Творчество

музыка

***

В нашем мире слишком часто в ранг абсолюта и идеала возводятся не те вещи. Мы вроде бы даже поклоняемся хрустящему фунту стерлингов и молимся на пацанёнка по имени Justin Bieber. Всё бы было ничего, если бы люди не выпячивали при этом грудь и не плевались бы сладкой слюной принадлежности к якобы обособленным социальным нишам, будь то английский монетный двор или Фан-клуб.

Хвала небесам! Остались ещё те индивидуумы, которые более или менее разграничивают подделку и качественный продукт, и неважно, идёт ли речь о Боге или марке трусов. Есть даже такие отщепенцы, для которых отправной точкой или тем же абсолютом становится другой человек, семья, брак, дети, родители.

Это хорошо. Почти хорошо. Даже если с отрицательным знаком, уже хорошо.

Но человек мал, слаб и несовершенен, ибо так устроен мир со дня его сотворения, и изменить тут, как и поделать, уже ничего нельзя. Найдя себе кумира, человек начинает относить себя к привилегированной касте приближённых, одаривая себя чрезмерными качествами и силами. Иногда – это здоровая гордость. Но чаще всего – больная гордыня.

***

Нормальным людям не нравится просыпаться по утрам. Как бы ты не выспался, как бы хорошо себя не чувствовал, всё равно всегда хочется поваляться с закрытыми глазами парочку лишних минут, урвать себе еще немного ночного спокойствия, не спешить влиться в новый день, еще неизвестно, что несущий.

За последнюю пару лет хороших пробуждений у меня было мало. Высыпался я ещё реже, поэтому просыпаться я ненавидел всегда.

До сегодняшнего утра.

Я проснулся, не потому что эрекция\жажда\головная боль потревожили меня. Нет. Я всего лишь почувствовал, как по голому бедру скользнула тёплая рука, как щиколотки коснулась голая пятка, и это было лучшим пробуждением за мою еще такую короткую жизнь.

Ана сопела мне в плечо, тихонько похрапывая, а я улыбался до ушей, ещё даже не открыв глаза. И неважно, что я увижу, едва разомкнутся мои веки: даже если вокруг нас руины, и привычный мир стёрт с лица Земли, я всё равно буду улыбаться.

Какое мне дело до всего мира, если ему до меня никакого? И не имеет значения, среднестатистический я обыватель или же звезда мирового масштаба.

Тем не менее, дела не ждут. Не переставая улыбаться (я, кстати, всерьёз опасался, что растягивающиеся лицевые мышцы порвут мою кожу, и Ана проснётся от этого звука), я выбрался из-под одеяла, точнее вытащил сначала одну ногу, и только потом вторую, по дюйму вытаскивал своё тело из-под Аниной руки и усердно старался не скрипнуть кроватью.

Наконец, голый и довольный я замер, любуясь сонной мордашкой девушки, которую мне удалось не потревожить.

Взгляд остановился на её припухших губах, и мне до дрожи и писка захотелось к ним прикоснуться. Сейчас. Немедленно. Осуществить простое человеческое желание, мужское желание – поцеловать свою женщину. Не очень грациозное движение, не очень красивый поцелуй…. Ана зашевелилась и я, как подстреленный в задницу, понёсся вон из спальни.

Уже в гостиной, прислоняясь спиной к дверям, я молча ржал сам над собой – потратить столько сил, чтобы бесшумно покинуть ложе и потом так глупо спалиться и удрать, чтобы сделать вид, что вовсе не я разбудил её своим неуклюжим поцелуем!

Пока я пытался выяснить - лечиться ли мой идиотизм или нет, стало ясно, что Ана продолжала сладко спать, а мне пора прекращать самобичевание.

Я сделал шаг и подумал, что всё-таки вылечиться мне уже не суждено и избавления следует ожидать только в случае ремиссии – когда я убегал, я даже не подумал о том, что я голый!

Секунд тридцать я пытался придумать минимально шумное проникновение в спальню, но тотчас же бросил это дурацкое занятие, уповая на то, что у старушки-немки нет привычки вламываться к постояльцам без стука.

Итак, дела. Собственно эти дела мне, видимо, приснились, так как другого объяснения их появлению я не находил, но исполнить всё же собирался.

Засунув утреннюю порцию никотина в зубы, я взял телефонный справочник и уселся на диван, предварительно подтянув шнур допотопного телефона. Шнур зацепился, и за диваном тут же раздался звук падающего стекла. Вискарь.

Улыбка начала съезжать с лица, превращаясь в гримасу вечно унылого Пьеро….
Стоять! - заорал я мысленно на манипуляции моих лицевых мышц! - Хватит! Не сегодня! Когда угодно, но точно не сегодня!

Пару раз выдохнув дымом в попытке успокоить нервы, я открыл жёлтые страницы. Первым делом надо было найти в списке страничку с программой театров.

Выбор пал на Берлинскую государственную оперу, что, естественно, не удивительно, ведь даже я, уже несколько лет не видящий дальше страниц сценария о вампирах, прекрасно знал, что это ТОПовое заведение.

Боже, как я выражаюсь!

Прекрасно, один из лучших оперных залов в Европе, но репертуар воистину заставил меня рвать волосы и хорошо, что на голове, а не на заднице!

Полчаса и пять сигарет я метался между «Травиатой», «Севильским цирюльником» и «ТОской».

Когда мой взгляд напоролся на «Семь песен о семи смертных грехах» в репертуаре одного из театров Берлина, я быстро метнулся к телефону и заказал билеты на «ТОску». На сегодня. В вип-ложу.

Я иду в оперу. С девушкой. Бл*, да я крут!

Чувство собственного достоинства, казалось, сейчас попрёт у меня из ушей! А на самом деле я был похож на сопливого карапуза, которому впервые удалось покакать самостоятельно в горшок и потом надеть штаны без помощи мамы.

Я слишком долго был под вынужденным каблуком – сначала мамы, потом Стеф, потом Кристен, а самым большим каблуком, под которым сидели мы все, обладала госпожа Майер, да не будет она помянута в столь светлый день!

