. Наверное, настало то самое время. Мне не хотелось компании, поэтому я просто отправилась на ближайший пустырь и сделала всё молча, без сантиментов и сожалений.
В сущности, что это? Толстые тетрадки, которые хранили мои мысли несколько лет.
Мои чувства остались глубоко во мне, сколько я не пыталась выцарапать их.
Перебороть себя просто нереально. Именно поэтому, наверное, я не сдружилась с Кристен Стюарт, хотя мы довольно долгое время виделись каждый день. Во-первых, я всегда разговариваю на подчёркнуто британском английском - там, где Крис сказала бы: «gas» или «guy», я скажу «petroleum» или «fellow». Эта маленькая фишка умиляла Келлана и Тейлора, но страшно раздражала Кристен. Во-вторых, в то время как мисс Стюарт практически всё своё свободное время одевалась как типичный подросток, я баловала всех выходами в платьях. Чёрт возьми, никто не отменял женственный кэжуал или сафари! Помню, как-то я сидела в раскладном кресле Роба и читала книгу, в ожидании, когда у него появится хотя бы минутка свободного времени. Ко мне подошёл Питер, который по-отечески относился ко всем на площадке, кто младше его хотя бы на день, и сказал что-то вроде: «Стэсс, ты просто глаз радуешь». Все в той или иной степени проявляли ко мне интерес и участие, но от великой Кристен я всегда чувствовала лёгкий холодок презрения. Эшли пыталась объяснить её поведение, но я только отмахивалась: насильно мил не будешь. Не могу сказать, что мне слишком хотелось дружить с заносчивой и холодноватой Крис, но считать себя пустым местом я позволять ей не собиралась. Несколько раз она заговаривала с кем-то в моём присутствии, всем своим видом показывая, что не замечает меня, но никто из команды «Новолуния» её игру не поддержал. Я никогда не любила людей, которые не умеют держать себя в руках: не нравлюсь – скажи в глаза.
Мы редко оставались наедине, но всякий раз, когда так получалось, она пряталась за сценарием или молча курила, изредка бросая на меня пронзительные карие взгляды. Однажды не выдержав, я заговорила первой.
- Что, Кристен?
Она застыла, будто собираясь с мыслями для ответа. А потом умело изобразила непонимание.
- Это ты мне?
- А что, похоже, будто здесь есть ещё кто-то с таким именем? Ты смотришь на меня так, будто хочешь что-то сказать, но не решаешься.
Фыркнув, она бросила недокуренную сигарету в кусты.
- Если я действительно хочу что-то сказать, то решаюсь. Я просто смотрю. Нельзя?
- Можно, не вопрос. Просто не привыкла, что меня разглядывают в упор.
- Привыкай, - сухо бросила она, поднимаясь со стула. – Прости, мне пора.
Для того чтобы завязывать дружбу, нужно быть интересными друг другу. Нас в некотором смысле связывали только два обстоятельства: мы обе были слегка странными и обе имели какое-то отношение к Роберту. Насколько мне было известно из общения с Эшли, два главных эпитета, применяемых по-отношению ко мне Крис, были «старая» и «русская» - оба не соответствовали действительности, потому никак меня не задевали. Кто из нас в восемнадцать не считал четверть века дремучей старостью? Обижаться на юношеский максимализм в лице мисс Стюарт в мои планы не входило, потому я общалась с остальными девушками съёмочной группы, не обращая внимания на главную звезду франшизы. Пусть бесится.
Непростительно, да?
Больше всего её во мне бесило именно это – я спускала на тормозах каждую её попытку задеть меня, даже её шутку о том, что мы с Робертом – кармические брат и сестра, судя по дате рождения – тоже. В то время я была так счастлива, что меня совершенно это не трогало. Счастье, оно ослепляет, притупляет боль, делает ближе к небу... Но в один из прекрасных дней я стала свидетельницей одного не слишком приятного разговора Роберта с его основной партнёршей. Подслушивать в мои планы никак не входило, к закулисным интрижкам я была глуха, потому гениальная актриса решила выбрать план покрупнее и развернуть театр своих действий прямо перед моим лицом. Во время рабочей паузы минут на пятнадцать, она остановила Роба на полпути к моему креслу и перешла с места в атаку.
