Глава 27
Мне с тобой, мне тебя, мне к тебе...
Ветром к солнцу, мечтою к судьбе. 
«Чувство к тебе всегда в особом месте – в сердцевине, во мне.
Там, где начинается вдох». (с) *
Я сидела на крыше миланского собора Дуомо, притянув колени к груди, и смотрела перед собой – туда, где мягкое закатное солнце лениво опускалось к линии горизонта. Если бы получилось пробраться сюда ранним утром, когда город еще спит, укутанный серебристой туманной дымкой, когда бледно-розовое небо кажется таким до невозможности красивым, искрящимся, полупрозрачным, я не смогла бы ни о чем думать, только любоваться. А ведь в наше суматошное время не думать, не спешить – это так странно, так... непрактично. Ждать рассвета не потому, что хочешь поймать уникальный кадр или по расписанию встать с постели с первым лучом, но чтобы оживать вместе с природой, созерцать. Раньше я не представляла, что такое возможно. Раньше я вообще не понимала многих вещей, таких, казалось бы, простых.
- Ты там как, моя прелесть?
Голос Франко долетел до меня теплым бризом, легко и ненавязчиво.
- В порядке, а что? – нехотя откликнулась я.
- Даже фотоаппарат печалит твоя бесприютная красота.
Я не могла не улыбнуться.
- Уж как скажешь. Почему вдруг бесприютная?
- Да потому что, - ёмко ответил он, вздохнув.
До этого Франко с энтузиазмом изображал, что занят работой и пришел сюда исключительно по делу, но даже когда он деловито переставлял штатив, искал правильный свет или приглядывался через объектив к открывающейся сверху панораме, я понимала истинную причину этой возни. Виды старинных зданий, всем знакомой площади да гуляющих там голубей никого не удивят. Мастер своего дела не станет выбирать фоном одну из главных достопримечательностей города, что, пусть и величественно, но все равно мозолит глаза даже туристам, не то, что местным жителям. Он здесь из-за меня. Мой друг, на которого я недавно искренне злилась.
А ведь так, бурно, от всей души, можно злиться только на близких людей. Когда умом понимаешь, что очень скоро остынешь и простишь, но под наплывом эмоций не способен остановиться. Когда, осуждая, тут же оправдываешь сердцем. Они с Робертом скрыли от меня правду об увольнении – и пусть это не было самым страшным прегрешением, самой ужасной ложью, тем не менее, для возмущения поводы имелись. Эти двое, уверенные, что оберегают меня, продолжали молчать, пока, сама того не зная, я добросовестно писала статьи в никуда. Я доверяла им, потому и почувствовала себя преданной. Не в опеке я нуждалась, только в искренней поддержке дорогого друга и любимого мужчины. Но если с любимым мужчиной мы все выяснили там и тогда, то с другом процесс затянулся. Хотелось ему позвонить, высказать все, что наболело, услышать извинения, оправдания, чтобы, в конце концов, признать, что дело закрыто и забыто, но я ждала первого шага от Франко. Была уверена, Роберт передаст ему, что их не очень оригинальный план раскрыт, и друг сразу явится – даже если только виртуально – с повинной. А тот упорно молчал, испытывая мое терпение.
И все-таки Франко позвонил, пусть намного позже. Его номер высветился на экране телефона, вызвав у меня радость, а не положенное негодование. Это было в мае, после дня рождения Роберта, который мы отпраздновали ночью он-лайн через экран компьютера, потому что в тот день никак не могли встретиться; это было после нашей давно запланированной поездки в Монтепульчано – и это было до каннского кинофестиваля, до моего переезда, до устройства на новую работу. Я все еще оставалась в Мексике, хотя смутно предчувствовала перемены. Была к ним готова.
И вот тогда...
- Здравствуй, красавица. – (Сказать я ничего не успела, потому что слова Франко полились бурным потоком). – Можешь сразу окунуть в фонтан цветистых итальянских ругательств, можешь сделать из меня блин под названием «остатки друга», посыпанный базиликом, можешь даже...
- На твоем месте от вариантов я бы воздержалась – они так заманчивы, - наконец, удалось вставить мне.
- Что угодно, потому что больше скрываться я не могу. Скучаю, - покаянно отозвался Франко.
Не может он. Так и подмывало спросить, чего же не звонил так долго.
- Ты такой подхалим! Как женщины тебя терпят?
- С трудом, милая, с трудом. Но там есть варианты. А подруга у меня одна. Простишь?
- Еще думаю.
Выдерживая театральную паузу, я сидела на подоконнике и улыбалась. Неожиданно стало так легко. Миха носился за бабочкой, в траве мелькали то его уши, то длинные лапы. И солнце светило так радостно. И мне так хотелось рассказать другу о новых планах, о нашем счастье, о Монтепульчано.
- Думай быстрее, зачахну ведь, - вздохнул Франко.
- Ладно, живи, но...
- Я знал, что без «но» не обойтись.
- Будешь впредь со мною честен. Во всем, ясно? – попытки придать голосу строгости, похоже, провалились. Ответ друга звучал весело – будто не он дергал спящую пантеру за усы:
- Теоретически согласен. Что еще?
- Придется помочь с поискам работы, чтобы компенсировать свое дружеское вранье.
- Тебе так сложно принять...
- Принять вранье? – О да, пантера вскинула голову и, сверкнув глазами, зашипела, наконец. – Не беси меня. И не скидывай все в одну кучу. Так вот...
- Так вот, красавица. Поиски работы закончены. Конечно, если моя находка тебя устроит.
Я потеряла дар речи. Была, мягко говоря, в шоке. Но, в то же время, незамедлительно поняла – вот почему он не звонил так долго. Искал тот самый способ компенсации.
- Ау, ты там?
- Можно сказать и так. Что ты накопал?
- Так, одну мелочь. L'UOMO VOGUE в Милане. Им нужен человек с опытом работы, талантом и желанием довольно часто срываться с места. – Я еще не успела опомниться, как Франко продолжил. – Но это не все! В пригороде неподалеку нашлось отличное жилье – пожилая пара арендует второй этаж своего коттеджа. Цена такая, что, допустим, сдавая в аренду нынешнюю квартиру в Риме, еще и заработаешь неплохо.
- Слишком хорошо, чтобы быть правдой. В чем подвох?
- Ищи сама. Предлагаю такие варианты: смена старичка-Рима на моднявый Милан, необходимость тратить дополнительное время, чтобы добраться до работы, довольно расплывчатое определение должности (все потому, что есть две до противности привлекательные вакансии, и я не знал, какая для тебя лучше), да, еще остаются благопристойные пенсионеры на первом этаже твоего будущего дома – если Роберто захочет остаться на ночь, придется ему лазать через балкон.
- Серьезный подвох, - рассмеялась я. На самом же деле была совершенно счастлива. Франко угадал мое настроение – он будто знал, что я хочу начать все заново и буду рада оставить позади прошлую жизнь, карьеру в Риме, квартиру, в последнее время казавшуюся слишком большой и пустой.