Я чуть ли не перекрестился и позволил себе ещё немного погордиться собственной самостоятельностью. Но стОило мне вернуть взгляд на справочник, я тут же скис.

Я иду в оперу. С девушкой. Я олень!

Нам нечего надеть, и мы миль за пятьдесят от этой грёбаной оперы, а я стопроцентно не буду заставлять Ану быть в роли извозчика! Да пусть отсохнут мои пальцы от набора номеров, но мы будем сегодня в опере! И появимся там с шиком!

С видом маньяка я пробежался глазами по объявлениям, предлагающим аренду лимузинов….

Всё было более чем прекрасно, пока я не добрался до фирменных магазинов известных модельных домов.

Со мной ладно – смокинг, туфли, рубашка, и я готов. А Ана….

Я вцепился в шевелюру и потихоньку взвыл – ну как, скажите мне идиоту, по телефону найти женщину, которая согласиться «на глазок» подобрать платье и прочее….Ну, что там нужно женщинам для похода в оперу!

Повыв ещё немного и почти уже потянувшись за подмогой к валяющемуся рядом мистеру Джеймесону, я хлопнул себя по рукам и решил справиться своими силами.

Поэтому решительно набрал первый попавшийся номер. Громкий, хрипло выплёвывающий немецкие слова, голос добросовестно выслушал меня и тут же бросил трубку.

Я все-таки схватился за сигарету и набрал следующий номер. Милый и манерный голос явно представителя нетрадиционной ориентации, прослушав мой монолог тут же пустился в пространные объяснения и бесполезное щебетание. На этот раз трубку бросил я.

Третий номер не принёс ничего, кроме долгих, заунывных гудков.

Четвёртый и пятый дозвоны долго извинялись визгливыми женскими голосами. Я не дослушивал и снова клал трубку.

Шестой голос был адекватным и вполне сносно говорил по-английски, доступно объясняя, что требуемой услуги у них нет.

Набирая седьмой номер, я почти рыдал от собственной «ни на что негодности» и от напрашивающегося вывода, что без женской помощи я не в состоянии решить ни одной проблемы. Пока я мысленно триста раз себя всячески проклял, на том конце взяли трубку:

- Добрый день. Марта. Чем могу помочь? – я отодвинул трубку от уха и, возведя глаза к небу, возблагодарил высшие силы за цифру семь и за чистейший йоркширский выговор Марты.

- День будет очень не добрым, если вы, Марта, не рискнёте мне помочь! – протараторив это, я затаил дыхания в ожидании вердикта от незнакомки.

- С каких пор выбор нарядов сопряжён с риском? – девушка пыталась говорить серьёзно, но искорки смеха четко улавливались в её голосе. И ещё она точно определила во мне земляка.

- В моём случае невыполнение миссии будет смерти подобно, - рассмеялся я. - Так что, Марта? Вы мне поможете? – девушка молчала пару минут, а я прикидывал в уме варианты выхода из сложившейся ситуации. Наконец, она дала положительный ответ. Минуту я прыгал по комнате и сдавлено ликовал в трубку. Не хило, да? Прыгающий голый Паттинсон, бьющийся в экстазе от радости, что его девушке подберут платье для похода в оперу!

Мир сошёл с ума! А я и не заметил!

В течение тридцати секунд я объяснил, что нужно мне и теперь, уже, наверное, как минут двадцать объяснял, что необходимо для Аны. Десять из этих двадцати минут Марта буквально кричала, что не может взять на себя такую ответственность.

Перечислить перечень нужных вещей и аксессуаров (вспомненных не без участия Марты) было плёвым делом. Мозговой коллапс произошёл, когда Марта спросила размер стоп, объем талии и груди и рост моей спутницы.

- Эээээ, - мычал я и глупо жестикулировал руками, обрисовывая Анины формы, будто на том конце телефонной трубки меня могли увидеть. - О! – я воскликнул так резко, что Марта, кажется, что-то уронила. - Вы знаете актрису Кристен Стюарт? – А что я? Я ничего! Кого мне ещё привести в пример, когда Крис практически единственная женщина, с которой я провожу время последние несколько лет!

- Да, конечно, - в трубке шуршало, очевидно, Марта кивала головой. - Она в «Сумерках» играет. Ваша девушка на неё похожа?

- Нет! – как-то слишком поспешно и громко воскликнул я. Крис была хорошим другом, но…. мне хватало её на съёмочной площадке, и на этом точка. - Она…. эээээ…. – давай, Паттинсон, хватит мямлить! – У неё …ээээ …. формы поокруглее, и она повыше, и да, - я метнулся к двери. - Я знаю её размер ноги! – я почти ликовал, что хоть что-то будет Ане точно впору. - Седьмой, у неё седьмой размер! – я сиял, как начищенный фунт.

- Хорошо, - рассмеялась Марта. - Я думаю, список готов. И теперь последнее, что мне хотелось бы прояснить. Вы точно уверены, что готовы пойти на такой риск и выбрать платье без ведома вашей девушки? – Марта говорила это так, будто в случае неудачи наступит конец света.

- Абсолютно уверен, - для верности я кивнул головой. - Я в вас верю.

Далее, не смотря на протесты девушки, я спросил её фамилию и реквизиты, куда я могу отправить деньги в знак благодарности. Счёт за покупки она обещала прислать с курьером.

Я довольно потянулся, расчесал пальцами шевелюру и набрал последний номер. Кому я звонил? Пусть это будет моим маленьким секретом. Пока.

С чувством собственного достоинства и выполненного долга я отправился возлежать в пенной ванне, дабы отскрести своё бренное тело от остатков ночных утех.

Воспоминания сладко полоснули по расслабленным мышцам, и внизу живота непроизвольно заныло.
Пусть такой жажды насыщения, как вчера, уже не наблюдалось, но Аны мне всё равно было мало. Чертовски мало.

Я откинул голову на край ванны, вдохновенно затянулся сигаретой, выпуская влажный дым через ноздри, прикрыл глаза и погрузился в начавшее зарождаться возбуждение.