- Я всё понимаю, Роб, у тебя личная жизнь и бла-бла-бла, но ты не мог бы устраивать её после команды: «Стоп, снято!»?
- Крис, ты что, не с той ноги встала? – он действительно был удивлён. Обернувшись, Роберт посмотрел на меня. Я отвернулась, показывая, что разговор меня ничуть не интересует. Но не слышать резкого голоса Кристен я не могла физически.
- Сюда не каждая статистка с актёрских курсов попасть может, а у нас на площадке каждый день толкаются совершенно посторонние женщины, - последнее слово было сказано на пару десятков децибел громче, чем предыдущие, прямо как хреновая реклама, которая норовит перекричать основное вещание.
- Слушай, был бы на твоём месте парень – я врезал бы. Чего ты хочешь вообще?!
- Я просто не хотела бы, чтобы кто-то пиарился на моей работе!
- Для начала работать начни... Блин, такое чувство, будто это не моя работа тоже. Несёшь какой-то бред, ты не перегрелась, нет?
- Иди к чёрту, Боб! Он вооон там сидит, тебя дожидается...
- Исчезни, сделай одолжение... – тут же отозвался Роберт.
Я закрыла глаза, делая глубокий вдох. Для девочки, которая отыграла в десятке фильмов, но не научилась даже изменять выражение лица, это было уже слишком. Первым желанием было немного проредить ретро-стрижку главной героини этой мизансцены, но она явно только этого и дожидалась. Позволив ярости клокотать где-то внутри, я чувствовала себя человеком без кожи.
Присев рядом, Роберт обнял меня буквально вместе со спинкой кресла, будто отгораживая от мира своими руками. На нём был этот его потрясающий вампирский грим, толстый слой мертвенно-бледного тонального крема покрывал все открытые участки его тела, потому трогать его мне было нельзя категорически. Если бы то, что он сделал сейчас, увидели гримёры, было бы много шуму и причитаний.
- Чего ты хотела от человечка, который до сих пор не умеет держать рот закрытым? – произнёс он вкрадчивым шёпотом, склоняясь к моему уху. – Забудь. Она не такая злюка, какой хочет показаться.
- Сам-то в это веришь? – мне не хотелось, чтобы моё испорченное настроение сказалось на нём.
- Нет, - выдохнул Роб-Эдвард. – Она действительно та ещё штучка. Но тем не менее, это не повод обращать на неё внимание.
- Хорошо, - согласилась я. – Я не буду приходить сюда. Буду торчать в твоём номере, как заключённая. Как вампир буду дожидаться сумерек, чтобы увидеть тебя. В конце-концов, это избавит тебя от проблем, твоих гримёров – от истерик, а меня – от созерцания этого ужаса на твоём лице. Ей-богу, после запойной ночи в пабе ты просыпаешься краше...
- Стэсс, нет, - его голос не предвещал ничего хорошего. Уговорить Роберта, который сказал: «нет» своим фирменным тоном, с оттяжкой, больше похожей на удар хлыстом, просто нереально. – Нет. Если ты хочешь быть здесь – ты будешь здесь. Я тоже имею кое-какие права. И если руководство «Саммит» не против, пусть Кристен тихо курит в своём собственном кресле.
- Предлагаешь мне подразнить гусей?
- Что-то вроде того, малыш... Эшли вон от тебя без ума. Забудь о Кристен, мир вокруг неё не вертится.
Я всегда верила Роберту. Он всегда был главным, не позволяя мне решать проблемы, расстраиваться по пустякам и принимать что-то слишком близко к сердцу. Все удары, направленные на меня, он брал на себя даже слишком по-мужски. Но и он не был всесилен. Охотно поверю, что вариант «поговорить с кем-то из продюсеров» маленькая заноза уже испробовала. Впрочем, эта палка о двух концах могла ударить и по её хорошенькой головке – ей бы запретили селиться в одном отеле с Ангарано, и «Новолуние» стало бы отчётливо смахивать на её собственную одиноко-безрадостную жизнь. Устав от её постоянных попыток спровоцировать меня на конфликт, я однажды собралась и с утра пораньше улетела в Род-Айленд – навестить Эмму. Мне было небезынтересно посмотреть на один из университетов Лиги Плюща и совершенно необходимо посоветоваться с мисс Уотсон.