- Зато повод заняться спортом. Ему только на пользу.
- Без тебя знаю, что на пользу моему парню.
- Не сомневаюсь – но для этого ему все равно придется пробраться на балкон! Ах, да, слышал, вы были в Монтепульчано, голубки.
- Неужели.
- Знаешь, не думал, что буду чаще общаться с Роберто, чем с тобой. Он выглядел таким довольным. Отдохнувшим. Правда, в какой-то момент показалось, что еще переживает из-за всей этой муры. Не понимаю я англичан, честное слово. Если так заморачиваться, можно вешаться и вешаться. На трухлявой веревке.
Я опять засмеялась.
- Уже одно это не даст скучать.
- Да с вами никогда не соскучишься, поверь ты мне. Ладно, скоро увидимся, прелесть. Помогу тебе с переездом, пока у Роберто будет вся эта суета с Каннами.
- Тогда до скорого...
- Где ты опять, красавица?
Небо, казавшееся таким близким на крыше Дуомо, стало бледнее, поблескивая первыми ранними звездами. Франко сидел рядом, с улыбкой глядя на меня.
- Наверное, я здесь лишний.
- Почему? – искренне удивилась я.
- Милая. Спасибо тебе, конечно, но я ведь знаю, что, когда он был тут в последний раз, все три вечера вы провели на этой крыше, прежде чем отправляться в твой уютный пригород. У влюбленных свой мир. Что ты так смотришь? Широко известный факт. Видишь ту парочку? Они никого не замечают. Так же было с вами. Наверное, голова Роберто лежала на твоих коленях?
- Нет.
Брови Франко недоверчиво поползли вверх, прежде чем я созналась:
- Моя голова лежала на его коленях.
Тут он удовлетворенно кивнул, довольный своей проницательностью, а я сразу вспомнила то волшебное ощущение, когда Роберт время от времени наклонялся ко мне, заслоняя солнце, и вместо подбородка, четко прорисованного игрой теней, я видела другое небо – темнее, ближе, ярче – под позолотой длинных ресниц.
- Так почему красота моя бесприютна?
- Ей нужно отражаться в его глазах.
Франко сказал это задумчиво, негромко, будто, глядя за горизонт, раскрывал тайну бытия.
Дыхание на миг замерло, потому что, неожиданно, где-то в глубине сознания и сердца, я услышала хриплый голос Роберта, слова, сокровенней которых для меня не было: «Ты еще красивее, когда я в тебе». Прикрыла глаза, чувствуя, как внутри все сжимается от неодолимого желания снова пережить это. Обнять его, слиться.
- А ведь у тебя осталась лишняя пара дней после майской поездки, - как бы между делом выдал Франко.
- И?
- Грядут выходные.
- К чему ты клонишь?
- Ты скучаешь по нему. И ты изменилась после Мексики. Я переживал после всего, но... знаешь, ты вернулась оттуда обновленной. Какой-то очищенной. С ним – и неважно, рядом вы или нет – ты засияла изнутри, понимаешь?
- Кто-то все романтичнее, - смущенно улыбнулась я.
- Дар у меня такой, смотреть на вещи через объектив, подмечать незаметное. Из твоей красоты ушла агрессивность. Она стала другой, более гармоничной. Я привык видеть тебя в страстных оттенках граната, разрывающих изысканность черно-белой гаммы. А сейчас, мысленно фотографируя, представляю сияние утра, пробивающийся сквозь листву солнечный свет. Искры золота в свежей зелени... Ладно, что-то меня понесло. И правда, романтизм налицо, - покачал головой Франко, прежде чем добавить:
- Так, пора собираться. Особенно тебе.
Он поднялся, глядя на меня сверху вниз. Я непонимающе нахмурилась.
- Почему это мне?
- Если хочешь вылететь сегодня.
- Куда?
Собирая свой инвертарь, друг спокойно ответил:
- К нему, конечно же. Давай-ка, сделай сюрприз.
От одной мысли об этом охватило приятное волнение.
- Но как же я... надо вещи собрать, и билета нет...
- Да не нужны тебе вещи, вкинь самое необходимое, остальное на себя. С билетами разберусь. Пойдем. Бери такси, езжай домой, я перезвоню.
Мы спустились вниз на лифте, экономя время. По пути я вызвала машину. Франко сказал, что его «кое-кто» подбросит до дома, где он тут же забронирует мне билеты туда и обратно.
- Спасибо, – я чмокнула его в щеку. – Франко?
- Да?
- Ты стал бриться ближе к вечеру.
Его внезапное замешательство выглядело почти комично.
- Ну... да. Все так очевидно?
- Это Карла? – без обиняков выдвинула гипотезу я.
- Карла? Упаси Боже, нет. Виттория.
- Та тоненькая блондинка? Франко! Я была о тебе лучшего мнения.
Не знаю, почему эта новость меня расстроила. Я любила Франко, он был моим единственным настоящим другом – но еще он был известным бабником, и на этот раз мне стало искренне жаль ту прелестную, нежную девушку, о которой он говорил. С наивным взглядом, открытой улыбкой, начисто лишенная высокомерия, Виттория чем-то напоминала эфемерное сказочное создание.
- То есть? Она недостаточно...
- Ты недостаточно! Уж прости, но надо играть с теми, кто это понимает и любит. А соблазнить и бросить... – вспылила я, высматривая такси, которого все не было.
- Негодяя из меня сделала, надо же. А ведь человек, можно сказать, влюбился.
- Можно сказать?
- Тебе можно, - расплылся он в улыбке.
- Не хочу слушать эти глупые шутки. Эта девушка, она...
- Особенная, знаю. Она как нетронутый снег.
Я мысленно добавила «была», но тут же услышала:
- И знаю, что ты подумала.
- Медиум нашелся. Это, конечно, не мое дело...
Он хмыкнул и снова меня перебил:
- Слушай, полиция нравов, я тебе только что признался в том, чего даже она не знает. Еще и нагоняй получил, как школьник.
Сказала б я ему, первопроходцу.
- Прелесть, ну не дуйся. Порадуйся за меня! Сколько можно смотреть на вас двоих со скрытой завистью. Тоже хочу, знаешь ли, а тут она... такая...
- Ну и трепло ты, Франко. Вернусь, тогда поговорим, - пряча улыбку, строго заметила я. Он кивнул, распахнув дверцу подъехавшего к тротуару такси.
Спустя семь часов, сама пока не до конца веря, что все так благополучно сложилось, той же ночью я летела через океан. Не могла не волноваться в предвкушении встречи – и на этот раз еще более бурно, чем всегда. Пыталась заснуть в самолете, чтобы ускорить время, но не удавалось. Потому, положив голову на удобную спинку сидения, смотрела в иллюминатор и вспоминала нашу мексиканскую весну... Тихие рассветы, которые полюбила – те, что стучатся в приоткрытое окно солнечными лучами и влажной листвой, что пахнут умытыми росой цветами и так похожи на его смех. Дерзкие, теплые.