Мужчины – сволочи (по себе знаю), даже если у них есть девушка, подрочить с утра – святое дело!

Я затянулся ещё раз, проматывая за закрытыми веками воспоминания об изгибе Аниной спины, приготовился уже воспроизвести в своём мозгу что-то более откровенное, как вдруг….

- Твою мать, Роберт! – раздалось прямо над ухом. - Что за свинство?

Я резко открыл глаза и честно пытался понять, в чем именно заключается свинство – в моём утреннем стояке или в курении в ванной.

Да на хрен, это свинство! Передо мной стояла самая…. Я выдохнул – просто самая!

Ана щурила сонные глаза и упирала руки в бока. Тонкий трикотаж длинной майки обтягивал тело почти до самых колен, но давал разглядеть все, даже самые мельчайшие изгибы и линии.

Непроизвольно я облизнул губы и скользнул глазами по женскому телу.

Резко поднял взгляд на Анино лицо – она шумно выдохнула и, кажется, сжала коленки.

Я чуть приподнялся и прицелился окурком в унитаз. Трёх очковое попадание.

- Свинство исчерпано? – я как можно более эротично выгнул бровь.

- Пока, да, - усмехнулась Ана, не отводя глаз от моих губ. - Какого чёрта ты так рано встал?

Вопрос, конечно, с подковыркой. Она обо мне? Или…. хм…. о нём? В любом случае, мы оба были в полной боевой готовности. Проследив за моим взглядом, упершимся в район бёдер, Ана закатила глаза и присела на край ванны, спиной ко мне, затем принялась расчёсывать спутанные волосы.

- Так что за мировые проблемы ты решал?

Я с открытым ртом пялился на её спину и в ответ смог только бултыхать рукой в воде.

- Я слышала, ты разговаривал по телефону, - пришлось оторваться от созерцания и включиться в разговор:

- И что именно ты слышала?

- Только твой бубнёшь, - Ана остервенело дёргала какой-то особо вредный колтун в волосах. - Ты говорил так тихо, поэтому я и подумала о мировых проблемах. Например, как сохранить умы молодого поколения в виду пагубного влияния на них одного занудного англичанина. Как тебе? – она повернулась ко мне и откинула теперь уже распутанные волосы на спину.

Кажется, кто-то теряет самообладание. И этот "неизвестный" скользил ягодицами по дну мыльной ванны, пытаясь удержать равновесие в сидячем положении. Дожил, твою мать!

- У нас… ээээ…. Планируются некоторые дела вечером, - я на секунду стушевался, но тут же принял боевую стойку, ожидая нападок и расспросов, но из меня тут же выбили дух. Закушенная губа, растрёпанные волосы, перекинутые на одно плечо, искрящиеся глаза, в которых отражались блики воды, оголённые плечи….

Я не думал – просто подался вперёд и схватился за Анины плечи, втягивая её к себе в ванну.

Плеск, смех, шлепки. Мы сидели в полупустой ванне - Ана отплёвывалась от пены, а я словно обезьяна тянулся ступнёй к крану с водой.

Отрегулировав температуру я, наконец, посмотрел на девушку.

И впился в её губы так быстро, что сам этого не ожидал. Сонные губы, такие припухшие и мягкие. И такой же сонный язык, который лениво играл с моим и нежно проводил по дёснам и зубам.

Она стояла на коленях, крепко сжимая ими мои бёдра. Её руки сжимали моё лицо, которое мне приходилось поднимать для того, чтобы ощутить сонный нектар на её губах. Мои руки, которые оказались самыми деятельными, теперь поглаживали влажные волосы и спину, облепленную мокрой майкой.

Я глупо пытался дотянуться до её глаз, чтобы поцеловать их, но целовал почему-то только линию подбородка, иногда отрываясь, чтобы напомнить её губам, что я всё ещё здесь.

Анины пальчики осторожно перебирали мои влажные волосы, язычок потихоньку просыпался и уже более настойчиво вторгался в мой рот.

Ана качнулась вперёд, упираясь ладошками мне в грудь, тряхнула головой, занавешивая наши лица от всего мира своими волосами….мои пальцы считали позвонки на её шее – первый, второй, третий, четвёртый, выступающие лопатки, на которых ощущались выпуклости – родинки, и снова пересчёт позвонков, ладонь нырнула под майку….

Святые небеса!

Только гладкая кожа ягодиц, и больше ничего. Ана, уловив моё открытие, качнулась назад, задевая моё бедро своей промежностью – кожей я ощутил её влажное желание, в воде это подействовало на меня в сто раз эффективнее, и тихонько застонал ей в плечо.

Потянул края майки, Ана подняла руки вверх – ррррраз, и мы в одинаковом положении – мокрые, голые, жаждущие…. Готовые отдаться и обладать.

Она снова выцеловывала мои брови, а я прятал в своих ладонях её грудь.

Она покусывала мои губы, а я ласкал её язык.

Она громко дышала, когда мой язык проделывал длинное путешествие от её подбородка до ложбинки между грудей.

Я непроизвольно скрёб ногтями по её спине, оставляя, наверное, красноватые полосы, когда её пальчики обхватили мой член, а она безжалостно дёргала мои волосы на затылке, в то время как я бедром надавливал на её клитор.

Ана постоянно откидывала мокрые волосы назад, но они всё равно забивались мне в рот.

Она осторожно водила рукой по члену, но всё равно цепляла курчавые волоски, и я дёргался, но эта невыносимая боль была сродни наслаждению. Я бы умер на месте, если бы Ана вдруг прекратила сладкую пытку.

Когда мой язык в сотый раз пробежался по её верхней губе и коснулся дёсен, я рывком приподнял её попку.

Ана сама сжала мой член и приставила его к своему истекающему лону, я пытался уткнуться ей в плечо, но она заставила меня смотреть ей в глаза.

Она опустилась всего на дюйм, впуская в себя лишь чувствительную головку моего члена – я кусал губы, а она, словно Дементор из пресловутой Саги о маленьком волшебнике, высасывала из меня эмоции, с той лишь разницей, что я не опустошался, питаясь в ответ её эмоциями.