- Боги, она что – и вправду такая зануда? Я знала, я же никогда не ошибаюсь в людях, Стэсс! – авторитетно заявила Эмма, выслушав мой рассказ. Мы сидели в её комнате в кампусе Брауновского университета, и я с удивлением заметила, что у неё на столе лежит гора учебников. – Не смотри так на мои книги, я самая настоящая Герми Грейнджер в данном вопросе. Что до твоей Кристен, я вообще не понимаю, как эта сомнительная девица может играть икону современного пубертата... Она даже одевается как натуральный клошар! Не говоря о том, что её манеры оставляют желать лучшего.
- Она обыкновенная девушка, Эм. И пубертат, который на неё равняется, такой же...
- И это прискорбно! – констатировала Эмма. – А что Роберт?
- Нервничает. Я не могу от него требовать ничего в этой ситуации, он и так собачится с ней каждый раз, когда она отмочит свой очередной номер.
- Нервничает он... – она посмотрела в окно, будто ожидая увидеть ответ на все мои вопросы внизу, на газоне. – Когда-нибудь ты действительно перестанешь появляться на съёмках из-за этой неврастенички, либо она превратит в неврастеничек вас с Робертом. Вообще-то, торчать на площадке каждый день – не лучшая идея. У мисс Стюарт стремительно развивается профессиональная ревность. А может, и не только профессиональная, кто её знает. Судя по тому, что я о ней слышала – она как макака с гранатой, если не хуже. Смешно, но в этом вы с ней даже похожи.
- Возможно, это драконит её не в последнюю очередь.
- Не понимаю, откуда она взяла повод тебя не любить! – удивление в голосе Эммы было неподдельным, и мне стало как-то очень тепло. – Ты красивая, умная, начитанная, творческая и тебя, в конце концов, любит Роберт. Хотя, о чём я... Именно это и есть поводы, - ядовито добавила она после короткого вздоха.

И Эмма оказалась права, как ни печально. В один не слишком прекрасный день я тупо взяла чемодан и улетела в Лондон, никого не предупредив, кроме Эшли и Роберта. Они оба доказывали мне, что этот жест будет воспринят как капитуляция, но мне было решительно плевать.
- Если я не уеду хотя бы на некоторое время, я наговорю ей гадостей, понимаешь? – Роб держал меня в своих руках, потому что сама себя в руках держать я уже не могла. – Я не хочу мешать тебе работать, я не могу больше просто слушать то, что она говорит!
- Ты не мешаешь мне...
- Пойми, не сегодня-завтра придёт кто-то из больших шишек и скажет, что я мешаю работать ей! И мне всё равно придётся уехать, или сидеть, не высовываясь. Я согласна быть в твоей тени, как ты не понимаешь?!
- Господи... - в его голосе слышалась вселенская усталость. – Как ТЫ не поймёшь, что мне не нужно, чтобы ты фанатично была в моей тени! Это она хочет, чтобы ты не отсвечивала. А ты сама умеешь светить, малыш. Не улетай... Обожди хотя бы пару дней, дай себе время...
Мне хотелось расплакаться на его плече прямо здесь, в номере, разобрать к чёрту чемодан и действительно никуда не лететь. В конце концов, моей вины в том, что я - это я, было не больше, чем вины Кристен в том, что она – это она. Но мой разум упорно твердил о том, что мне лучше держаться подальше от этой буки в слаксах. И я держалась...