В самый сложный период жизни та земля приняла меня, отогрела. Я снова нашла себя, обрела внутреннюю свободу. Сделала шаг вперед, когда, по большому счету, у меня не было ни работы, ни уверенности в завтрашнем дне, ни четких планов на будущее. Не думала, что оказаться вне суеты большого города, сигналов машин, вечной спешки и почувствовать умиротворение – это про меня. Раньше я вела ежедневник, тщательно помечая в нем дела, расходы, записывая идеи. И неважно, что при этом могла зайти в дорогой бутик, растратив баснословные деньги на понравившиеся мне туфли или белье. Я жила по расписанию, только не умела главного – открываться счастью. Потому что искала его искусственно и в искусственном. Но там, в маленьком домике, вдали от привычной жизни, где время будто замедляло бег, неожиданно обрела его, самое чистое и настоящее. Оно наполняло каждый лениво-ласковый полдень, который мы проводили вместе с Робертом в поле или на берегу реки. Оно мелькало, будто стебелек травы между любимых губ, то подпрыгивая, то опускаясь в такт произносимым словам – но не выскальзывало, становясь осязаемым. Оно рассыпалось брызгами воды в шумном купании с Михой, летело ветерком вдоль склонов при беготне с ним по нагретой за день земле.
И дни были такими щедрыми, а закаты такими ласковыми. И вечера...
...вечера там цвета твоих глаз, Роберт.
Можно ли привыкнуть к ощущению безмятежного счастья, как к чашке утреннего кофе? Мне хотелось. Хотелось напитаться им до того, как открою глаза, улыбнуться, потому что оно здесь, во мне, это чувство. Посмотреть на тебя, еще спящего, и пока не отрывать рук от груди. Пусть они на мгновение удержат новую радость нового дня, которую я скоро отпущу в небо, легко и свободно... А потом ты проснешься и меня поцелуешь – мягкими сонными губами, в уголках которых прячется улыбка – и, лежа рядом, я буду водить подушечкой пальца вдоль твоих длинных ресниц, пока улыбка не станет явной, по-мальчишески озорной, широкой. Ты прижмешь к себе, бормоча на ухо очаровательные бесстыдства. Полудрема, смех, неспешная ласка... Хочу, чтобы так начинался каждый мой день. Хочу делиться с тобою всем. Больше не прячу книг под подушкой, боясь, что они покажутся тебе излишне сентиментальными, пускай о риске откровенности наперебой трубят модные журналы: о сложностях отношений, необходимом личном пространстве, женских уловках. Раньше спектакли вне сцены я играла не раз, манипулировала мужчинами. Только манипулировать, не любя, легко, а вот любя... как-то мелочно. Не быт убивает любовь. Это делает фальш. Потому что делить с любимым дни и ночи – не рутина. Это близость. Родство. Некогда совершенно чужой человек входит в твою жизнь, он проникает в тебя, но на тебя не посягает, потому что тихим или ревнивым: «Ты моя», хочет сказать, прокричать лишь одно: «Я твой». Ему трудно произнести это вслух, чтобы не показаться слабым, но именно показанная в какой-то момент слабость порождает настоящее доверие. С дорогим человеком не страшно быть уязвимым.
Я повзрослела с этой любовью. Перестала быть эгоистичной. Медленно излечилась от многих болезней юности, когда поддельный блеск кажется таким замачивым. Когда стремление к идеалу превыше всего, даже вопроса, не ложный ли тот идеал. Знаю, ты понимаешь меня. Мы учились на собственных ошибках, несоответствиях. Учились, чтобы однажды понять, как на самом деле похожи. Мы удерживаем друг друга на бешеных качелях жизни. Мы – равновесие. По одиночке нам не подняться вверх без радости – пьянящей радости смотреть друг другу в глаза. И неважно, на одном уровне наши лица или кто-то в тот момент перевешивает.
С тобой я полюбила тишину. Сумела ее услышать. Теперь, когда ты читаешь сценарий, задумчиво хмурясь, я не чувствую себя чужой в твоем мире. Он так похож на мой. Ты хочешь делать то, что любишь, но, когда все готово, необходимо одеть дорогие одежды, ступить под лучи софитов и засверкать. Это другой свет, но без него мы – уже не мы. И когда очередное шоу кино или моды закончится, мы побежим, полетим в объятия друг друга, чтобы встретиться где-то посередине, отогреться наедине с тем, кто дарит крылья, веру и себя. С кем не страшна усталость, не смешна нежность, не обманчива близость.
Однажды ты сказал, что хотел бы взять меня за руку прямо там, на красной дорожке, под вспышками фотокамер – только ведь наши ладони не разжимаются, даже если ты там, а я здесь. Даже если рядом с тобой в тот момент кто-то другой. Мне необязательно смотреть прямую трансляцию, чтобы видеть тебя, потому что нельзя потерять связь с тем, кто всегда в твоем сердце. Нельзя перестать им гордиться или волноваться за него. Помню, как, безнадежно отставая по времени, пыталась высчитать, когда начнется подготовка к каннской премьере, пыталась угадать, когда тот, кого люблю, выйдет из машины, когда ступит на красную дорожку, сколько времени потратит на раздачу автографов. Думала – вот, может быть, уже сейчас ты поднимаешься по пунцовому ковру парадной лестницы Дворца фестивалей, и за тобой следят тысячи любопытных глаз... Но даже в другом полушарии, в другом часовом поясе я не сожалела об утраченной возможности, не злилась на перебои с Интернетом, только мысленно держала тебя за руку. Больше всего я хотела, чтобы то, с чем тебе было трудно смириться, прошло без осложнений. Чтобы такое значимое событие не омрачали сомнения или чувство вины. Надо просто принять ту сторону жизни, что нам не принадлежит. Такова цена славы, а слава – твоя цель и средство. Я знаю это, и не выпускаю твоей руки, слышишь?
Я люблю тебя сильнее, чем когда-либо смогу выразить.
Хочу отражаться в твоих глазах. Сказать об этом стало неожиданно важным, и знакомый номер был набран, как только появилась возможность. Проведя в небе около одиннадцати часов, если учесть пересадку во Франкфурте, из раннего утра в Милане я успела к более позднему в Лос-Анджелесе – только из-за разницы во времени для меня было уже шесть вечера. В какой-то момент этого незапланированного путешествия появилось ощущение, будто я долетела бы сюда на голом энтузиазме, настолько была на подъеме. Потому чувствовала себя бодрее некуда, готовой к сюрпризу и прочим интересным вещам.
- Да? – откликнулся заспанный хрипловатый голос, явно до того, как его владелец взглянул на экран телефона.
- Доброе утро, соня.
- Приве-е-ет, - протянул Роберт с явным удовольствием. Я представила, как он, полуголый и разморенный, откидывается на подушку, которую недавно обнимал и, не размыкая век, которые целует солнце, лениво улыбается. – Что-то ты сегодня раньше будильника. Я пока не встал, dolce, а у тебя время детское. Ты уже дома?