Она опускалась медленно, каждое своё движение сопровождая выдохом и приоткрывая рот. Каждый её выдох я пытался ловить губами, но она не давала себя целовать, и меня уже трясло от вида её приоткрытых губ, соблазняющих своей вульгарностью.

Когда она опустилась до конца, я чувствовал её матку и стук сердца. Ее. Свой собственный. Мы бились в унисон.

Она осторожно приподнималась и опускалась, не выпуская мой член из своего тела. Я придерживал её бёдра и всё ещё пытался поймать её выдохи, которые теперь стали чаще и резче.

А потом она высунула кончик языка и на каждое движение бёдрами облизывала мои губы – вдоль, поперёк, проталкиваясь внутрь, обводя только контур. Каждое касание языка отдавалось тупым ударом о низ живота, подгоняя меня к долгожданному оргазму.

Мы не ускоряли и не замедляли ритм, мы просто двигались так, как было удобно нашим телам. Не обязательно биться друг об друга на бешеной скорости, не нужно совершать тысячу лишних движений. Порой сам процесс неспешного обладания дарит еще более фееричные ощущения, взрывая утомленные тела наивысшим чувством удовлетворения.

Мы дошли до оргазма благодаря прикосновению языков, рук, щёк, груди, бёдер, только кончили именно низом живота, просто потому что так устроен наш организм, но я бы не отказался кончить и душой. Хотя, наверное, я только что это сделал.

Ана дышала мне в плечо, оставляя на нём влажные поцелуи.

А я пытался заставить свои ноги перестать дрожать.

- Помыться бы теперь, - прохрипел я, покусывая её шею. Только сейчас я понял, что благодаря каким-то немыслимым манипуляциям в процессе нашего занятия, пробка благополучно покинула своё расположение, и мы сидели почти в пустой ванне.

Ана резко укусила меня за нижнюю губу и отвесила несильный подзатыльник. Сдачи я сдал страстным поцелуем, от чего мой член снова зашевелился, всё ещё находясь в её теле.

Показав мне язык, Ана одним резким движение вскочила с меня, отчего член болезненно дернулся, а я издал разочарованный вздох. Не обращая внимания на мои стенания и полные мольбы глаза, девушка забрала единственный халат и вышла из ванной, оставив меня наедине с мочалкой и собственным учащённым дыханием.

За неимением лучшего, пришлось выходить из душа в полотенце и сверкать голым торсом, а это, в виду отсутствия шести кубиков на моём животе, было не очень эстетично.

Едва я сделал шаг в гостиной, мне пришлось взять свои мысли обратно (будто кто-то, кроме меня, этот бред может знать!!!). Ана смотрела на меня так…ну, как смотрят во всех этих глупых мелодрамах, когда камера начинает вращаться и играет красивая музыка, когда бежит одинокая слеза восхищения…. Самое смешное, что я и сам смотрел на неё также.

Я чувствовал себя властелином Вселенной, и это чертовски подпитывало невесть откуда взявшееся чувство гордости. Непомерной гордости.

- Итак, - Ана вздёрнула бровь и в очередной раз принялась прочёсывать спутанные мокрые волосы растопыренными пальцами.

- А? – я снова ушёл в астрал, наблюдая за её розовыми ноготками, мелькавшими между светлых прядей. Ана закатила глаза и улыбнулась:

- Что там за наполеоновские планы были с утра пораньше? – объяснила она, как для тупого.

- Ах, да! – я запустил пальцы в шевелюру и понял, что единственное, что я не продумал, так это как преподнести Ане информацию о нашей вылазке за пределы данной комнаты. - Ну, в общем, - я дёргал волосы и топтался на месте. - Я тут подумал, - теперь я теребил край полотенца, и, да здравствует моя вечная непруха – оно, конечно, соскользнуло с бёдер, и я тут же словил Анин заинтересованный взгляд, уставленный аккурат в район моего достоинства. - Мы идём в оперу! – выпалил я, пока мы снова не оказались в койке. Ну, или в любом другом месте, более или менее, пригодном для занятий любовью…. Чем? Я мотнул головой и, наконец-то, уставился на Ану, дабы уже узнать её реакцию, а не засорять мысленный эфир своими пошловатыми мыслишками.

- Опера, - протянула она. - Чудно! – девушка скопировала мою позу, и теперь мы оба застыли с крайне глупыми лицами и руками, приклеенными к волосам.

Я стоял и не знал, чего ожидать. Собственно, это можно сделать девизом последних нескольких дней и особенно сегодняшнего утра.

С чего бы я вообще решил совершить такой широкий жест? И куда, твою мать, делось моё чувство самосохранения? Я – в опере? В людном месте? С незнакомкой? Это же хлеб с маслом и икрой для папарацци!

Секундная вспышка прошла, и я тут же вернулся в реальность….в которой мне было плевать на общественное мнение, на папцов, на поклонников и на прочую звездную мишуру, присущую моей профессии. Я просто хотел пойти в оперу. С девушкой. Насладиться свободой и возможностью делать то, что хочу Я, а не кто-то другой.

Где-то внутри меня свернувшаяся клубочком гордыня тихонько мурчала от удовольствия.

- Прекрасно, - полный сарказма Анин голос заставил меня взглянуть ей в глаза. - Ты предлагаешь немного поэпатировать и явиться в оперу в домашних трениках и растянутых майках?

Клянусь моим горячо любимым Эдвардом Калленом, моя улыбка буквально разрывала лицо – гордыня подскочила на все четыре лапы и теперь уже в открытую демонстрировала своё удовольствие!

- Всё продумано, - ей-богу рожа сейчас треснет от гордости. - И у тебя есть…. – я пошарил глазами и нашёл часы на противоположной стене. - Часа четыре на сборы!

- Но…. – я махнул рукой в попытке остановить рвущийся поток вопросов из Аниного ротика:

- Всё продумано! Просто доверься мне. Пожалуйста.