Неделя в Лондоне без него была пыткой. Каждый угол нашей квартиры напоминал о нём, каждое полотенце в ванной было настолько неуловимо его, что просто хотелось вешаться от мысли, что и эту, и следующую ночь предстоит укладываться в пустую постель, не чувствуя его рядом. Звонков и сообщений хватало ровно настолько, чтобы не осуществить это желание. Каждое утро начиналось с его бархатистого: «Привет...» в телефонной трубке. У него был поздний вечер, у меня только-только начинался день, и наше общение в таком режиме лишало его возможности хоть как-то высыпаться. Скрепя сердце, приходилось уговаривать его не висеть на телефоне всю ночь, мотивируя не только здоровьем, но и тысячеевровыми счетами за связь. Ему было решительно всё равно и на первое, и на второе.
В своём упрямстве Роберт Паттинсон был просто неподражаем.
Если бы нас по-старинке соединяли телефонистки, они все умерли бы от смущения, слушая наши разговоры. И после этого каждый из нас возвращался к своей работе...
Естественно, Роберт прилетел следом, как только выдалась возможность. Прилетел, с целью забрать меня с собой обратно. Этот его первый прилёт я помню, как сейчас, хотя такая вот чехарда с догонялками вскоре вошла в традицию. Не знаю, по какой счастливой случайности, но тот сентябрьский день был просто пронизан солнцем... Ранним утром, вместо того, чтобы набрать мой номер, он позвонил в собственный дверной звонок. Лондон не засыпает ни на миг, но там, в тихом райончике Кингз-Кросс, первым просыпается и начинает возиться в своих депо знаменитый одноимённый вокзал. Пока я, практически не открывая глаз, добралась до двери, Роб открыл её своим ключом...
Ещё не проснувшись окончательно, я обняла его, прижимаясь щекой к его небритому лицу. Утро в Кингз-Кросс всегда слегка пахнет паровозным маслом, так же пахли и волосы Роба тогда...
- Привет... – бархатно произнёс он, перехватывая мой ответ поцелуем. – Я приехал к тебе. И за тобой...
Мне всегда нравилось ощущение его колючих щёк под пальцами, а в то утро меня не остановили бы даже гвозди: мне хотелось целовать его лицо, чувствуя, что он рядом, возвращая себе утраченное ощущение счастья. Его кожа слегка блестела, он пах мужчиной, а не одеколоном... Я понимала, что он чуть ли не сразу после режиссёрской хлопушки улетел сюда первым ночным рейсом. Но это было лучше всего – забираясь под его рубашку под расстёгнутой ветровкой, отвечать на его поцелуи прямо в прихожей...
Заниматься любовью, опираясь на стену, это так по-американски...
Потом, когда он закурил, у него дрожали руки, а мне хотелось целовать его в горькие от сигарет и горячие после секса губы, не дожидаясь, пока он выдохнет дым.
- Я соскучился... – сказал он, и улыбнулся. – Я очень соскучился по тебе, малыш...
Он весь был в этих своих коротких фразах с глубокими интонациями. В своих непредсказуемых поступках, неожиданных прилётах... К слову, ругались мы тоже просто потрясающе. С битьём посуды, с ором и беготнёй по комнатам... Он мог сидеть и совершенно издевательски молчать, пока я со психу швырялась вещами, пытаясь добиться его реакции. Он умел закончить любой скандал, просто ответив грубым поцелуем на отвешенную в сердцах затрещину, мог выкрутить мне запястье, не позволяя выцарапать ему глаза и при этом чуть хрипло смеяться... Он был сильнее меня.
Ты всегда был сильнее меня, Роберт.
Даже в тот день, когда мы расстались. И за это я люблю тебя ещё больше.
Я не выдержала и сдалась. Я придумала себе, что мешаю твоей карьере, особенно с появлением распиаренного на все пять континентов творческо-романтического тандема Робстен. Ты об этом не знаешь, но я хотела слинять, пока ты ещё спишь, в твой единственный июньский выходной накануне эмтивишной церемонии.
Ты отказался от активного участия в промо-туре «Затмения».
Ты снимался в «Воды слонам», и я точно знала, что уже очень скоро тебе надают полные руки золотого поп-корна.