- Можно и так сказать, - загадочно ответила я.
- То есть?
- Пока нет. Но стремлюсь.
- Как это... стремишься? – Я буквально видела, как он хмурится в потолок. – С твоей машиной проблемы?
- Ну, она без крыльев, пришлось оставить.
- Mia, в такое время у меня проблемы с метафорами. Испортилась, что ли? Ты не в опасном районе?
- Не в курсе, тебе лучше знать. Я половину своего дня, то есть твоей ночи, летела через океан, чтобы разбудить одного парня, отстающего на девять часов от бурной жизни цивилизованной Европы. Так что расскажи мне, как быстрее добраться до места и поцеловать тебя.
Похоже, известие действительно его ошеломило – сюрприз был эффектным. После паузы Роберт пробормотал в трубку:
- Ты что... здесь? ЗДЕСЬ?! – (Второй раз это прозвучало на тон выше и с нотками паники). Захотелось рассмеяться, но я лишь радостно призналась:
- Да!
- Но почему ты не... Ладно, не важно, уже собираюсь.
Из нескольких фраз стало очевидно, что Роберт не разделяет моего восторга. Потому радость поугасла, и все показалось не такой уж отличной затеей.
- Я могу взять такси.
- Ни в коем случае. Скажи точно, где ты.
Каждое его слово сопровождала непрерывная возня, означавшая, что Роб одевается, скорее всего, прыгая по спальне на одной ноге.
- В терминале. Прости, что как снег на голову.
- С ума сошла? - резко выпалил он.
- Почему это? - не без обиды отозвалась я. – То есть, понятно.
- Ничего тебе не понятно, раз извиняешься, - буркнул Роберт. – А сейчас замри на месте и жди. Подъезжая к боковому выходу, позвоню.
- Это еще заче...
- Никаких «зачем». Я знаю этот город, знаю его темп, нравы и... испорченность. – По тону было трудно определить, шутит он или нет. – Просто послушайся.
- С удовольствием, – обезоруженная его последними словами, улыбнулась я.
«Приюти мою красоту, да поскорее».
Услышав сигнал телефона, я вскочила с дорожной сумки и устремилась вперед. Темно-синий автомобиль затормозил совсем рядом, водитель в солнцезащитных очках и бейсболке приоткрыл дверцу еще до того, как я коснулась ручки.
- А где чемодан? – удивленно спросил Роб.
- Я налегке... – смущенно пожав плечами, я перегнулась через сидение и кинула сумку назад.
- Ты не перестаешь меня удивлять.
- Разве не так надо удерживать мужчину? – устраиваясь рядом с ним и поправляя одежду, спросила я.
- Ну, если хочешь мужчину с постоянно приподнятыми бровями и круглыми глазами, возможно.
Я засмеялась, целуя его в уголок улыбающегося рта. На мгновение Роб склонился ко мне и, закрепляя ремень безопасности, скользнул губами по щеке.
- А по мне так... – Тут он замолчал и со вздохом убрал ладонь с моей груди, под которой проходил тот самый ремень.
Мы выехали на шоссе. Сжимая пальцами руль, Роб сосредоточено нахмурился, а я, еле сдерживая улыбку, разглядывала его профиль. И не только профиль.
- Ты не договорил.
- Просто подумал. Ты в моей машине, в легком платье, туго прижатая к сидению... Есть ли на свете идиоты, которых надо удерживать?
Вот теперь я улыбнулась, касаясь его руки. Провела кончиками пальцев по предплечью, забралась под мягкую ткань футболки. От такого, казалось бы, невинного прикосновения он задержал дыхание. Любимая «уточка» была недовольной, но такой очаровательной.
- Пожалуйста, не сейчас.
- Что не сейчас? Я ничего не делаю...
- Делаешь, причем знаешь об этом.
Мне так хотелось его подразнить, совсем немножко. Ведь скоро мы будем дома, где я смогу воплотить в реальность любые фантазии – потому не страшно, если мой желанный возбудится больше, чем до этого. Только, продолжая смотреть в лобовое стекло, Роберт вдруг сказал, все еще хмурясь:
- Я скучал по тебе. Страшно скучал. А теперь, наконец-то, вижу, чувствую – и у меня кружится голова.
От его слов меня пробрала дрожь, от макушки до пят. Он не шептал мне на ухо, он даже не повернулся. Голос звучал приглушенно, и это было самое страстное признание при всей его видимой бесстрастности.
- Извини. - Не поднимая головы, я физически ощутила его взгляд в зеркале заднего вида.
Пара тягучих, до сумасшествия напряженных и волнующих мгновений – и машина съехала с дороги на обочину. Оказалось, он сделал это лишь для того, чтобы жадно меня поцеловать.
- Роберт... – вяло возразила я, при этом хватаясь пальцами за его футболку. - Это ты знаешь этот город и его порядки, но напомню – тебе дадут штраф.
- А, плевать...
Его дыхание стало рваным и горячим. Сама того не понимая, я уже ловила его, отбирала, раскрываясь навстречу требовательным губам. Его язык скользнул мне в рот, и в ту же минуту приятная боль обожгла тело изнутри, опускаясь в низ живота.
И снова, в который раз с ним, только с ним, я переживаю это чувство. Когда во мне остается лишь жаркая пустота. Когда бедра непроизвольно ищут его бедра, приподнимаясь навстречу, и наши языки дерзко сплетаются, лаская, наступая, борясь. И он чуть двигается вместе со мной, потому грубый шов джинсов ощутим кожей. Ощутим так сильно, так... Роберт ловит ртом мой стон, чувствует спазмы напряженной дрожи даже через одежду, я знаю... я хочу... и шепчу об этом ему в шею, пока щека горит от нетерпеливых быстрых поцелуев.
Недосказанную сказку нашей дневной ночи прерывает телефонная трель. В ушах у меня шумит, сердце дико колотится, и, все еще цепляясь за Роберта, я от души проклинаю всю технику на свете.
Он отстраняется, подносит телефон к уху, сухо что-то говорит. Смотрю на его раскрасневшееся лицо, так вкусно зацелованные мною губы и безнадежно, как всегда, пытаюсь вернуть самоконтроль. Не знаю ни одного мужчины, который выглядел бы настолько соблазнительно в мятой футболке с каким-то странным полустертым принтом, изрядно поношенных джинсах и съехавшей на бок бейсболке. Последнее – моя вина, правда, поправляя его головной убор, я не упускаю возможности обвести пальчиком контур уха. Не знаю, в том ли дело, но после пары односложных фраз разговор заканчивается.
Я жду продолжения нашего поцелуя, даже мечтаю отметить свой прилет в Лос-Анджелес прямо в этой машине, спрятанной где-нибудь в укромном уголке. Но ничего не происходит, разве что охлаждение салона, когда пальцы Роберта нажимают какие-то рычажки, да осторожный выезд на шоссе. Водитель недоволен. Он раздражен и просто буравит раскинувшуюся перед нами дорогу тяжелым взглядом.