Ана долго, странно долго, вглядывалась в моё лицо. И что-то подсказывало мне, что дело было не просто в её доверии ко мне, а в доверии в целом. Что-то в её глазах снова было совершенно нечитаемым и попросту не приемлемым для понимания. Для моего точно.

В итоге она кивнула, хотя глаза её оставались задумчивыми. Проходя мимо меня, она сдёрнула с моих бёдер полотенце, а у входа в ванную скинула халат.

Так я и стоял посреди гостиной: голый, с дурацкой улыбкой на губах и преисполненный гордости – конечно, за себя, но в большей степени за то, что Ана такая…. такая, какая есть.

***

Пока из ванной слышался плеск и тихое бурчание, я успел выпить три чашки кофе и выкурить бессчётное количество сигарет.

Когда одновременно раздались стук в дверь и выключение воды в ванной – я поблагодарил всех Богов, иначе мне стало казаться, что я сам себе напридумывал всё то, что должно произойти этим вечером.

Посыльные внесли два чехла с одеждой и несколько разно-размерных коробок. Я поставил подписи на бланках доставки, и хотел было залезть в чехол с женским платьем, как открылась дверь ванной, и появилась розовощёкая Ана, которая тут же скептически оглядела прибывшие обновки. А я в который раз обратился к высшим силам, моля их о том, чтобы задуманное осуществилось и, самое главное, чтобы меня не подвела Марта!

Пока я совершал мысленный монолог сумасшедшего, Ана зорким взглядом окинула коробки, тут же похватала несколько, не забыв чехол, и скрылась в спальне.

Мне же оставалось хлопать ресницами и томиться в ожидании, скрасить которое мне помогли мои никотиновые друзья в количестве двадцати штук в пачке и, что уж греха таить, пара глотков (или бокалов) вчерашнего вина.

За сорок минут до прибытия лимузина, я снова залез в душ, чтобы хотя бы притупить запах никотина, который, конечно, не убьёшь, но, по крайней мере, сгладишь ароматом геля для душа.

Стоя в клубах пара, я довольно долго разглядывал себя в зеркале, пытаясь уловить едва заметные перемены. Я боялся признаться даже сам себе, что они были, не говоря уже о том, чтобы копаться в их причинах и следствиях.

Отбросив ненужные на данный момент выверты моего больного разума и шатающейся самооценки, я принялся колдовать над своей шевелюрой – как ни странно, сегодня мне понадобилось пять минут для того, чтобы сотворить свой обычный беспорядок, который в этот вечер должен был выглядеть, как бардак с творческим налётом.

В итоге получилось вполне сносно.

В гостиной я выудил из чехла костюм от Гуччи.

Бл*, с бабочкой!

Я выпустил в пространство своё недовольство, оформленное в витиеватый мат и стойко в течение пяти минут завязывал эту чёртову удавку. Зачёт, Паттинсон! Я никого не убил в процессе и не сломал пальцы.

Рубашка, брюки…. Господи, Марта! Ну, носки то я бы нашёл, но так уж и быть – ради такого случая напялю новые! Начищенные туфли, застегнуть манжеты и надеть пиджак.

Я снова очутился в ванной, пытаясь разглядеть себя всего в небольшое зеркало над раковиной. И снова какое-то непонятное, но от этого не менее сильное, чувство заворочалось внутри меня. Мне нравилось смотреть на себя, нравилось ощущать то, что я чувствовал. Я будто снова был пацаном, который тайком напяливает на себя отцовские галстуки и пиджаки в попытке ускорить своё взросление. Я тоже рос, прямо сейчас. Но дело было не в дизайнерском шмотье, которое, несомненно, добавляло мне «веса», а в том, ПОЧЕМУ и РАДИ КОГО я это шмотье напялил.

Когда я в очередной раз вывернул шею, в попытке оценить свою задницу в этих брюках, из спальни раздался голос Аны:

- Рооооооб! – Господи, эта протяжная «о» в её исполнении меня когда-нибудь убьёт! Перед глазами замелькали картинки сегодняшнего утра и вчерашней ночи – держаться, Паттинсон! С этим девизом в голове я шагнул в гостиную. Аны не наблюдалось, но дверь в спальню была приоткрыта.

- Роооооб! – эта буква «о» таила в себе неуверенность и…. Скромность?

- Тебе не подошло? – с замиранием сердца прокаркал я, про себя клянясь изувечить свою землячку, если она что-то напортачила! В этот момент я нервно дёргал себя за мочку уха…. Идиот! – взвыл я мысленно и тут же кинулся к креслу, в которое несколькими часами ранее были свалены все покупки.

Хвала небесам, Ана что-то тихо бурчала из-за двери и пока не спешила выходить, а я, теперь уже на карачках, рыскал в поисках того, что, пожалуй, было самой главной покупкой.

Я никогда не был скрягой, а когда появилось много денег, я и вовсе не задумывался о том, сколько я тратил. Я не покупал дорогих тачек и не вкладывал деньги в дома, зато я с превеликим удовольствием мог сгрести своих друзей в охапку и арендовать на всю ночь какой-нибудь хороший бар, чтобы провести там время. Я мог покупать маме за баснословные суммы всякие примочки для кухни и дарить отцу коллекционный шотландский виски. Но никогда в своей жизни я не покупал бриллианты! И пусть в этот раз я тоже не приложил к этой покупке ничего, кроме конечной подписи на чеке, тем не менее, это было для меня впервые.

Пару раз стукнувшись о подлокотник, я, наконец, нашёл искомое. Конечно, только в моей жизни, бриллианты могут валяться под креслом.

Я осторожно подцепил ногтём бархатную крышечку…

Фууууууух! Марта, ты только что заработала сотню очков!

На чёрной мягкой ткани блестели маленькие серьги – никаких камней размером с куриное яйцо, никаких висюлек, никаких….. Хрен его знает, как там называется вся эта вычурная херня на цацках, но тут её, слава Богу, не было. Я ещё раз полюбовался на витиеватые изгибы белого золота и извлёк серьги из коробочки, тут же запулив её обратно под кресло, а украшение положив в карман брюк.

