Дебют в кино известного британского театрального режиссера Деклана Доннеллана и его верного спутника и художника Ника Ормерода оказался неожиданным, поздним, интригующим и разочаровывающим одновременно.
Какое отношение к оригинальному интерпретатору Шекспира и одному из лучших постановщиков «Бориса Годунова» на современной сцене имеет роман Ги де Мопассана «Милый друг», заранее предугадать было невозможно. Предпремьерное интервью режиссера, в котором тот поделился идеей о том, что «в развращенном мире к власти приходят развращенные люди», загадку не прояснило. Концепции Доннеллана бывали тонкими до прозрачности почти неразличимой, но банальными – особенно до такой степени - не были никогда. Остается всю вину свалить на «воздух Парижа», подействовавший на британца столь расслабляющим образом.
Вот уже второй раз за короткое время титулованные в мире искусства англичане пытаются штурмовать Париж – с одинаковым неуспехом. Не так давно в схожих обстоятельствах провалился Стивен Фрирз с его «Шери» по роману Колетт: пикантная, не лишенная известной горечи, чисто «галльская» любовная история стала всего лишь поводом для демонстрации потрясающей работы художников, сочетавших в декорациях и костюмах цвета и линии с невероятной – собственно, сугубо парижской, – изысканностью.
Вкус Доннеллана и Ормерода в «Милом друге» оказался попроще, хотя и в их фильме слишком многое отдано на откуп умелым декораторам и превосходным модисткам (платья Умы Турман умопомрачительны). С тою, однако, разницей, что на экране господствует некий абстрактный стиль, пригодный в равной степени и для парижского «третьего рококо» (или ар нуво у тогдашних модников), и для викторианского Лондона. То есть, на самом деле несуществующий. Но только он позволил авторам фильма, к примеру, устроить встречу главного героя, Жоржа Дюруа, с его однополчанином Форестье в грязном темном кабаке (с какими-то забубенными подтанцовками на заднем плане), куда более похожем на паб где-нибудь в Сохо, чем на Фоли Бержер, где, согласно Мопассану, эта встреча происходила. И это при том, что в натурных съемках режиссер ограничен не был. Снимали в Париже: если говорят, что это «Большие бульвары» - это «Большие бульвары».
Дело тут вовсе не в эклектике и не в несоблюдении национальной стилистики со снобистской дотошностью – дело в том, что «среднестатистических» классиков не бывает. Мопассана в том числе. Его сюжеты, его положения, его характеры, осмысленные и содержательные в одних обстоятельствах, в иных – абстрактных, лишенных временной, национальной и авторской идентичности, выглядят сущим вздором. Иначе говоря, Жоржа Дюруа - как главного героя, как существо опасное и притягательное, хотя и сугубо посредственное (вернее, именно благодаря этому), - может написать Мопассан, но не Чарльз Диккенс. У того – из схожего человеческого материала - непременно выйдет гротескный и довольно безобидный идиот мистер Манталини, женолюб, бездельник и альфонс. В Париже этому типу героев не отказывают в чувстве собственного достоинства, в Лондоне – совсем напротив. Британцы «романтичны» в чем угодно – только не в этом. В этом смысле Ла Манш совершенно непреодолим.
Напрашивается выход самый простой – он же самый действенный. Тот, к которому Деклан Доннеллан прибегал всегда – точнее тот, который и существует благодаря мастерству таких режиссеров, как Доннеллан (в театре, во всяком случае): извлечь из романа его структуру, его универсальную концепцию. Отсечь декоративные детали как несущественные. Фильм и начинается с минимума выразительных средств: в бедной-бедной, темной-темной комнате при свете свечного огарка сидит одинокий молодой человек и глядит на жирного таракана. И «видятся» юноше залы шикарных ресторанов, полных дорогой еды и красивых женщин. Мотивация, конечно, нехитрая, зато и вправду универсальная.
Не сумев верно выбрать себе «мундир в моде и духе века», как говаривал Стендаль (Жорж ошибся, сделавшись было гусарским унтерофицером, а затем мелким чиновником), герой нуждается в поддержке и совете. И получает их. Ключ к «французской жизни» таков: женщины и газеты. Собственно, «Французская жизнь» и есть название газеты, куда Жоржа берут по протекции. А вот дальше дороги мопассановского и доннеллановского Дюруа расходятся основательно. Фабула, что любопытно, остается неизменной: успех у дам последовательно открывает перед выскочкой двери наверх. Но если Дюруа у Мопассана действовал с помощью женщин (в финале выстроив себе старт для политической карьеры и метя в министры), то Дюруа Роберта Паттинсона бездействует с их помощью. Герой романа – ловкое смазливое ничтожество, герой фильма – ничтожество как таковое. Первый, набив руку, становится успешным репортером, второй «пишет, как рассыльный» - и только вмешательство очередной дамы (Кристин Скотт Томас в нетипичной роли «влюбленной старухи») спасет его от увольнения. Первого вдохновляла дорогая кокотка, летящая в экипаже по Булонскому лесу (и он что-то такое подумал про самоидентификацию), второго – Бог весть что – возможно, тот самый жирный таракан. В общем, животные инстинкты, разумеется, явление универсальное, но примитивная звериная энергия все-таки интереснее пищеварительных процессов у травоядных.
Вероятно, Доннеллан не случайно выбрал «милым другом» именно Роберта Паттинсона. Молодой актер ведь не только стал одним из современных секс-символов, но и – что в данных обстоятельствах куда важнее – сыгранный им вампир-второгодник был вегетарианцем. Улыбчивая флегма и блуждающий, не вполне сфокусированный взгляд (вследствие легкого астигматизма, надо полагать) – устойчивые характеристики образов популярного актера. Если режиссер попытался заострить актуальность мопассановского романа именно таким образом, наглядно продемонстрировав сомнительные преимущества современной апатии перед старомодной витальностью, – то, пожалуй, его дебют оказался не вовсе бессмысленным. В конце концов, иногда, когда в темной комнате на равных сходятся двое – юноша и таракан – интереса и сочувствия заслуживает как раз последний.
Источник
При использовании наших материалов активная ссылка на сайт обязательна