- Что такое?
На мой осторожный вопрос он ответил с плохо скрытым недовольством:
- Внеплановый ужин с агентом и представителями кинокомпании. Вот черт!
- Не переживай. Отвези меня домой, а сам езжай.
Я не подала виду, что расстроилась. Ничего страшного не произошло, только вот мне захотелось, чтобы его агенты, менеджеры и прочие деловитые зануды куда-нибудь дружно провалились. И, стоило Роберту снова заговорить, как я поняла, что он расстроен не меньше меня.
- Почему в самый неподходящий момент всегда появляется какая-то неотложная хрень? – Тон его голоса повысился, выдавая раздражение. – Твой первый вечер здесь, и вот...
- Ты же вернешься. – Я погладила его по плечу, даже улыбнулась, показывая, что все в порядке. – Пока освоюсь и приготовлю нам ужин.
У самого въезда в гараж я поступила очень необдуманно, легкомысленно и... по-женски, в общем. Всего-то, расстегнула пуговичку на сарафане, потому что перегрелась, только спасения ждала не от кондиционера. Та верхняя пуговка была как раз там, где начиналась ложбинка между грудями и, стоило вырезу разойтись, стало понятно, что бюстгальтера на мне нет. Конечно, Роберт, с его забавной привычкой смотреть туда с выгодной позиции роста и обостренной реакцией на мои действия, это сразу заметил. И, конечно, от одной мысли об этом соски затвердели, натянув тонкую ситцевую ткань. Мне захотелось, чтобы он задел их колючим подбородком, прежде чем по очереди взять в рот. Захотелось удержать его руку, провести ею вдоль собственного бедра, позволяя нам двоим чуть больше... В тот самый момент он, прерывисто выдохнув, заглушил двигатель, развернулся и снова настойчиво припал губами к моим губам. Его ладонь скользнула в вырез сарафана, обхватив грудь, мягко ее сжав, и я задрожала. Подалась вперед, хотя ремень безопасности сковывал движения, мешая и возбуждая. Роберт придвинулся, пропустив мою губу между зубами... и снова зазвонил телефон. Глубоко втянув воздух, Роб отстранился и, недовольно отзываясь, соврал, что уже почти на месте.
- Лучше идем, от греха подальше. Когда я вижу тебя на этом сидении... в этом платье...
- Для кого лучше? – пробурчала я.
Помогая моим непослушным пальцам расстегнуть ремень безопасности, а потом дверцу, он случайно скользнул коленом мне между ног. Я вздрогнула от острого желания.
- Как же я хочу тебя, - вырвалось у него. - Почему все так невовремя!
Не то слово. Кажется, самообладание наше таяло обоюдно. Роберт тяжело дышал, вжавшись в меня, и пульсирующая боль меж бедер усиливалась, терзая. Но было бы слишком эгоистично воспользоваться сейчас его соблазнительной уязвимостью.
Мы зашли в дом по внутренней лестнице. У Роба все валилось из рук. Я подняла выпавший из его кармана ключ и сама вставила в замок. Будто предупреждая мои действия, хозяин галантно распахнул дверь, только в тот самый момент на нас с радостным лаем ринулся Миха и начал прыгать вокруг, цепляясь за мой сарафан.
- Добро пожаловать в наше логово, - засмеялся Роб, пытаясь его хоть как-то остановить. Безуспешно – став на задние лапы, пес лизал мне руки, довольно поскуливая и непонятным образом оттесняя хозяина в сторону. – Дружище, потише, у вас будет уйма времени наедине. В общем, вы тут... не скучайте.
- Постараемся.
Я обняла его и легонько – зная, что Роберт и так безнадежно опаздывает – поцеловала. В тот момент телефон снова ожил. Громкий ор был различим даже мне.
«Не держи меня за идиотку! Ты же знаешь, как важна эта
*пип-пип* встреча! Хочешь за
*пип-пип-пип* свою карьеру? Ты что, с
этой?»
Я сделала вид, что не слышу, играя со счастливым лопоухим псом. Роберт помрачнел и сердито бросил в трубку:
- Не твое дело. Еду, сказал же. Потом поговорим.
Он снова взглянул на меня, уголок губ дрогнул в невеселой ухмылке:
- Побочные эффекты карьеризма. Или критинизма.
- Ничего, ты умеешь с ними бороться.
Сделав шаг к двери, Роб на мгновение задержался, словно вспомнив что-то жизненно важное:
- Да, совсем забыл. Ты так неожиданно, что даже видимость порядка создать не вышло, так что... главное, не сломай руки-ноги, там на полу за столом сложены…
Я только улыбнулась и практически вытолкнула его за дверь.
- Веди осторожно.
Конечно, я без должного внимания отнеслась к его предостережению, о чем вспомнила довольно быстро, когда, зацепившись за собачью миску далеко за пределами кухни, чудом не упала. На самом же деле, то, что Роберт называл беспорядком, было творческим хаосом, в котором каждой вещи отводилось ее место. Это была мужская квартира с характером – не минимализм ради удобства, не холеный холодный интерьер. Да, на первый взгляд все было просто, как в жилище обычного непритязательного холостяка, но внимательный взгляд быстро уловил бы его нестандартные вкусы и разносторонние увлечения. Я незамедлительно поняла, почему он упомянул про пол за столом. Груда книг и журналов высилась тремя рядами, исключая проход. В углу, возле шторы у окна, стояла гитара. Плазменный телевизор занимал немалый участок стены, как раз напротив длинного светлого дивана. Для стереосистемы здесь была оборудована специальная ниша, а количество дисков явно превышало возможности отведенной для этого полки, потому часть их оставалась в оригинальной жестяной коробке. «Английский чай»? Я улыбнулась, покачав головой.
Небольшая арка за диваном плавно перетекала в барную стойку с выходом на кухню – это выглядело так стильно, что я залюбовалась. Вкусом мой любимый мужчина точно не обделен.
Чуть дальше по коридору ждала спальня, состоявшая практически из одной широченной кровати, по правую сторону которой лежал собачий коврик. Разбросанные резиновые игрушки и прокушенная подошва шлепанца говорили о том, что Миха облюбовал эту комнату больше хозяина. Одинокий цветок на подоконнике за жалюзи так и кричал: «Я хоть и кактус, но полейте меня, наконец!» Пожалев растение, я поделилась с ним минеральной водой из бутылки.
Миха неустанно крутился вокруг меня, виляя хвостом, будто изображал гида. Когда он начал царапать дверцу встроенного шкафа, я послушно открыла ее – и не успела увернуться от посыпавшихся прямо на голову чистых, но сильно скомканных футболок.
- Роберт! – рассмеялась я.