Ну да, я всё делаю не как у людей, но мне почему-то казалось, что Ане будет приятнее вот так – увидеть их на моей ладони, чем чопорно принять бархатную коробочку. В общем, я выдохнул, пальцами превратил свой творческий бардак в обычный Паттинсоновский беспорядок и бодро гаркнул:

- Ана? Ты готова?

- Эээээ, в общем, скорее да, чем нет, - бормотала мадемуазель из-за двери. - Но…. Роооооооб! – моя выдержка определённо не справлялась с интонационными манипуляциями Аны. - Я не могу пойти в этом!
Я зажмурился и пару раз сжал и разжал кулаки – Марта, я предупреждал….

- Может, ты сначала выйдешь? – осторожно произнёс я. - А потом мы уже решим, что делать дальше!

Ана снова что-то пробурчала, но дверь всё же приоткрыла.

Честно, правда честно, я пытался сделать так, чтобы слюна не капала на лацкан моего охрененного смокинга, но это было выше моих сил!

Бл*дские небеса! Кого там еще помянуть всуе, пока я окончательно не слетел с катушек от созерцания этой… Невероятной красоты!

Я перестал страдать бесконтрольным семяизвержением ещё лет в двенадцать, но сейчас, видимо, пришла пора об этом вспомнить!

Даже на расстоянии было понятно, что Ана сровнялась со мной в росте благодаря высоченным каблукам, но…. Я сглотнул слюну и скользнул взглядом по её телу!

Я разве говорил, что меня пугает её пристрастие к чёрному? Если да, то я беру свои чёртовы слова обратно!
Чёрное платье, скроенное из полупрозрачной ткани и невесомых лоскутков, сидело на ней, как вторая кожа, и делало её похожей на сказочную…. Нимфу? К чёрту нимф – они слишком нежные, невесомые! Бабочку? Нет, они слишком яркие! Ведьма? Эльф? Да, она была похожа на Галадриэль из «Властелина колец». Точнее, на её тёмное Альтер-эго.

Лицо девушки буквально светилось изнутри нежным сиянием. Длинные ресницы, изящные брови – никаких ярких тонов, только естественно подчёркнутая красота. Хотя, нет. Губы. Алые. Опять нет. Скорее того самого глубокого бордового цвета, что был у вчерашнего вина.

Я наивен, как простак, полагая, что сюрпризы кончились. Все мои глупые надежды на то, что я не кончу в свои дизайнерские штаны прямо здесь, рассыпались, как только Ана сделала крошечное движение и повернулась ко мне спиной.

Уносите хладный труп моей выдержки!

Почти до самого копчика её спина была голой!

Святые угодники! Я покрепче сжал челюсть, чтобы не застонать! Идеально обнажённая спина, длинная шея, не скрываемая под высоко забранными волосами, скрученными в какую-то замысловатую загогулину.

Ана обернулась в пол-оборота и посмотрела на меня поверх своего плеча вопросительным взглядом, в котором буквально читалась мольба хоть о какой-нибудь реакции. Я усердно попытался прочистить горло и даже что-то просипел, но быстро признал свое поражение, попросту поднимая руки вверх, сдаваясь на милость её великолепию.

Пока я пялился на блестящие носки своих туфель, Ана сделал пару шагов и оказалась возле меня. Когда я поднял голову, то уставился прямо в её обжигающие льдинки, и это было до ужаса странно и приятно – мы будто стали на равных, и это благодаря тому, что не она скатилась до моего обыденного уровня, а я поднялся на её…. Только я пока не знал, как его назвать.

Она улыбалась уголками губ и явно нервничала. Что-то щёлкнуло во мне, поворачивая невидимый тумблер с положения «рубаха-парень РПатц» на высшую отметку «мистер Паттинсон».

Я хотел что-то сказать, но только тщетно открывал рот и ворочал языком, а Ана жадно впитывала мою мимику, буквально слизывая взглядом эмоции с моего лица.

- Вот, - ничего более умного придумать я так и не смог, поэтому просто вытащил из кармана маленькие горошины из белого золота.

Ана опустила глаза и взяла мою руку в свои ладошки. Что-то подсказывало мне, что смотрела она не на серьги, а на линии моей жизни.

Она осторожно провела пальчиком по каждому пальцу и легонько коснулась украшения.

- Красивые, - прошептала Ана, беря серьги с моей ладони и тут же вдевая их в уши.
Наверно надо было сказать какую-нибудь милую чушь, но язык не поворачивался, дабы не испортить момент. Да и признаться, говорить не хотелось вообще. Глаза в глаза… пока она надевала серьги, то смотрелась в меня, как в зеркало и я видел свое отражение.

Мы так и молчали, пока я накидывал на её плечи чёрный палантин, пока выходили из пансионата, провожаемые восхищённым взглядом хозяйки и пока ехали до города тоже молчали.

За эти два часа пути я, наконец, понял одну очень важную вещь. На самом деле поговорить можно практически с каждым человеком. Пообщаться по душам можно с чуть меньшим количеством людей. Поплакать в жилетку - единицам, а вот помолчать можно только с кем-то одним. Для меня этим кем-то стала Ана.

Мне было комфортно в молчании. Оно меня не тяготило и мне не казалось, что нам не о чем говорить или, что мы не понимаем друг друга. Между нами не было недосказанности. Между мной и ею, наоборот, было сказано слишком много, и сказано именно этой тишиной.

В течение двухчасовой поездки я всё пытался нащупать ниточки своих эмоций и найти истоки такого самого чувства, как гордыня, потому что назвать ЭТО просто гордостью я уже не мог. Слишком высоко замахнулся, чтобы идти на попятную.

В итоге я пришёл к выводу, что горжусь собой. Значит, не настолько я поверхностный и простой, раз на моём пути появилась такая женщина, как Ана. А самое главное, я гордился Аной. Да, да, именно ею, потому что она заставляла меня пересматривать собственные взгляды, перекраивать чувства, перестраивать желания. Я менялся, и я хотел этих изменений. Ради неё и даже, пожалуй, ради себя.