А ты, в свою очередь, знал, как я переживаю все издержки твоей популярности. Что я узнала о Робстен не от тебя, и даже не от своих друзей – из какого-то дурацкого несерьёзного глянца. Я тогда не сказала тебе ни слова, хотя была в Лондоне. Я дождалась твоего приезда, чтобы ты сам мог всё объяснить.
Про пиар, про контракт, про своё нежелание в этом участвовать, но пиар, контракт и все дела... Мы оба знали слабые места друг друга, но никогда не били прицельно именно по ним.
- Стэсс, ты же лучше меня знаешь, как я к этому отношусь. Ты же чувствуешь меня через Атлантику и от этого мне ещё хуже. Ты же знаешь, какой я хреновый актёр, если надо изображать чувства... Ну хочешь, я дам тебе слово, что...
Приложив палец к его губам, я покачала головой.
- Не надо. Не обещай мне ничего - как тогда... Я тебе верю, но мне от этого ни капли не легче.
В тот июньский день, я не смогла уйти без прощания, хотя очень хотела. Может быть, где-то в глубине души я ждала, что ты остановишь меня или приедешь через неделю – родной, колючий, любимый. Но я понимала, что этого не будет. Такие вещи всегда понимаешь, как бы фаталистично это ни звучало.
Выслушав мои сбивчивые объяснения, ты улыбнулся и закурил, глядя на меня сквозь дым. Ты и пяти часов не проспал, наверное, потому там, в гостиничном номере в Лос-Анджелесе, ты смотрелся совершенно потерянным, как не вовремя разбуженный ребёнок. Мне мучительно хотелось коснуться твоих волос, пройтись пальцами по рубцу подушки, который так некрасиво отпечатался у тебя на лице, но я сама себе этого не позволила.
Я была красивой, умной, начитанной и любимой тобой дурой, но я понимаю это только сейчас.
А тогда я просто смотрела, как ты куришь, понимая, что это в последний раз.
- Мне хотелось бы орать на весь мир о том, как я люблю тебя, но у меня не было такой возможности: пиар-ходы твоего менеджмента плотно заткнули мне рот.
Ты молчал так, как умеешь только ты. Очень выразительно. Лучше бы орал и швырялся предметами. Лучше бы ударил, хотя я знаю, что ты не способен поднять руку на девушку. Что угодно было бы лучше этого молчания.
- Я люблю тебя, Роберт... – с тихим сдавленным стоном ты запустил всю пятерню в волосы. – Но я больше так не могу... – а потом левой рукой гулко ударил в стену, оставляя лёгкую вмятину на мягком пластике гостиничной кухни. – Отпусти меня...
Ты разомкнул плотно сжатые губы всего один раз. Чтобы коротко сказать:
- Лети, любимая.
И всё. Для меня началось другое время и другая жизнь. Для тебя, наверное, тоже. Во всяком случае, когда я была на той церемонии, твои появления на сцене дорого обошлись бедной ладони Джейд. А через неделю после от тебя прилетела первая открытка, которую мне не забыть никогда, наверное. Потому что на куске картона с совершенно невыразительными кактусами родом из Аризоны ты неровно написал главные слова в моей жизни – с тех пор, как перестал говорить со мной.

*... my love for you was blind
But I couldn't make you see it...
That I loved you more than you'll ever know
A part of me died when I let you go...*

Без копирайтов. Я сама потом нашла эту песню у Lifehouse и добавила её в свой неизменный плейлист имени тебя, после чего удалила тунец к чёртовой матери. Что же ты сделал, родной? Это же обоюдоострое лезвие, а не песня. Лезвие, одинаково больно впившееся и в тебя, и в меня...

***

Я молчала неделю, разбирая себя на части и собирая вновь, словно кубик Рубика. Самое смешное, что за эти мучительно-долгие семь дней я так и не решила, что мне делать. Вернувшись домой, смыв запах копоти с волос, я вынула из стопки «после» первую открытку. Мне показалось, будто вместе с ней со дна поднялось что-то, что мешает дышать...

Ты сказал мне лететь, но забыл очень важную вещь, Роберт.
Ты забыл меня отпустить.