Вот тогда, выбравшись из под этой груды, и увидела прислоненную к внутренней стене большую черно-белую фотографию. Незнакомый кадр с единственного фотосета, на котором была... я. Голова чуть склонена, волосы мягкими волнами падают на лицо, но не скрывают профиль. Губы приоткрыты, подбородок и шея отчетливо выделяются на темном фоне, словно кожа светится изнутри. Она кажется идеальной, фарфоровой в обрамлении черных кружев, тонкая нитка жемчуга ниспадает в ложбинку между грудями.
Почему я раньше не видела этой фотографии? Поначалу, охваченная странным чувством, не узнала себя. Но даже когда узнала, то чувство не прошло. Я любовалась девушкой на фото без самолюбования. Франко уловил меня... или подловил? Единственный снимок фотосета с дамами в неглиже, где нет главного героя. Ведь в тот момент я могла думать лишь о
нем, заставлявшем ревновать. Желать. Сиять. Это фото хранило главную тайну сердца случайной модели. А может, открывало ее...
День медленно клонился к вечеру. В ожидании я собралась было приготовить особый ужин по-итальянски, но не нашла в холодильнике нужных продуктов, потому решила отложить это на другой раз. К тому же, Роберт позвонил и кислым тоном сообщил, что задержится. От нечего делать я в энный раз обошла всю квартиру, рассматривая фото и сувениры, включила музыку, отыскав среди уймы дисков студийные записи его песен. А когда случайно наткнулась в темной комнате на утюг, нашла себе полезное занятие. Расположилась прямо на ковролине и принялась гладить те самые футболки, складывая их аккуратной стопкой. Миха улегся неподалеку, положив голову на лапы, наблюдая за моими действиями. Его уши забавно шевелились, когда голос Роберта в колонках звучал выше, надрывнее.
Поужинали мы там же, на полу в гостинной, разделив обнаруженную в холодильнике еду на вынос из, судя по всему, мексиканского ресторана. Мы – я и Миха, потому что Роба все не было. К тому времени ресурс моих сил был на исходе, учитывая разницу в часовых поясах. Пес растянулся в уголке длинного дивана, зевнул и прикрыл глаза. Для него культурная программа на сегодня закончилась. Похоже, для меня тоже... Обиженно глядя в темный экран телевизора, я раздумывала, не посмотреть ли какую-нибудь программу. Раздумывала долго, потому даже не заметила, как задремала под мерное сопение Михи. А проснулась у Роберта на руках – тот бережно нес в кровать.
- Я опоздал, знаю, - шепнул он, когда я шевельнулась.
- Ничего страшного, ты же здесь.
Наконец-то! В такой миг даже потереться щекой о его футболку показалось блаженством.
- Это должен был быть наш вечер.
- Он пока не закончился.
- Да, но...
Его голос звучал как-то странно, и я встревожилась не на шутку. Когда Роберт не договаривает, доброго не жди.
- Что? Что такое?
- Переговоры были нервными, ужин бесконечным. От вина разболелась голова, как и от возгласов агентши. Я жутко устал... и...
- И? – Я улыбнулась, привлекая его к себе. – Знаешь, думаю, нам пора забраться в постель, обняться... и хорошенько выспаться.
- Выспаться?
- Да. Просто поспать.
Он тоже улыбнулся, припав лбом к моему.
- Стыдно признаться, но только об этом я мечтал последние два часа.
- Только?
- Да. Мечтал, как уложу тебя в свою постель, обниму. И мы вместе уснем, сладко-сладко...
Роберт говорил это, повторяя в действии, потому очень скоро я очутилась в теплом гнездышке его рук, уткнулась лицом в обнаженную грудь и почти сразу заснула.
Сквозь сон я ощутила неторопливые поцелуи в шею. Он водил носом вдоль моей кожи, словно не мог надышаться – это было невыразимо приятно. Я не спешила показывать, что не сплю, наслаждаясь фирменным способом Роберта перетянуть меня из объятий Морфея в его собственные. Как же я любила такие пробуждения! Ленивые, томные. Мы лежали на боку, моя спина льнула к его груди, наши ноги повторяли изгибы друг друга.
Скользнув от коленей к бедрам, ладони Роберта пробрались ко мне под футболку, продвигаясь невидимыми ласковыми узорами от талии к подмышкам. В тот же момент, выдавая себя, я отклонилась назад, чтобы потереться виском о колючий подбородок. Приподняла согнутые в локтях руки, и, когда он погладил их с внутренней стороны, всю меня охватил неминуемый трепет.
- Я скучала по тебе.
- Очень?
Его кисть прошлась вдоль живота, охватила талию. Роберт прижал меня плотней, дав почувствовать ягодицами его возбуждение. Едва уловимо вверх... вниз... Знакомое, отчаянное желание пронзило стрелой, прошло током через тело, еще недавно разморенное сном.
- Очень...
Мои бедра раскрылись и, кажется, я беспомощно всхлипнула от удовольствия, когда он скользнул пальцами под тонкий трикотаж, выводя небольшие круги.
- Сними их, - выдохнул Роберт.
Приятная ноющая боль растекалась внутри, кожу начинало покалывать, а его пальцы все дразнили, заставляя дрожать от ожидания. Мой прерывистый шепот был едва различим:
- Лучше ты.
Не переставая ласкать, он стянул мои трусики ниже, но тут в нашу интимную негу снова ворвался нарастающий сигнал телефона. Я тут же напряглась, физически ощущая, как тает очарование, рассеивается эротическая аура утра. Сколько там натикало, семь часов? Восемь? Похоже, этот кошмар никогда не прекратится. Даже замолкая, через несколько секунд адски-гадский аппарат не давал покоя снова.
Признавая свое поражение, я попыталась отстраниться, прижимаясь щекой к прохладной подушке.
- Что, mia?
Роб погладил по волосам и, замерев надо мной, заглянул в лицо. Улыбнуться не получилось.
- Извини, забыл. Сейчас исправлю.
Он ловко поднялся с низкой постели, взял телефон, нажав на какую-то кнопку, и отбросил. Неужели отключил?
- Ты уверен?
- Я уверен только в одном – это утро твое.
- Правда?
Роберт улыбнулся и, опускаясь коленями на ковер, добавил:
- И я весь твой.
- Как заманчиво... – шепнула я, мгновенно расцветая. Игриво прикусив губу, развернулась так, что голова свесилась с кровати на уровне его бедер. – Весь-весь?
Медленно поднимая взгляд от его живота к груди, потом к шее, прежде чем заглянуть в глаза, я ласкала, не касаясь, шептала ему о своих желаниях, не произнося ни слова. И когда наши взоры слились, будто схлестнулись две стихии.
- А ты сомневаешься?
Он смотрел на меня сверху вниз, я же дышала все чаще, все отрывистей.
- Нет. Твое рвение похвально...
- Мое рвение чревато, – улыбка тронула его губы, и что-то было в ней такое... прекрасно-дикое. - Так какое небо тебе подарить? Седьмое, восьмое?
- Шестьдесят девятое, - вполголоса ответила я.
По мере того, как менялся его взгляд, атмосфера в комнате накалялась. Казалось, воздух стал сухим и горячим, будто перед грозой.