***

Лимузин остановился возле здания оперы ровно за двадцать минут до начала представления.

За секунду перед тем, как вылезти из машины, я по привычке собрался нацепить на лицо широченную улыбку и сделать лениво-скотский взгляд. Слава Богу, я вовремя спохватился, что здесь нет красной ковровой дорожки и сотни папарацци, нет тысячи поклонников и бесчисленного количества плакатов и постеров с моей (вампирской) рожей.

Сегодня я просто парень, который приехал со своей девушкой в оперу.

Я выпорхнул из машины и тут же обернулся, чтобы подать Ане руку. Маленькая ладошка, розовые ноготки, изящная ножка, упакованная в чёрную туфлю, и вот мы уже поднимаемся по ступеням, и Анина рука в моей руке….

Грёбаная сказка, от которой я пёрся. А зверь внутри меня урчал, пожиная плоды собственной заслуги, и млел от собственной значимости.

Привычка сыграла со мной злую шутку, когда оказавшись в ярко освещённом холле, я в приступе паники начал оглядываться по сторонам, и каково же было моё изумление, когда я понял, что для беспокойства нет причин.

На нас смотрели - да, но явно не потому, что признали во мне Эдварда Каллена. Хотя при любом раскладе было бы странно представить достопочтенных фрау и герров, несущихся на всех парусах с криком: «Укуси меня!».

Женские взгляды облизывали меня, упакованного в костюм от Гуччи. Ану же ласкали мужские и тут без комментариев почему, мне даже хотелось поверх её накидки набросить свой пиджак, лишь бы только мужики перестали облизываться.

И как бы эти взгляды не были навязчивы, они все были наполнены восхищением и завистью. Моя гордыня получила в плюс тысячу к своей интенсивности.

Всю дорогу до зала Ана что-то щебетала о программке и голосах исполнителей, о которых я ровным счётом ни черта не знал, а я, пропуская мимо ушей её болтовню, ловил собственное отражение в зеркальной стене, которая тянулась по всему огромному коридору.

Почти в самом конце я остановился и притянул Ану к себе.

Когда то моя мама, в очередной раз закатывая глаза и качая головой по поводу новой дырчатой футболки или затасканных джинсов, сказала очень мудрые слова, степень важности которых я смог оценить только сейчас. Она говорила о том, что все мужчины до поры до времени пакуют себя в чехол молодого паренька, берущего от жизни всё и не заморачивающегося ничем, кроме зарабатывания денег и хорошего времяпрепровождения. Они не задумываются, что им носить, как себя вести, что говорить, сколько пить и где проводить праздники и выходные. Но однажды, рано или поздно, в жизни мужчины появляется женщина, которая меняет если не всё, то многое. Ради которой хочется втискиваться в лаковые туфли и белые рубашки, хочется прекращать смачно отрыгивать после пива в компании, хочется пить не только водку с друзьями, но и белое вино с ней возле камина, хочется встречать Рождество дома, а не под барной стойкой какого-нибудь паба. Я тогда отмахивался от слов мамы и от молчаливого, но красноречивого взгляда отца, который, кстати, был полностью с ней солидарен. Я был абсолютно и искренне уверен, что никто и никогда не заставит меня всё это делать.

Я ошибался. Как же я ошибался.

Мне нравилось сейчас смотреть на то, что я видел в зеркале. Мне нравилось видеть в нём мужчину в чёрном костюме, который был уверен в себе, умён, успешен, в какой-то мере даже талантлив.

РПатц никуда не делся. Клетчатые рубашки тоже. Но они были готовы уступить место деловым костюмам и уверенности во взгляде, вместо привычного бл*дского взора и драных шмоток.

Мне безумно нравилось, что мы смотримся с Аной не как перепутавший чехлы с одеждой расп**дяй и красавица, а как достойная друг друга пара.

Я оторвался от собственного отражения и посмотрел в глаза зеркальной Ане. Склонив голову к правому плечу, она внимательно следила за мной, и в её взгляде читалось восхищение. Заслуженное восхищение, будто она знала, к какому выводу я только что пришёл, разглядывая нас в зеркале.

Я склонил голову в немом поклоне толи себе (за столь важное открытие), толи Ане (собственно той, которая послужила катализатором подобных мыслей).

Я улыбнулся мраморному полу и, повернув голову, поцеловал Анну в висок, на мгновение зажмуриваясь и наслаждаясь моментом – ведь такого я больше никогда не почувствую. Вот он, тот самый момент, вырванный у вечности.

Оставшийся путь до зала я в очередной раз приписал своей гордыне новые качества. Теперь они были сугубо положительные – мне ведь на самом деле было чем гордиться.

Мы заняли свои места в ложе, и буквально тут же погас свет, и началось представление.

Я не выношу большой сцены – неважно театральная она или оперная. Но это не значит, что я не умею ценить этот вид искусства. Англичане – это особый вид людей, у которых в крови воспоминания о «Глобусе» и «Розе».

Я не выношу большой сцены, потому что ощущаю себя слишком…. Уязвимым. Каждая подскочившая вверх интонация, каждое чувственное движение актёра или певца заставляют учащаться моё дыхание, мои ладони вмиг становятся потными, а волоски по всему телу встают дыбом. Во мне нет столько свободы и силы, чтобы достойно переживать сценическую игру, так похожую на жизнь.

А вот Ана была сильнее меня, от чего я снова ощутил прилив своей болезненной гордости. Я краснел и бледнел, когда на сцене вскрикивали, и не знал, куда себя деть, когда герои вели душераздирающие диалоги. А Ана, не стесняясь, хваталась за сердце, теребила подол платья и заламывала пальцы. Она искренне ахала, всхлипывала, и ей было откровенно наплевать, что кто-то мог увидеть проявления её чувств.