- Желание моей женщины – закон, - произнес он тоном, от которого меня охватила дрожь.
Избавив от футболки, Роберт уперся руками в постель по обе стороны моих бедер, и, склонив голову, провел приоткрытым ртом от ребер к пупку. Я судорожно втянула воздух, когда все повторилось – только с прохладным касанием языка. А после трикотажная полоска ткани, поддаваясь его пальцам, поднялась к согнутым коленям, чтобы соскользнуть вниз. Отбросив ступней трусики, я замерла, прикрыв глаза, впитывая каждое ощущение. Его дыхание отдалилось, по коже пробежал холодок.
Сердце тяжело стучало в груди. Теплые ладони скользнули мне под спину, настойчивые губы прильнули нежно, но взяли жадно. Тело мое дернулось, приподнимаясь навстречу дерзкой ласке его рта, движениям языка, навстречу колючему подбородку. И ночь будто взорвалась миллионами звезд... И я сгорала, стремилась к нему, с трудом себя контролируя... Шея выгнулась, приглушенный крик поцеловал его кожу, такую близкую. Руки вспорхнули в бессознательном жесте, касаясь его бедер, желая дарить ему такое же удовольствие сейчас, именно в тот момент, когда пропадаю в нем сама. Я провела ладонью по тугой ткани хипсов, прежде чем стянуть их. Он шумно выдохнул и на миг замер, нависая надо мной, опустив взгляд туда, где мои губы влажно и чувственно окутали лаской самую отзывчивую часть его тела. Из груди Роберта вырвалось глухое рычание.
Мы оба были на грани. А может, за гранью. Тело скользило вдоль тела, мы раскачивались навстречу наслаждению друг друга, и новые его стоны терялись во мне, а мои смыкались на нем. Снова и снова, в нарастающем ритме, в любовной лихорадке, в кричащем безмолвии, пока волна не столкнулась с волной, накрывая нас обоих. Отбрасывая туда, на шестьдесят девятое небо...
Мы лежали почти бездыханно, спутав ноги и руки, дрожа от физически ощутимого счастья, доступного лишь двоим. Тишь утра была похожей на туманный закат – безмятежной, прохладной, дарящей ощущение полета над сонным волшебным краем. Колыбелью нашей любви.
Чуть позже мы перебрались поближе к спинке кровати и раскинулись на подушках, расслабленные, довольные. Я обхватила его за пояс, прильнув к широкой груди.
- Просыпаться с тобой, что за чудо... – удовлетворенно выдохнул Роберт, целуя меня в висок. Скользя кончиками пальцев по коже плеча, он улыбался, я это чувствовала. – Особенно здесь.
- Особенно?
- О да, поверь мне. Совершенно.
- Роберт, а знаешь... Надо бы на стену что-то повесить, - невпопад пробормотала я, зевая. - Очень уж бледная и пустая. И какой-то гвоздик торчит.
Он как-то подозрительно откашлялся.
- Что?
- Ничего.
- Нет уж, скажи.
- Обычно стена не пустая.
- Это как? Ты что, спишь среди плакатов с голыми модельками? – засмеялась я.
И вдруг, что называется, осенило.
- У тебя в шкафу... в общем, я кое-что нашла. Наверное, то, что тут висело.
- Наверное, - после паузы смущенно отозвался Роберт.
- И ты это спрятал?
Он кивнул.
- Роб!
Невозможно. Терпение – точно не мой конек, когда распирает любопытство.
- Ладно-ладно. Что ты видишь, лежа вот так?
- Стену, - в недоумении ответила я.
- Стену, - хмыкнул он. – Вот я обычно не просто стену.
- Тогда что?
- То, что ты подумала. Засыпаю, глядя на тебя. Просыпаюсь тоже. И когда говорю с тобой по телефону.
- А когда надоедает, убираешь в шкаф? - Сев на постели, я надула губы, не очень обрадованная предположением.
- Да нет, не то... – он оборвал фразу и рассмеялся. Притянул к себе и обнял. – Знаешь, этого снимка никто никогда не видел – только Франко, и то больше года назад, прежде чем прислать его мне после фотосета. Это был особенный подарок, автор будто придумал для меня головоломку. Я смотрел на фото и каждый раз мысленно спрашивал, обо мне ли ты думала в тот момент? Потому ли так... светишься? А сейчас рядом со мной самый прекрасный оригинал. И пока моя девушка в этой спальне, ее фото может и в шкафу полежать. Но если это глупо, я достану, хочешь? А хочешь, повесим зеркало, - пробормотал Роберт мне в ухо, покусывая мочку.
- Зер... – и тут я, округлив глаза, покачала головой с кривой ухмылкой. – Ты такой плохой парень.
Он хмыкнул, водя кончиками пальцев по моему животу.
- Готовься, дорогая.
К слову, зеркало он повесил. Только в гостиной, потому что купил слишком длинное для стены в спальне. Двое рабочих недоуменно выслушивали комментарии Роба по поводу преимущества зеркальной стены как раз напротив окна. Это, как известно, увеличивает комнату и наполняет светом.
- После того, как они вытащили его из спальни, безусловно поняли, что ты не только сексуальный маньяк, но и считать не умеешь, - шутила я, в то время, как Роб потирал шею, с улыбкой признавая свой промах.
- Это мое дело, а их дело – таскать, за что платят и устанавливать тоже. Я не жадный между прочим. И не очень хозяйственный, но ведь у меня есть ты.
- А я слышала, ты в огромном особняке живешь, - вздернув одну бровь, заявила я. – Хотелось бы там побывать.
Роберт картинно закатил глаза, будто устал объяснять очевидное.
- Ты можешь представить меня в особняке? Оглядываясь вокруг, можешь?
- Не совсем, но ты же миллионер, как никак. Если, например, домработницу нанять?
- Чтобы она копалась в моих вещах? Ну уж нет. А вообще... как тебе здесь? – неожиданно серьезно добавил он, внимательно изучая мою реакцию.
- Наш домик в Мексике нравился мне больше, но... - Я и не заметила, как сказала «наш». А заметив, смутилась, хоть и запоздало. – То есть... твоего друга. Тут тоже хорошо, очень даже уютно. Без ощущения оторванности от мира.
Приблизилась, обняла его за пояс, и, положив голову на грудь Роберта, счастливо вздохнула.
- Иногда мне кажется, что наш дом – весь свет, - улыбнулась я, чувствуя стук его сердца. – И это самое прекрасное. Неважно, где быть, важно с тобой.
Теснее прижав к себе, он шепнул мне в волосы:
- С тобой.
Лучше утра с ним может быть только вечер. И Роберт подарил его мне, совершенно незабываемый.