Я не выношу большой сцены, потому что я…. Слаб. Одно дело кинематограф – отыграл двадцать, ну тридцать, ну даже сорок дублей, это запечатлели на плёнку, и всё. Ты свободен, тебе больше никогда не придётся повторять эти чувства. Поскольку в каждом новом фильме все происходит по-другому, иные чувства, иной настрой, иной расклад.

А сцена…. Выходить почти каждый день, как минимум часа на три, порой в течение многих лет и переживать, переживать, переживать! Смерть, любовь, рождение, слёзы, предательство, радость, боль, смех! Переживать это так, чтобы сотни людей, некоторые из которых находятся на расстоянии вытянутой руки, верили тебе и сопереживали, сопереживали, сопереживали….

Когда была исполнена последняя ария, мои подмышки вконец сделались мокрыми, щёки заливал жгучий румянец, а меня бросало то в жар то в холод от переизбытка эмоций, но это только внутри. Снаружи я был спокоен. Только сцепленные в замок руки.

А Ана снова была сильнее меня – она искренне плакала, слизывая солёные капли с верхней губы и утирая слезы со щек ладошкой.

Когда мы снова оказались в лимузине, Ана просто прижалась ко мне всем телом, а я вдыхал запах её волос. Мы снова молчали, предоставляя друг другу возможность переварить увиденное. Хотя, признаться, я вообще не хотел это обсуждать. Иной раз увиденное лучше сохранить в себе, ведь каждый видит ровно столько, сколько может принять его сердце и разум. И вовсе необязательно спешить выплеснуть эмоции и раскрывать душу перед собеседником.

Когда мы остановились в центре Берлина, мне пришлось трясти Ану за плечо, чтобы привлечь её внимание. Она морщила носик и мысленно явно все еще находилась в здании оперы, но стоило ей увидеть вывеску ресторана, как её бровь изогнулась в неподдельном удивлении:

- Сюрпризы продолжаются? – спросила она, пока мы пересекали десяток футов тротуара.

- Нет, мы просто идём ужинать, - Ана согласно покивала, делая вид, что не заметила моего нахмуренного взгляда, за которым я прятал собственную ординарность. Ну да, кроме ресторана я ничего не смог придумать!

Этот ужин чем-то напомнил мне наш поход в немецкий паб – мы молчали и ели, оторвавшись от тарелок только перед десертом.

Я косился в сторону музыкантов, а Ана на дамскую комнату. Когда она ушла попудрить носик, я пулей подлетел к пианисту – мне надо было как-то загладить свою оплошность с рестораном.

Плюхнувшись обратно в кресло, я делал вид, что разглядываю свои ногти и откровенно скучаю.

- Эти туфли меня доконают, - прохныкала мадемуазель де Лавальер, усевшись напротив меня и под столом потирая ноги. - И глаза у меня вылезут на лоб от этих шпилек, - теперь одна рука тёрла ноги, а вторая массировала кожу головы.

И, конечно, не было более подходящего момента, чем этот, чтобы музыканты начали реализовывать мою задумку. Ана подозрительно уставилась на меня, когда я поднялся со своего места и, подойдя к ней, протянул руку.

- Роберт, - ох, этот тон! – Ты ведь не танцуешь!

О Господи Боже, дай мне уговорить эту женщину на танец до того, как кончится вступление песни!

- Я актёр и могу это сыграть! – парировал я.

- Мои ноги, - Ана красноречиво опустила взгляд. Я опустился на колени и снял чёртовы туфли. - Моя голова, - я усмехнулся и наугад вытащил пару шпилек – Анины волосы рассыпались по плечам и спине.

Наконец-то она подала мне руку. Мы шли до танцпола маленькими шажками, потому что Ана была босиком и старалась не наступить на чересчур длинный подол платья. Успели мы аккурат к началу куплета.

- Ван Моррисон? – Ана изумлённо выдохнула мне в шею, вставая на носочки.

- Он самый. И да, я не оригинален! - Я усмехнулся ей в ухо, старательно пытаясь переставлять ноги, так чтобы не наступить своими лапищами на её голые ступни.

Оказывается, танцевать очень легко. Стоит только совместить ритм сердца с ритмом мелодии. Сегодня Моррисон и моё сердце звучали в унисон.

В середине песни Ана прижалась щекой к моему плечу и сцепила руки у меня за спиной, а я к тому времени успел тысячу раз накрутить прядку её волос на свой указательный палец.

Мы выглядели нетипично для этого ресторана. Для этого города. Для этой жизни. Мы вышли за рамки, но я не торопился впихивать нас обратно. Мне было комфортно в новой ипостаси.

Мы не эпатировали, мы просто делали то, что считали нужным, то, чего просто хотели и так, что чувствовали.

С танцпола я нёс Ану на руках, а официант бежал за нами с её туфлями и упакованным десертом.

Потом она сидела на капоте лимузина, а я обувал её ножки в злосчастные туфли.

Потом я сидел на нём, а она развязывала мою бабочку-удавку и расстёгивала пуговицы на моей рубашке.

Потом мы самозабвенно целовались, а официант и водитель пялились на нас, ежесекундно отводя глаза.

А потом я смотрел в её глаза, и мне хотелось плакать. Реально хотелось плакать. Потому что в них было нечто такое, понять что мне было не под силу. Не потому что я глуп или неспособен, а потому что просто не дано.

Я завидовал её тайному знанию, и меня не страшило даже то, что истоками его может быть сумасшествие.

Я хотел быть сумасшедшим, чтобы понимать её, чтобы чувствовать и ощущать так же, как она.

В какой-то момент гордыня ушла, и я бы не заметил этого (уж очень это чувство было размыто и непонятно), но где-то внутри меня я знал, что на смену ей придёт что-то другое.

Всю дорогу до пансионата Анна смотрела мне в глаза, и от ее взгляда мне было страшно – казалось, что она знает о моей сегодняшней гордыне и о том, что пришло ей на смену.

Я завидовал.

Но эта зависть не разъедала и не точила меня изнутри, она причиняла мне боль.

Потому что Ана знала больше меня. Она знала больше о НАС….

---

Источник: http://www.only-r.com/forum/38-320-166021-9-3

---