Когда я вышла из ванной, на ходу завязывая поясок махрового халата, вокруг было темно. Только сквозь приоткрытую дверь спальни струилось мягкое красноватое сияние – и, подойдя ближе, я увидела горящие на полу и подоконнике ароматные свечи. Запахи ванили, апельсина и корицы плавали в воздухе, казавшемся густым, пропитанным чувственной негой. Я ступала почти бесшумно, но, будто настроенный на мои шаги, Роберт неожиданно появился в полосе света, такой расслабленный, такой бесстыдно-красивый, что сердце мое, пускаясь галопом, незамедлительно споткнулось. Я любила это чувство – всегда новое, но хорошо знакомое. Потому что любила этого мужчину – всегда моего, но волнующе незнакомого в близости. Пусть я перецеловала все его родинки, каждый раз он заставлял меня изменить ему с ним самим.
- Ты заслужила массаж.
Его улыбка была не милой и не озорной. Она была... плотоядной. Почему-то мне это нравилось до дрожи в животе.
- Массаж?
Кажется, этой ночью он намеревался изысканно меня соблазнить. Банный халат сразу же показался удушающе-тесным и чрезмерно тяжелым.
- Просто сними его, - словно угадав, произнес Роберт.
Я улыбнулась – быстро, неуверенно, потому что едва могла дышать под таким взглядом. Халат съехал к ступням, стоило развязать поясок. Роберт не спешил – стоял и смотрел на меня, смотрел так, что я горела изнутри.
- Укладывайся.
Его голос был невероятно эротичным. А еще у меня почти звенело в ушах от напряжения. Вряд ли я выдержу массаж при таком раскладе... Но, включаясь в игру, послушно разлеглась на животе, и он, полуобнаженный, почти сразу придавил икры моих ног коленями. Только теперь я поняла, что под белой футболкой на нем ничего нет, и от одной мысли об этом ощутила возбуждение. Когда же Роберт неожиданно одел мне на глаза повязку для сна, ощущение лишь усилилось.
Его пальцы были приятно мягкими, они водили по коже, рисуя на ней маслянистыми ароматными узорами. Специальные масла… он втирал их глубокими круговыми движениями, массировал мне плечи, поясницу. Потом ягодицы – по кругу, приподнимая, мягко раздвигая...
Мои руки беспомощно вытянулись вперед, ища хоть какую-то опору, лицо вжалось в подушку, когда кончики пальцев скользнули между расслабленными ногами. Тело мгновенно превратилось в натянутую тетиву, низ живота будто потяжелел, потому что теперь его пальцы массировали... изнутри. Сначала осторожно, потом настойчивей.
Чуть назад, снова глубже… чуть вверх… Я прикусила подушку, кажется, со всхлипом прокусила губу... Бедра раскрылись настолько, насколько он позволил, все так же сидя на мне.
- Не могу больше.
- Можешь. Не спеши.
То, что он делал со мной, было таким сокровенным, таким невыносимо приятным, что казалось невозможным прервать и, одновременно, невозможным вытерпеть. Я хотела бы не спешить, сдержаться хоть на миг, только не сумела. Потерялась в настойчивой ласке, в неуемной дрожи, что сотрясала снова и снова. Сумасшедшая слабость разлилась по телу вместе с горячим удовольствием.
Трудно было восстановить дыхание, успокоить шум крови в ушах.
Губы жгло, ресницы слипались, тело лоснилось от масел и пота. Ничего себе массаж.
- Спасибо за... - едва владея языком, начала было я, но потеряла нить начатой фразы, когда Роберт растянулся рядом и, развернув меня к себе, утопил спиной в подушках. Все еще судорожно хватая ртом воздух, я вцепилась в ворот его футболки, оттягивая вниз и, одновременно, притягивая Роберта ближе. Лежа на боку, он отвел мне колено, приподнял, и почти сразу я ощутила бедром гладкое влажное касание. Ту часть его, которую хотела почувствовать в себе. Обхватив рукой мою ногу на сгибе, он вошел медленно, сантиметр за сантиметром, и восхитительная полнота заставила меня невольно ахнуть, выгибаясь.
- Непрофессиональный массажист... – пробормотала я невнятно.
- Зато весь твой, - хрипло выдохнул Роберт.
Он любил меня так неспешно, что поначалу хотелось захныкать, а может, закричать. Только, привыкая к ритму, тело расслаблялось, оно поддавалось и плавилось от невероятного блаженства, принимая, обволакивая. Моя нога лежала поверх его ноги, теплая ладонь Роберта охватывала бедро с внутренней стороны. Это было так чувственно, так безумно приятно, когда, в такт движениям, костяшки его пальцев спускались и поднимались по моему покрытому испариной животу.
У темноты под веками, которые не хотелось размыкать, были его черты, прекрасные в страсти, и его голос, и его запах. И мои безмолвные стоны хранили его имя. И мы тонули друг в друге, закрыв глаза – я знала это, потому что он лежал, уткнувшись лицом мне в щеку, скользя губами вдоль уха, линии волос. Его дыхание обжигало кожу. Мне хотелось, чтобы то зеркало, которому никак не могли найти места, было сейчас над нами. Хотелось видеть нас в любви – гармонию тел в извечном танце страсти, переплетение рук и ног, путаницу волос. Нас двоих на белом облаке из простыней и подушек.
- Лучше утра в тебе может быть только вечер.
Я задрожала от его слов, от тембра голоса.
- Роберт, это...
- Знаю, – выдохнул он. - Знаю... – простонал на тон ниже, запуская руку мне в волосы, вжимаясь бедрами в мои в момент наивысшей сладости и слабости.
Стянув повязку для сна, я посмотрела в глаза, где видела свое отражение. И знала, что он отражается в моих. Сонных, затуманенных, счастливых моих.
- Люблю тебя, - тихо-тихо шепнула я, скользнув кончиком пальца вдоль его щеки.
- Это так взаимно, ты даже не представляешь, - с разморенной улыбкой шепнул он в ответ.
Вместе с ароматом свечей и массажных масел в воздухе мягко растворялась мелодия песни, которую я просто обожала, и Роберт знал это. Засыпая, слышала, как он мурлычет мне на ушко, подражая итальянским словам: «Coccinella sei volata fino a qui...» Не переставая улыбаться, я уплывала в сон, в первую весну нашей любви в Тоскане, где мы снова лежим в поле, среди сочно-зеленой травы и алых маков, что покачиваются от ласкового ветерка, а по предплечью Роберта ползет маленькая божья коровка...
...ты прилетела сюда
тебя принес возможно ветер или удача
ты прилетела познать любовь, как она есть
ты прилетела, а я случайно был тут
...я над ней
ветер над нами
сквозь страх и страсти
кожей к коже...(с)** ...............................................................................................................................................
* цитата - Эльчин Сафарли
** из песни Biagio Antonacci - Coccinella
Дуомо в Милане
Песня, что чувственно плыла по воздуху... Coccinella Для тех, кто хочет полностью прочувствовать всю романтику и страсть этих слов - перевод! Спасибо большое всем, кто не забывает, ждет, читает! После длинной паузы делюсь непроходящим приятным безумием)
Лирическое отступление о Монтепульчано следует...
Источник: http://www.only-r.com/forum/38-261-1
